«Зноў няма мне тут месца.
Скарынаў шлях выгнання паўтарыць...»
«Агонь знiшчыў увесь лiтаратурны запас»...
Почерк у выводившего эти строки в письмах разных лет очень красивый, четкий... Почерк человека, который годами всматривался в тщательно выписанные буквицы древних летописцев. Но, наверное, на отдельных фразах вздрагивало его перо... Менее сильную личность обстоятельства жизни и сломали бы. Этот человек напоминает античного Сизифа — героя, обреченного в царстве Аида бесконечно вкатывать на гору огромный камень, вновь и вновь срывающийся с вершины.
Тяжелее всего первопроходцам. А он во многом стал первым. Первый, начавший изучать творчество Франциска Скорины. Первый, кто открыл Супрасльскую рукопись. Один из первых, кто пытался сформулировать белорусскую национальную идею.
Одни прочили ему карьеру епископа, другие — академика... И он мог бы сделать карьеру — и духовную, и научную... Но выбрал служение своему народу — и, как многие, попал между жерновами, став опасным и для правых, и для левых.
Михаил Бобровский.
Вундеркинд из Вольки
А теперь перенесемся в XVIII век, последние годы существования Речи Посполитой. В семье униатского священника Кириллы Бобровского из деревни Волька Выгановская на Подляшье родились пятеро сыновей. Выжили двое — старший, Язеп, и младший, Михаил. Родившийся в 1784–м Михаил, младший в шляхетском роду Бобровских, наверное, и предназначался отцом для духовного поприща, поскольку имел феноменальную память и способность к языкам. Не было для него ничего интереснее, чем листать пожелтевшие страницы старых книг — особенно в библиотеке Супрасльского монастыря, ведущей историю с XVI века.
Зарубежный вояж и его последствия
В 1817 году Бобровский отправляется за границу. За пять лет он посетил Вену, Прагу, Венецию, Падую, Болонью, Париж, Германию и Далмацию. В библиотеках Ватикана в Риме сделал описание находящихся там кириллических памятников. Знакомился с коллегами — в том числе с легендарным чешским ученым Вацлавом Ганкой, о котором писал и Владимир Короткевич в романе «Нельга забыць». Чтобы пробудить интерес к чешской культуре, которая считалась менее развитой, чем немецкая, Ганка пошел на подлог: в 1817 году объявил, что обнаружил рукописи с великолепными образцами древней чешской литературы. Как пишет Короткевич, «I гэта былi кнiгi такой паэтычнай сiлы, што ўся Чэхiя ажыла духам... Дзе iм было цяпер слухаць немцаў, якiя пераконвалi iх у тым, што чэхi толькi вечныя пазычальнiкi чужога!.. Паэты пачалi пiсаць вершы, музыкi — ствараць сваю музыку, вучоныя — шукаць другiя старажытныя кнiгi. I выявiлася, што варта было ўзяцца за справу ўсiм — i адразу знойдуцца сотнi i тысячы прыгожых старых кнiг... I Чэхiя стала Чэхiяй».
То, что рукописи Ганки — подделка, подтвердили только в ХХ веке. А когда Бобровский встречался с этим ученым, находки только что совершили переворот в умах. Разумеется, Михаил Бобровский не мог не захотеть того же для своей родины и по возвращении с жаром принялся за поиски. И в 1822 году он обнаружил знаменитую Супрасльскую рукопись — крупнейший и самый древний памятник кириллического старославянского письма XI века.
Вацлав Ганка.
Изучать ее он будет до конца жизни.
Находка вызвала сенсацию. Сохранилось письмо графа Румянцева известному языковеду Александру Востокову: «Я чрезвычайно вам благодарен, что так скоро дали мне знать о двух самых древних памятниках славянской письменности, открытых ксендзом Бобровским. Сделайте мне одолжение, поручите г. Кеппену или кому иному, не теряя ни мало времени, наведаться у г. Бобровского, не могу ли я куплею приобрести обе сии древние рукописи за какую цену».
Насколько известно, Бобровский рукописи не продал.
Там же, в Супрасльском монастыре, Бобровский обнаружил книги Франциска Скорины. В то время о великом первопечатнике мало кто знал и помнил. Михаил Бобровский жизнь положил на то, чтобы исправить это: искал скориновские книги, изучал его биографию... И, похоже, иногда себя самого сравнивал со Скориной. Так же приобрел блестящее образование, так же пытался сделать язык своего народа языком науки и книг...
И так же потерпел крах.
Павел Бобровский.
