Миф и реальность в судьбе Сергея ПолуянаСреди мифов белорусской литературы этот — из самых ярких и трагических... Но если о судьбах рано угасших гениев Павлюка Багрима и Максима Богдановича знают многие, то имя Сергея Полуяна, родившегося 115 лет назад в Брагине, все же менее говорящее для широкой публики. Разве что факты, что именно Полуяну посвящены сборник «Вянок» Максима Богдановича и поэма «Курган» Янки Купалы. Да еще врезается в память инфернальный образ из «Фантазii» Максима Горецкого: «Як непрытомны прыблiжаўся з Кiева празрыста–белы Сяргей Палуян з сiнiм шнуром на шыi»...
А ведь Сергей Полуян прожил всего 19 лет, в литературе активно участвовал около года... И — такое ему внимание? «Усё кругом на мамент асвяцiць/ I пагаснуць у цёмнай iмглi...» — писал о Полуяне Максим Богданович. Образ жертвенного героя, излюбленный романтиками всех эпох... И, как ни странно, похоже, соответствующий истине.
Революционная косоворотка
Ну и пенял на «няўдалага» сына уважаемый землевладелец Епифан Иванович Полуян... Ведь сколько труда стоило простому крестьянину, арендатору самому стать хозяином, выйти в мещанское сословие, пристроить детей на учебу? Но Сергей уже в Мозырской прогимназии связался с революционерами. И даже приезжая домой, «пропагандировал» крестьян. Младших братьев и сестер (в семье было восемь детей, Сергей — третий) собирал на дворе и учил петь «Варшавянку» и «Марсельезу». И всегда и везде говорил на белорусском языке — хотя родители старались при важных гостях показать себя «панами», переходя на польский или русский. Послали в другую гимназию, в Митаву, где преподавали двое его дядьев, братья матери — и там проявил свое бунтарство. 1905 год, революция. Сергею — пятнадцать. Самый возраст для баррикадной романтики. Даже стал ходить в рубашке–косоворотке «революционного», красного, цвета... Пристав предупредил Епифана Ивановича, что, если не заберет домой неуправляемого подростка, арестует.
Отец разобрался по–своему. Не идет учеба — работай на хозяйстве, продолжай отцовское дело. Но Сергей был поэтом... А еще — патриотом и романтиком. Не правда ли, типичная ситуация? И разрешилась тоже типично: после очередного воспитательного момента с применением силы Сергей Полуян ушел из дому. Навсегда.
Трэба зраўнацца з людзьмi...
Ему 17 лет. Голубоглазый, кудрявый, розовощекий юноша, красивый, но очень серьезный. Главными чертами его характера друзья называют правдивость, справедливость и настойчивость. Представьте себе этот «коктейль» — каково выжить с такими качествами и устремлениями, без копейки за душой, с белорусским патриотизмом — в годы столыпинской реакции?
Сергей Полуян едет в Киев, где живет еще один его дядя и двоюродный брат Иван Бахонка. Готовится в университет. Декорации представимы: снятая за гроши нищая комнатка, случайные заработки репетиторством и написанием сочинений за ленивых гимназистов, недоедание... И при этом юноша умудряется стать одной из центральных фигур белорусского возрождения, сотрудничает с «Нашай Нiвай», с украинскими изданиями. В конце концов перебирается в Вильно и делается сотрудником «Нашай Нiвы». За свою недолгую творческую жизнь Полуян смог каким–то чутьем угадать и проанализировать на будущее основные проблемы белорусов. Критическая статья «Беларуская лiтаратура ў 1909 гаду» стала образцом последующей белорусской критики. По сегодняшний день актуальны статьи о национальной школе и театре. Кстати, национальное возрождение Полуян рассматривает как глобальное явление — на примере не только белорусов, но и украинцев, чувашей, якутов. «Трэба зраўнацца з людзьмi, працаваць так, каб усё ў нас было»... Именно Сергей Полуян извлек из редакционной корзины стихи ярославского гимназиста Максима Богдановича, отправленные туда опытным редактором Ядвигиным Ш., как безнадежная и никому не нужная «декадентщина». По свидетельству современников, Полуян сочинял стихотворения, рассказы, пьесы, составлял белорусскую хрестоматию, «Зборнiк цудоўных малюнкаў–сiмвалаў» для детей, писал большую работу по истории белорусской литературы... Много ждали от него. Вот как писатель Олег Лойка описывает встречу Янки Купалы и Сергея Полуяна в августе 1909 года: «Гэты юнак яму спадабаўся, — больш таго, улюбёнымi вачыма глядзеў на яго паэт, бачачы ў iм будучага беларускага Бялiнскага, проста цешачыся яго тэмпераментам, жыццялюбствам, высокай паставай, гаварлiвасцю...»
Идеалы и «новые парижские изделия»
Тешились темпераментом Полуяна не все. Еще бы! Мальчишка, а поучает солидных людей, занимающихся добыванием денег для своего дела, установлением полезных связей... В Киеве Сергей разошелся с местными революционерами по причине их несоответствия высоким идеалам. В Беларуси оказалось то же самое. Большую статью Полуяна, которую обещали выдать брошюрой при «Нашай Нiве», «потеряли»... Как пишут исследователи творчества Полуяна В.Рагойша и Т.Кобржицкая: «Ён, як i Янка Купала, не мог зразумець, як гэта ў iмя нейкай грашовай падачкi можна паступацца чысцiнёй iдэалаў — рэкламаваць iдэйна чужыя выданнi, «новейшие парижские изделия» i г.д.» Он готов был терпеть и далее голод и тяжелый труд, но не то, что считал изменой принципам.
Полуян бросает работу и возвращается в Киев. Теперь он уже не розовощекий юноша: худое лицо, глубоко запавшие глаза, пенсне... Ко всем проблемам добавилась еще одна: юноша узнал о своей неизлечимой болезни — чахотке.
«Хоць свет i людны, i шырокi, ты быў як месяц адзiнокi...»
Так напишет позже о Полуяне Максим Богданович.
В ночь с 7 на 8 марта в небольшой темной комнате в доме по Гоголевской, 37 Сергей Полуян создал страшный трагический миф белорусской литературы. Его нашли повешенным. Одному из знакомых украинцев он оставил письмо на белорусском языке:
«...Жыццё не вартае таго, каб жыць. У марах жыццё — казка, а спраўдзi — гнiццё раба i вечная незабяспечанасць. Але не думайце, што я дзеля незабяспечанасцi ўмiраю. Не. Жыць так, як жыву я, няма нiякай радасцi... Я так люблю жыццё, светласць i красу, ды не на маю долю выпала гэта. Прашчайце.../.../Перадайце шчыры прывет беларусам. Багата я думаў зрабiць, ды не зрабiў нiчога. Шкода памiраць так марна, але трэба. Няхай... I яшчэ адна драбнiца: я ўмiраю «пошло», павесiўшыся. Бо не было змогi купiць рэвальвера...»
Смерть Полуяна всколыхнула всех. Похороны превратились в митинг. Один за другим белорусские и украинские литераторы выказывают свою любовь к покойному, сожаление о его гибели.
Полуяна похоронили на Байковом кладбище в Киеве. То, что перед этим состоялось отпевание, и сегодня порождает слухи. На фотографии ясно видно: на лбу мертвеца ритуальная лента с молитвой. А ведь по церковным канонам самоубийц не отпевают и не хоронят в освященной земле. На одном из белорусских сайтов недавно появилось предположение, что самоубийства не было. Подозрение выказывается на «революционных товарищей» — Полуян сотрудничал с нелегалами. В таком случае подозрение вызывает и «другая сторона». Дать вырасти «новому Белинскому», да еще «сепаратисту» — опасно... Сколько мог бы сделать Сергей Полуян, проживи он хотя бы еще столько же, сколько Максим Богданович!
Красная рубаха под подушкой
Отец, узнав о смерти сына, очень переживал. Ведь ни разу не помог тому в его нищете. Ночью, после похорон, Епифан Иванович вскочил и рвался бежать на кладбище раскапывать могилу сына — ему почудилось, что тот не умер, а спит летаргическим сном. Мать плакала о Сергее до самой своей смерти, а умерла она от чахотки в 1922 году. Из Киева привезла красную косоворотку Сергея и каждую ночь клала под подушку, чтобы приснился.
Епифан Иванович поставил на могиле сына гранитный памятник с надписью: «Белорусский беллетрист Сергей Полуян». Но в недавнем материале украинского журналиста Валерия Дружбинского говорится о том, что на могиле поставлен памятник в виде срубленного дерева и сделана надпись: «7 апреля 1910 года. Здесь покоится прах Сергея Епифановича Полуяна, который жил, писал и погиб в Киеве, но душой своей и сердцем был всегда в родной Беларуси. Аминь». По сведениям Дружбинского, в начале 1960–х годов памятник исчез, а в 1969 году на его месте сделано новое захоронение.
Смерть Сергея Полуяна, как комета, оставила свой зловещий след. Через четыре года, тоже весной, его близкий друг, двоюродный брат Иван Бахонка, «нежный, задумчивый хлопец, светлоокий и русоволосый (Иван–Телесик, как называли его в украинском подполье)», в Мариинском парке в Киеве пустил себе пулю в сердце. Видимо, помня о том, как брат в предсмертной записке сожалел, что не может купить револьвер и вынужден умереть «пошло». «Яны згарэлi ў барацьбе падрыхтоўчага перыяду!» — констатировали советские исследователи.
Из художественных произведений Полуяна сохранилось фактически только два: рассказ «Вёска» и стихотворение в прозе «Хрыстос васкрос!» Первое — об умирании и распаде, второе — о воскресении и надежде. С одинаковым мастерством и экспрессией юный поэт говорит о страхе смерти и вечной жизни... «Воцатам чужой культуры звiльжалi твае спячоныя смагай свету вусны... — писал поэт о родной Беларуси. — Але кожнага году па ўсёй Беларускай зямлi разносiцца клiч: Хрыстос уваскрос!.. I ты ўваскрэснеш, мой родны край!»
Биография Полуяна идеально подходила для «жертвы мракобесия». Но он не стал еще одним «революционным апостолом» с портретами в учебниках. Возможно, потому, что в словосочетании «белорусский Белинский», которое пытались Полуяну навесить, ключевое слово — «белорусский».
