Шахтер Иван Гордейчик: какие же мы, белорусы, счастливые — не знаем ни голода, ни холода, ни войны!

Шахтеры — люди особой закалки, высокой выдержки и твердого характера. 28 августа, в последнее воскресенье месяца, они отметят свой профессиональный праздник. Бывших горняков не бывает. Вот и ветеран труда, полный кавалер почетного знака «Шахтерская слава» Иван Гордейчик, за плечами которого почти 40 лет подземного стажа, сегодня в свои 87 лет готов спуститься в забой.

— Иван Артемович, как получилось, что вы, паренек из клецкой глубинки, вдруг решили стать горняком?

— Родина позвала! По всему Советскому Союзу был брошен клич поднимать угольную промышленность. Один лозунг  «Шахтеры — гвардия труда»  чего стоил!

В 1953‑м в Донбасс уехали родители, а через год, окончив десятилетку, и я. Планировал сразу поступить в институт, но призвали в армию. И… отправили в Бобруйск. После службы (а тогда это было три года) вернулся к родным в Горловку.

Днем работал в забое в шахте «Кондратьевка-Западная», а вечером ходил на подготовительные курсы — очень хотелось поступить в Днепропетровский горный институт имени Артема.

— Помните свой первый, еще ученический, спуск в забой?

— Клеть шла вниз, аж свист в ушах стоял. Шахта новая, около 500 метров в глубину. Под ногами выработка, вода. А в забое еще и страшная пылища: на расстоянии вытянутой руки ничего не видно.
Работа забойщика — самая опасная: обрушения, газ... Да и с отбойным молотком надо совладать. Попробуй удержи его в руках, когда весит 18 килограммов. А ведь еще и породу рубить надо. А уголь — почти как металл.
Одним словом, из 25 учеников к концу месяца осталось пять. Шахта слабых не терпит. В день надо было вырубать до 10 тонн угля. У меня проблем с планом не было. Спасибо наставнику Овсянникову. Имя, жаль, запамятовал.

Даже поступив в институт, все практики (да и каникулы) трудился в шахте, всегда в забое.

После института женился. Моя Танюша, Татьяна Александровна (к слову, преподаватель Донецкого политехнического института), шутит, что она, как жена декабриста, бросив солнечную Одессу, переехала в черный угольный Донбасс.

— За время учебы вам даже в кино повезло сняться.

— Да, было такое. Кинорежиссер Самсон Самсонов снимал «Оптимистическую трагедию». И для массовки нужны были красноармейцы. Вот студентов, направленных на военные сборы, и пригласили. Тогда я вживую увидел Вячеслава Тихонова, Всеволода Сафонова и Маргариту Володину. Как они играли!

Вышедший в 1963 году фильм побил в СССР все рекорды проката — его, значит, и меня посмотрели 46 миллионов зрителей. (Улыбается.)

Во время съемок кинофильма «Оптимистическая трагедия». Иван Гордейчик в первом ряду справа.

— Надо сказать, что по карьерной лестнице вы шли вполне успешно.

— После окончания института направили меня в город Торез, что в Донецкой области. Начинал горным мастером в шахте «Красная звезда», которая тогда давала по 1,5 тысячи тонн угля в сутки. Буквально через пару месяцев назначили помощником начальника добычного участка, а спустя полгода уже и начальником. План мы всегда перевыполняли: команда подобралась отличная.

Затем какое-то время инспектировал шахты, но бумажная работа была не по мне…

Устроился начальником смены на шахту имени Киселева. Должность красивая, но функции не те: нет трудового драйва! Вот и попросил о понижении, вернувшись на добычной участок.

— А затем, взвалив на себя неимоверную ответственность, стали начальником участка вентиляции и техники безопасности всей шахты…

— Надо сказать, что на этой должности люди не задерживались: год-два — не больше. Уж больно работа серьезная — малейшая ошибка при расчете грозила катастрофой.
Зная мою принципиальность, предложили эту должность мне. Засел за учебники, повторил все институтские выкладки. И проработал без серьезных ЧП почти 20 лет. Редчайший случай! В шахте (а это почти 70 километров выработок!) знал каждый метр, каждый закоулок. Пенсию оформил в 1985‑м, но остался еще на 12 лет — учил молодежь.

