«Хочу с большой благодарностью обратиться к тренеру, который принял огромное участие в моем становлении как человека, — Николаю Ивановичу Блашко. Все его качества остались у меня в душе, и я не могу это забыть». Под словами Леонида Кучука, которые он произнес во время получения приза лучшему футбольному тренеру 2013 года, наверняка подписались бы Александр Лухвич, Игорь Тарловский и многие другие не нуждающиеся в особых представлениях наставники, а в прошлом — футболисты. Но что мы знаем о том, благодаря кому они раскрылись? А между тем Николаю Блашко, готовящемуся встретить свой 77–й день рождения, есть что рассказать.
* * *
— Детские годы у меня пришлись на время войны. Очень ярко помню, как немцы через неделю после ее начала в мой родной Бобруйск на мотоциклах въезжали. Тихо так, неспешно. Тяжелое время. Питались плохо. И картофельную кожуру ели, и щи из листьев подорожника. Но больше всего запомнилось другое. Как–то я упал на стекло — кровь из ноги фонтаном. Румыны, тогда мостившие в Бобруйске какую–то дорогу, оказали помощь, забинтовали, кусок хлеба с повидлом дали. Еще один раз катался с другими детьми с горки. Неожиданно из–за поворота появилась машина. Ну я под нее на саночках и нырнул. Ударился сильно. Тот немец, который в машине был, пожалел, отвез домой, а на следующий день еще врача привел.
— Смерти в глаза смотрели?
— Что ярко помню — дед сделал в огороде яму, положил там сверху бревна, еще чем–то укрепил. Во время операции по освобождению города в этом бомбоубежище отсиживались. Домой, боясь осколков, что сыпались на крыши как град, не шли. И уже больше никогда не вернулись. Когда немцы поняли, что попали в окружение, они начали поджигать дома без разбору. Весь город в огне был!
— В спорт рано пришли?
— Когда учился в школе, постоянно гонял мяч, на санках катался. Как же иначе? Помню, однажды на Крещение дед подарил мне коньки. Клюшку из дуги, которая для запряжки лошадей использовалась, сделал. Коней–то после войны не сыскать было. В общем, вооружился я по полной программе — и на каток. Однажды команде по хоккею с мячом не хватало человека в двухсторонке — меня привлекли. Так и остался. А вскоре и в футбол начал играть.
* * *
— Как оказались в минском «Спартаке»?
— В 1955–м вместе с нами играли Курнев и Ходин. Борис Иванович, который с сыном в Бобруйск приехал, мне и говорит, ты, мол, вот молодой, не гуляешь, получи нагрузку: будешь с Вовкой заниматься. Наверное, хорошо нянчился. Позже именно Курнев отрекомендовал меня тренеру минского «Спартака» как крепкого, подвижного, боевого. В итоге Михаил Бозененков меня посмотрел — и вскоре я уже играл в чемпионате СССР.
— Режим был строгий?
— О, не то слово! Как в армии. Не дай бог каплю выпьешь. Сразу — зарплата до минимума срезалась. И это в лучшем случае. Могли вообще отчислить. Мы жили в общежитии. Тренеры мало того что постоянно перед отбоем и с утра проверяли, так еще и посреди ночи кто–то из них мог зайти. Внепланово. Бозененков, помню, говорил нам: «Если не хотите играть, к белым медведям поедете». Тогда ведь могли куда угодно отправить служить. Мы между собой Бозененкова пиратом за строгость звали. Хотя и пошутить он тоже любил.
— Говорят, у большинства советских тренеров с этим полный порядок был.
— Это точно. Один только Михаил Якушин, возглавлявший московское «Динамо», чего стоит! Помню, играем с динамовцами контрольный матч. Якушин кричит с бровки своему футболисту: такой ты, разэтакий, будешь двигаться или нет? К нему запасной: «Иосифович, может, я побегаю?» Якушин ему: «Что ж, снимай костюм. Готов? Ну все — побежал вокруг стадиона». Сколько он там кругов намотал, уже и не вспомню. А Михаил Иосифович говорил после: «Мне надо, чтобы не бегали, а играли». Или вот еще случай в Адлере был. Там в углу на стадионе стояла пожарная каланча. Якушин заменил одного игрока и сказал ему на нее забраться. Тот забрался на высоту и кричит, мол, что дальше? А ему в ответ: «Сиди там до конца игры. Оттуда тебе лучше поле видно».
— Ваша карьера рано оборвалась?
— Да, в самом расцвете был, когда травму получил. В Донецке играли. Я мяч выбивал, а мне игрок команды–соперника всем весом на ногу навалился. Нога — в дугу. Связки полетели. Сделать операцию можно было, а смысл? Все равно в футбол уже не вернулся бы. Так в 24 года я карьеру и закончил. Отчислили из «Спартака». Причем даже не спросили — помочь, может, как, куда дальше пойду. А у меня в тот год как раз двойня родилась...
* * *
— В том же 1961–м устроился на автозавод в цех шасси наладчиком, правда, без выхода на работу. Другие у меня обязанности были. Футбол поднимал. Сначала только со взрослыми работал, а вскоре еще и малышей набрал. Выстроили тогда, как сейчас говорят, пирамиду. И успехи были. «Торпедо» много раз становилось чемпионом БССР, выигрывало медали другого достоинства. Но мне со временем тянуть и взрослую команду, и группы подготовки стало тяжело. Сконцентрировался только на работе детского тренера. Летом постоянно в лагере с детьми пропадал. Палатки, коечки, тумбочки — такие условия. И ничего! Жили, мяч от зари до ночи гоняли. Сколько замечательных футболистов выросло! А некоторые, если бы в футбол не пришли, думаю, из тюрем не вылезали бы.
