«Мой мiлы таварыш, мой летчык,/ Вазьмi ты з сабою мяне!/ Я — ведай — вялiкi ўжо хлопчык/ I умею ўжо лётаць у сне...» — самозабвенно читал я на первомайском празднике стихотворение Янки Купалы, стоя на увитом дерезой крыльце школы. И школьники, и учителя, и немногочисленные родители громко хлопали.
Я давно решил: буду летчиком!
Над Чернявкой частенько появлялся самолет и выделывал такие фокусы — аж дух крылатый захватывало. Он как будто дразнил меня. А фильмы про летчиков! А фуражка с кокардой! А погоны золотые!..
«Первым делом, первым делом самолеты...» — звучала у меня в ушах песня из кинофильма «Небесный тихоход».
Старший брат Валентин, который в то время учился в Минском мединституте, нашел адрес Армавирского военного училища летчиков. Я написал письмо в училище, и вскоре пришел ответ, что вначале я должен пройти медкомиссию по месту жительства, а потом, по вызову, приехать на вступительные экзамены.
Шел 1959 год. Я окончил нашу семилетку и поехал в Борисов проходить медкомиссию. Меня слушали, щупали, измеряли, крутили в железном кресле, после чего я должен был ровненько пройти. Для меня это был пустяк. Показали таблицу с буквами разной величины. Я видел даже самые маленькие. Потом показали книжицу с разноцветными кружочками.
— Что на этой таблице? — спросила меня врач.
— Кружочки, — ответил я.
— А на этой? — перевернув страницу, снова спросила она.
— Тоже кружочки, разноцветные, — ответил я.
— Все ясно, — сказала пожилая тетенька.
Комиссию я не прошел. У меня оказалось пониженное цветоощущение, короче, я — дальтоник. Когда об этом узнал брат Валентин, он пытался меня успокоить.
— Подумаешь, ну кто такой летчик — шофер самолета. То ли дело врач!.. — и он пускался в долгое объяснение значимости своей профессии.
Меня же от одного вида крови мутило и по телу пробегали мурашки.
Девчонки, которые знали, что я слабо различаю цвета, часто забавлялись.
— Какого цвета моя кофта? — спрашивала одна из них, демонстрируя желтую кофту.
— Синяя, — отвечал я, стараясь не рассмеяться.
— Не может быть?! — изумленно восклицала девушка, с любопытством глядя на меня.
Мне нужно было пережить и смириться, что летчиком я никогда не стану, и пойти за десять километров от Чернявки в оздятичскую десятилетку.
Осенью, до снега, мы ездили в Оздятичи на велосипедах. Зимой ходили пешком, срезая угол, через болотинку. Весной снова садились на велосипеды, проделывая знакомый путь. Было время подумать, и я перебирал в уме разные профессии, пока в девятом классе к нам не прислали молоденькую учительницу русского языка и литературы. Она обратила внимание на мои сочинения, иногда зачитывала их перед классом. Перед праздниками учительница оставляла меня после уроков, репетировала со мной стихи, которые я читал на торжественном вечере в клубе. В десятом классе, продолжая заниматься со мной декламацией стихов и прозы, учительница сказала, что я должен поступать на актерский.
Наверное, у меня не было такого таланта, как у Фроси Бурлаковой из фильма «Приходите завтра». В театральный институт меня не приняли, и я возвращался из Минска домой, стараясь никого не встретить, как вдруг услышал:
— Беги на речку, Петя Бузо утонул, откачивают, — сказала тетка Меркулиха.
Я побежал к Бобру, в голове все путалось, ноги не слушались.
На песчаном берегу Бобра в черных сатиновых трусах лежал Петька. Наша фельдшер Нина Усанова сделала Петьке укол. Петька лежал неподвижно...
— Все, — сказала Усанова и положила шприц в карман халата.
Кто–то из женщин постелил рядом с Петькой подстилку.
— Несите домой, — сказала она и заплакала.
Петьку положили на подстилку. Я взялся за угол у изголовья, и мы с ребятами понесли Петьку домой. Угол подстилки выскальзывал из руки. «Какой тяжелый», — подумал я.
Мои переживания и стыд, что я не поступил в институт, исчезли перед фактом смерти моего одноклассника.
Мы с Петькой сидели за одной партой. Он был здоровее меня, выше ростом, крепче сложен, и, когда мы боролись на песчанском лужке, постоянно клал меня на лопатки. Как–то на уроке химии Петька приподнял коленями парту, упираясь носками в пол. Я попытался повторить этот фокус, но у меня ничего не получалось, и от натуги у меня вырвался «пук». Теперь я знаю, что такое гробовая тишина. Весь класс смотрел на нас с Петькой. Петька отодвинулся от меня и всем своим видом старался показать, что он тут ни при чем. Я не знаю, что выражало мое лицо, но когда я глянул на Петьку, хотя я и дальтоник, то увидел, каким красным может быть лицо человека.
Сейчас этот казус вызывает улыбку, но тогда, в десятом, выпускном классе!..
С детства я люблю рыбалку, и сейчас, сидя с удочкой на берегу реки, когда кругом тишина, слышны лишь всплески рыбешки да шебуршание птичек в кустах, вдруг услышишь нарастающий гул самолета. Глаза невольно поднимаются к небу. В эти минуты в голову лезет: «Стал бы я летчиком, совершил бы подвиг и, как сказал герой фильма «Бриллиантовая рука», Семен Семенович, меня наградят. Посмертно...» Но тут поплавок вздрогнул, пошел в сторону и лег на воду. Подсечка, гнется удилище, звенит леска и на крючке — лещ!
«Первым делом, первым делом самолеты...» — напеваю я, снимая с крючка рыбину.