— Шахтер — это работа или образ жизни?

— Это призвание. К тому же шахтерский труд — коллективный, вполсилы здесь не поработаешь. Вот уж действительно, где один за всех и все — за одного.

Помните, как пел Высоцкий: «Не космос — метры грунта надо мной. И в шахте не до праздничных процессий. Но мы владеем тоже внеземной и самою земною из профессий». Так оно и есть: шахтер — самая мирная профессия.

Хотя легкой ее не назовешь. Да и легкомыслия шахта не прощает. Правила подземной жизни, как бы пафосно это ни звучало, написаны кровью.

— ЧП в шахте случались?

— Не скажу, что много, но аварии и травмы были. Приходилось и в последний путь провожать... И под завалами люди оставались. Если такое случалось, то геодезисты над этим местом на поверхности отмечали точку, где мы и ставили крест.

Чем старше шахта (то есть глубже), тем она опаснее. И давление выше, и трещин больше. Да и пыль взрывоопаснее.

В Торезе у нас была шахта «Прогресс» — самая глубокая в мире. Разработка угля в ней велась на глубине 1200 метров.

— Правда, что перед спуском в забой карманы проверяли?

— Да, чтобы не было табака и спичек. И занимались этим штатные «табакотрусы». Попав в черные списки, шахтер мог и премии лишиться!

— А еще рассказывают, что канареек как индикаторов опасности берут в забой...

— Эти птицы действительно очень чувствительны к метану и угарному газу: погибают даже от их незначительной примеси в воздухе. Но канареек у нас в Донбассе с собой не брали, а вот лошадей, работающих в забое, я застал. Так они, несчастные, всю свою жизнь и проводили под землей, где для них вырубались конюшни и хранилища для сена, зерна и воды.

А где корм, там и крысы. Но их шахтеры старались не обижать. Хотя бы потому, что перед обвалом грызуны убегают. Они слышат звук микротрещин, которые всегда появляются перед крупными разломами.

— Человек привыкает к опасности?

— Привыкает! Если бы не привыкал, то на шахте на 75 — 80 процентов было бы меньше трагедий. Во-первых, постоянно работает техника, напряжение на кабелях — тысячи вольт. А выбросы газа? Малейшая искра — и трагедия. Чем больше рубят угля, тем больше выделяется и метана. 2 процента — уже опасно, надо сразу отключать электричество.

— Не жалеете почти о 40 годах работы под землей?

— Нисколько! Наоборот, горжусь. Если бы можно было вернуться назад, я бы абсолютно ничего не стал менять.

— Какая награда для вас самая весомая?

— Доверие коллектива. Когда оно есть, значит, все делаешь честно и правильно. Маленькая ложь рождает большое недоверие.

— А как же три знака «Шахтерской славы»?

— Эта ведомственная награда, учрежденная в 1956 году по инициативе министра угольной промышленности СССР Александра Федоровича Засядько, очень и очень значимая для шахтера. В советские времена она ценилась на уровне трудового ордена.

Трижды кавалеров знака «Шахтерская слава» не так уж и много. У нас на шахте имени Киселева было лишь пару человек.

— На Стаханова равнялись?

— Конечно! После 1957‑го он трудился у нас в Торезе. Здесь же в 1977 году и похоронен. Началась же его слава с эксперимента. В ночь с 30 на 31 августа 1935‑го в забой вместе со Стахановым спустились два крепильщика и два откатчика. Он должен был непрерывно рубить уголь, не отвлекаясь на крепление стенок шахты, погрузку и отвоз вагонеток с углем. Суточная норма — 7 тонн — была выполнена за 40 минут. А за всю смену вошедший в раж Стаханов выдал на-гора 102 тонны — 14 норм!

Донбасс стал кузницей достижений: каждый день новый рекорд. Были шахтеры, которые нарубали за смену 600 тонн угля и более. Но Стаханов все-таки был первым. Отсюда и стахановское движение. Причем не только в угольной промышленности, а во всех отраслях народного хозяйства.

Кстати, День шахтера как раз и приурочен к трудовому рекорду Стаханова. И в первый раз он отмечался 29 августа 1948 года.

— Не жалеете, что не стали первопроходцем минского метро?