Первая ссылка
Начался процесс филоматов и филаретов — тайных студенческих обществ. Разумеется, идейным руководителем считали Михаила Бобровского. Он к тому же еще дал повод для преследований: «На Св. Iосiфа Абручнiка (19 сакавiка 1823 г.) Баброўскi, як унiяцкi святар, чытаў казанне, у якiм, кажучы пра шлюбныя росшукi, згадаў, што «енчаць у кайданах пасаджаныя за правiннасцi, ад якiх сам узрост iх апраўдвае».
Михаил Бобровский был сослан в Жировичский монастырь, который тогда принадлежал базилианам.
Беда не ходит одна... Из–за переживаний у слависта начала развиваться тяжелая нервная болезнь. Она сказалась прежде всего на его феноменальной памяти.
Однако в Жировичском монастыре Бобровский продолжил писать, с нетерпением ожидая, пока доставят из Вильно его уникальную библиотеку, — перед отъездом распорядился ее упаковать и отправить на новое место пребывания.
Любопытно, что с собой славист взял только коллекцию цветов — по свидетельству современников, любил их разводить.
И вот читаем письмо: «Мною падрыхтавана было апiсанне некаторых славянскiх рукапiсаў. Але калi я напiсаў заключныя радкi, то па сваёй уласнай вiне я яшчэ ў Жыровiцах страцiў яго разам з iншымi гадавымi сваiмi лiтаратурнымi працамi».
А когда наконец прибыла из Вильно драгоценная библиотека, ученый даже не стал ее распаковывать. Говорят, сказалась болезнь.
Вторая ссылка
Тем не менее благодаря заступничеству графа Румянцева на пару лет Бобровский вернулся к преподаванию. Позиция его не изменилась. Сразу по возвращении из ссылки, на торжественном открытии занятий в Главной духовной семинарии в Вильно, славист произнес: «Калiсьцi ў Лiтве гаспадарыла беларуская мова, на ёй друкавалiся кнiжкi, павучэннi, катэхiзiсы i iншыя духоўныя творы, на гэтую мову Скарына пераклаў Св. Пiсанне, потым, калi Польшча перамагла Лiтву, пачалася перавага польскае мовы...»
Гайки в империи все закручивались. В 1830 — 1831–м грянуло очередное восстание. Бобровский его не принял, по–видимому, в силу того, что был против полонизации и латинизации унии, а в убеждениях инсургентов видел пропольскость. Тем не менее в 1833–м профессора–скориноведа уволили и сослали в деревню Шерешево. Получил здесь он свой приход... Когда уния была ликвидирована, стал православным священником, прокомментировав отступничество, — Бог рассудит, кто прав. Причем службы проводил на белорусском языке. Разумеется, это был язык с местными особенностями (интересно, что украинцы считают, что Бобровский обращался к прихожанам на украинском).
Первый скориновед утверждал, что человек должен обращаться к Богу на родном языке. «Калi молiшся на iншай мове, дух молiцца, а розум застаецца без плоду». В этом он был последователем Франциска Скорины. Бобровский даже составил катехизис на «мове» для юношей, но тот был запрещен цензурой.
Супрасльская рукопись.
Печальное послесловие
У Бобровского не было своей семьи, и он воспитывал осиротевшего племянника Павла. По всей видимости, воспитывал хорошо — Павел Бобровский стал известным историком и этнографом и продолжил дело дяди по исследованию Супрасльской рукописи. Наверное, возле их дома был замечательный цветник, устроенный Михаилом Бобровским. А еще батюшка делал прекрасный напиток — киршвасер, из вишни и меда, рецепт которого привез из Германии. Его и пробовали гости, частенько наведывавшиеся к известному ученому.
Судьба работ Бобровского трагична. Фундаментальный труд об истории славянских печатен на Литве утерян. Адам Станкевич век назад писал: «Вядома, што М.Баброўскi напiсаў працу «О характэрных моўных зваротах люду беларускага», але лёс гэтага рукапiсу невядомы». А сколько еще всего исчезло!
Утративший свою феноменальную память, измученный болезнью и несправедливостью, шерешевский батюшка умер от холеры в 1848 году и похоронен в Шерешево возле Петропавловской церкви. На могиле его — скромный деревянный крест.
Библиотека Бобровского так и лежала у него нераспакованной. После его смерти она, выкупленная соседом Владиславом Трембицким, оказалась разбросанной. Та же судьба у Супрасльской рукописи, части которой хранятся в Люблине, Варшаве и Санкт–Петербурге.
Советская Белоруссия № 10 (24640). Вторник, 20 января 2015