— Были ли заметны тренерские задатки у тех ваших воспитанников, которые сейчас сами тренируют?
— Одно из основных качеств тренера — умение слушать, впитывать. И допустим, Леня Кучук всегда был очень внимателен. Меня слушал, потом других тренеров. Так у него что–то свое выработалось.
— Каким Кучук был в детстве?
— Бойцом до мозга костей. Играть, тренироваться — все на полную! На стадионе «Торпедо» за воротами была хоккейная площадка и там большая отбойная стенка высотой метров десять. Леня после тренировок постоянно оставался. И бил, бил, бил... Когда проигрывали, бывало, зайдет в раздевалку, сядет где–нибудь в уголок. Видно, что слезы наворачиваются. Футболом с детства жил.
— Правда, что из торпедовской школы вы уходили со скандалом?
— Игорь Криушенко из БАТЭ как–то подошел, попросил на просмотр пятерых наших ребят. Анатолий Юревич не возражал. А директор школы чуть ли не в подрывной деятельности меня обвинил. Написал письмо на имя главы спортклуба: мол, я продал футболистов, нажился на этом. Пригрозил, что на соревнования я со своими воспитанниками больше не выеду. В общем, весной 2002–го я с детско–юношеской школой «Торпедо» расстался.
* * *
— Обслуживать матчи чемпионата страны в качестве инспектора нравилось?
— По–своему, конечно, интересная работа. Но некоторые моменты... Вот, например, никогда не мог понять, зачем у нас любят пускать пыль в глаза относительно посещаемости. Подходит директор стадиона после игры: «Тысячи полторы было». — «А точнее?» — спрашиваю. «Ну, может, тысяча». — «А еще точнее?» — «800 билетов продали, но вы же видите — людей больше пришло».
— Вы много лет проработали в инспекторском, дисциплинарном, судейском и апелляционном комитетах федерации. Где было больше всего по душе?
— Да как–то везде работа как работа. Главное, быть в футболе, ведь он — очень значимая часть моей жизни.
— Сейчас вы состоите в комиссии по этике, занимающейся вопросами подозрительных матчей, незаконных ставок...
— Только начали, прошло лишь одно организационное собрание. Так что рано пока об этом говорить. Но главная наша задача ясна — следить за честностью игры.
— Нечистоплотность в нашем футболе есть?
— Конечно, есть. И раньше, кто бы там что ни говорил, тоже была. В советские времена в Ленинграде существовала такая команда — «Адмиралтеец». В одном из сезонов ей для того, чтобы сохранить прописку в высшей лиге, надо было обязательно выиграть у нас. Не знаю, как и что, с кем кто разговаривал, но матч получился более чем странный. Некоторые наши игроки из таких положений промахивались, что просто невидаль, в борьбу мало шли. В итоге «Адмиралтеец» добился нужного результата — и остался в высшей лиге чемпионата СССР.
— Современный футбол сильно отличается от того, что был во времена Союза?
— Отличается. Причем сравнение, на мой взгляд, не в пользу настоящего. Раньше футболисты проводили весь матч в хорошем темпе, не давали себе пауз. Сейчас же, считаю, слишком увлекаются контролем над мячом, много ходьбы. Когда за тайм всего пару раз в створ ворот бьют — ну что это такое? Обыгрывать один в один боятся. Мало кто пробует обострить, сделать что–то нестандартное. Отсюда и посещаемость. Условия тоже важны, но все же они второстепенны. Главное — уровень игры. На стадионе «Торпедо» что, условия хорошие? А на наших матчах в чемпионате БССР — не важно, дождь или снег, — постоянно аншлаги собирались. Когда играли в Кубке СССР среди производственных коллективов, на стадион не пробиться было. Люди на крышах близлежащих домов сидели.
* * *
— Регламент отборочного турнира Евро–2016 достаточно демократичный. Как думаете, наша сборная сможет пробиться на топ–турнир?
— Схема схемой. Но второе или третье место в группе еще надо занять. Каких бы соперников ни определила нам жеребьевка, просто так очков никто не отдаст. Однако бороться за Евро надо. Время–то уходит.
— Вы на футбол часто ходите?
— Каждую зиму на юношеском турнире в манеже бываю. Матчи чемпионата страны время от времени смотрю. Но не могу сказать, что я такой уж завсегдатай стадионов.
— Как поддерживаете форму?
— Здоровьем бог наградил. В 50 лет я еще в чемпионате города по хоккею с мячом играл. Раньше постоянно на лыжах бегал. Сейчас уже тяжеловато. Но все равно стараюсь как можно больше двигаться. Устраиваю себе прогулки, зарядку постоянно делаю.
— Воспитанники часто проведывают?
— Не то чтобы очень. Но и не забывают. 50 лет было, 60, 70 — на все юбилеи столы накрывали.
— Какие испытания в своей жизни вы считаете самыми тяжелыми?
— Много чего было. И война, и травма, которая рано поставила крест на карьере, и варикозное расширение вен, приведшее к операции. Но самое тяжелое — это, конечно, смерть дочери. Рак. Она тогда еще студенткой была — нархоз оканчивала. Не успела. Отвезли ее в онкологический центр в Боровлянах. Сделали анализы. Вызывают нас с женой и говорят, мол, крепитесь, жить вашей дочке осталось не больше четырех месяцев. Она боролась. Перенесла несколько операций. Но ничего не помогло...
Советская Белоруссия №4 (24387). Пятница, 10 января 2014 года.