Супруги Иван и Татьяна Гордейчик.
— Мне, как эксперту в области вентиляции и техники безопасности, предлагали работу на строительстве столичного метро. Будучи у родственников в Минске, даже в дирекции строящегося предприятия заявку оставил. Но приглашения так и не дождался. Как потом оказалось, его выслали, но супруга взяла и спрятала... А призналась об этом лишь спустя 25 лет, когда в 2001‑м собрались переезжать в Беларусь.

— А почему сорвались с насиженного места?..

— В Украине начался развал, кругом бандитизм. Электроэнергию подавали веерно. Горячей воды нет. Дома зимой не обогревали — нечем топить. Парадокс: регион полон угля, а мы жили в холоде. Спать ложились в шубах и валенках. И это без преувеличения. В больницу идешь со своей едой, лекарствами и постельным бельем…

Да и пенсию платили от случая к случаю. Пришлось искать подработку. Спасибо, что по рекомендации взяли кочегаром в стоматологическую клинику. Помимо зарплаты (пусть и небольшой), приносил с работы термос кипятка и вареную картошку.

Так жить, правильнее даже будет сказать, существовать, уже не было сил. Украина прямо на глазах из богатейшей страны превращалась в нищенку.

— Как вас встретила Беларусь?
— С распростертыми объятиями! Свет, газ, тепло, горячая вода… Без лимита и круглые сутки! Бесплатная медицина, социальные гарантии, пенсия без задержек. О таких благах, столько лет довольствуясь малым, в Украине мы даже мечтать не могли.
Какие же мы, белорусы, счастливые — не знаем ни голода, ни холода, ни войны! Многие годы друзьям в Украину отправлял интересные вырезки из газет о развитии Беларуси. От корки до корки вот уже более 20 лет читаю «СБ. Беларусь сегодня».

— Что чувствовали в августе 2020‑го?

— Очень боялся, что проиграется украинский сценарий. Но благодаря ­Президенту очередной «цветной революции» не случилось.

Александр Григорьевич сумел удержать страну, не отдал ее на растерзание заграничным прихлебателям. Спасибо ему огромнейшее и нижайший поклон. Таким и должен быть Глава государства. Он — гарант стабильности и безопасности своей страны и своего народа. Он не позволяет разорить страну и народ. Приведите хоть одно решение, которое привело к обнищанию белорусов? Его просто нет! Благодаря ­Лукашенко Беларусь была и остается сильной, единой и суверенной. Через понимание того, что мы тогда могли потерять, началось наше возрождение. Возрождение и каждого человека, и государства, и народа в целом.

— Следите за ситуацией в Украине?

— Очень пристально. Все же в Донбассе прошла большая часть моей жизни. Каждый уголок знаком и дорог. Какие города сейчас лежат в руинах... Знаете ли вы, что в Донецке в отчетность по озеленению вносилась строка о количестве кустов роз на душу населения? Теперь впору считать снаряды и мины, сброшенные вэсэушниками на своих же украинцев.

Зеленский — человек случайный в политике. Он, видимо, считал, что в жизни, как и в кино, можно гениально сыграть роль президента. Не получилось… Находясь под внешним управлением, он ведет себя непонятно и неадекватно. И чем дальше — тем хуже.

— Горловка, Торез, Донецк — эти названия чуть ли не каждый день мелькают в новостях...

— Больно. С этими местами  связана моя молодость. Многое меня связывает  и с Горловкой, этим многострадальным городом. Здесь я впервые спустился в забой, здесь жили и похоронены мои родители.

Первые обстрелы города начались еще в 2014 году. И продолжаются до сих пор.
А шахты? Закрытые, заброшенные и затопленные. Восстановлению они уже, наверное, не подлежат. Хотя запаса угля в них не на одну сотню лет.
В Беларуси, как в никакой другой стране, знают, что такое война. И нынешний Год исторической памяти — год напоминания. Народ, забывший свою историю, обречен повторить ее вновь! Украина яркий тому пример...

— Что бы пожелали своим коллегам-шахтерам накануне праздника?

— В первую очередь поблагодарил бы за тепло и свет, которые есть в наших домах. Несмотря на сложные времена, шахтеры по-прежнему остаются гвардией труда. С праздником! Крепкой кровли и мягкого угля!

sad@sb.by

Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter