Максим Дунаевский — о песнях и классике, «Славянском базаре», творческой параболе и работе в жюри
Народный артист России, известный композитор Максим ДУНАЕВСКИЙ (на снимке) — автор сотен песен, в том числе знаменитых композиций, звучащих в фильмах «Д’Артаньян и три мушкетера», «Карнавал», «Зеленый фургон», «Ах, водевиль, водевиль, водевиль…», «Мэри Поппинс, до свидания!» и других. Помните? «Пора-порадуемся», «Позвони мне, позвони», «Ежедневно меняется мода», «Тридцать три коровы», «Городские цветы», «Кленовый лист», «Все пройдет»… Эти песни знают все. В этом году Максим Дунаевский возглавлял жюри Международного конкурса исполнителей эстрадной песни «Витебск-2012», и, разумеется, первые вопросы, заданные ему в ходе «Звездного часа» на «Славянском базаре в Витебске», были связаны именно с этим.
— Максим Исаакович, легко ли вы согласились на то, чтобы возглавить конкурсное жюри?
— Приглашение я принял быстро. Можно сказать, немедленно, сразу после поступившего телефонного звонка. Объясню почему. Сегодня «Славянский базар в Витебске» — один из крупнейших фестивалей Европы, а его конкурс песни — престижнейший на всем постсоветском пространстве в сравнении даже с конкурсами в Юрмале и в Ялте. Они чахлые какие-то, несмотря на всю помпу, с которой преподносятся. В них нет главного — творческого начала.
За годы своего существования, начиная с локального фестиваля польской песни, из которого вырос «Славянский базар в Витебске», он превратился в грандиозное, масштабное явление. Так что принять предложение о председательстве в жюри было с моей стороны не просто согласием. Это большая честь и большое оказанное мне доверие.
— Вы девять лет с начала 1990-х жили в США, работали в Голливуде. Востребована ли за океаном российская композиторская школа?
— Скажу прямо: нет, не востребована. В Европе востребована наша музыка, серьезная, классика. А музыка для кино, театра или эстрадная не востребована нигде, в Европе тем более. Наша исполнительская школа — да. Музыканты — да. Они там часто гастролируют, многие играют в оркестрах. Но с композиторами дела обстоят гораздо хуже.
— Это значит, что там вы были не у дел?
— Я писал музыку, конечно. Но пара фильмов за девять лет — это слишком мало. Продюсерские проекты с несколькими певцами — это слишком мало. Работа на русскоязычном телевидении и в газетах — это для меня тоже слишком мало. Для композитора, привыкшего быть постоянно на виду, постоянно в работе, ситуация драматическая, хотя о времени, проведенном в США, я не жалею совершенно. Но когда к 2000 году ситуация в России поменялась достаточно резко, я вернулся.
— Вы чувствуете себя творческим продолжателем своего отца, известного советского композитора Исаака Дунаевского?
— Мне трудно судить, но, во всяком случае, принципы, которыми он руководствовался в творчестве, мне достаточно близки.
— На конкурсах, как правило, присутствует ангажированность, всегда есть чьи-то протеже, кто-то кого-то лоббирует. На вас, как председателя жюри, было давление со стороны? Как с этим бороться?
— Мне приходилось часто бывать председателем жюри разных конкурсов, и подобные разговоры ведутся всегда. Везде и всегда, и у нас, и в Европе в любом конкурсе считается, что он заангажирован. Способы борьбы есть, несомненно. И если председатель жюри эти способы знает, а я их знаю, но оглашать не буду, ангажированности можно избежать. Конечно, звонков всегда раздается много. Я всем всегда отвечаю одинаково: мол, конечно, конечно, несомненно, но никогда ничего в этой связи не делаю. Могу сказать точно: если я возглавляю жюри, я никого никогда не тяну и тянуть не буду. У меня нет никаких собственных интересов в этой сфере. Вообще, считаю ошибочным, когда жюри возглавляет, например, певец-продюсер или просто продюсер. У них всегда есть свои местнические интересы. Если возглавляет композитор, меньше шансов получить непонятного исполнителя с Гран-при. Но в конкурсе нельзя исключать и удачу. Как и в любом деле у любого человека. Можно удачно получить роскошную работу, сделать ее хорошо, и раз — «вылетела птичка»! А можно трудиться годы, стараться и не получить результата. Так же и здесь. Кроме того, любое судейство — это субъективное мнение, которое, если более-менее все правильно идет, может стать объективным.
— Говорят, что у мужчины каждая новая жена похожа на предыдущих. Вы были женаты семь раз, что общего у ваших жен?
— Они у меня все — славянки, это единственное общее. Во всем остальном разве возможно найти двух одинаковых людей?
— Как вам удалось сохранить хорошие отношения с бывшими?
— Нужно просто быть порядочным и приличным человеком.
— Какие ваши качества вы хотели бы видеть унаследованными вашими детьми, а какие — нет?
— Они уже унаследовали от меня что-то лучшее, остальное приняли из той атмосферы, в которой воспитывались и росли. Они лучше меня приспособлены к жизни. Даже 6-летняя дочь уже гораздо лучше меня понимает эту жизнь. И это хорошо. Это я и хотел сделать, но получилось само собой.
— В чем, на ваш взгляд, отличие нынешней эстрады от той, что была лет 20—30 назад?
— К сожалению, отличия есть. Очень мало запоминающихся песен, мелодий, уж про тексты вообще молчу. Все говорят: новое время, новый язык. Но новый язык должен быть языком, а не каким-то корявым сборищем слов. На самом деле есть молодые артисты с хорошими песнями, только им очень трудно пробиться без посторонней помощи, без денег. Я таких знаю, слышу, пытаюсь привлекать к работе. Но сегодня на поверхность пробиваются, увы, далеко не те, кого я знаю, слышу и кого хотел бы видеть.
— Последние годы вы не пишете эстрадных песен. Почему?
— По двум причинам. У каждого есть своя творческая парабола, и верхнюю часть своей я уже прошел. Добавлять еще, чтобы увеличить количество, я не хочу. И хотя у меня песни просят, за них предлагают неплохие деньги, я в основном отказываюсь. Это первая причина. А вторая в том, что сегодня, чтобы попасть в хит — а ведь хочется именно в хит, — нужно опуститься до очень низкого уровня потребителя. Опускаться мне, обученному в консерватории музыканту, неохота.
— Над чем вы сейчас работаете?
— Работаю я много и постоянно. Но для средств информации — радиоканалов, телевидения музыкального — я неформат сегодня, к сожалению. Кто так решил — не знаю, но решили. Хотя работать я продолжаю. С успехом по всей стране идут мои мюзиклы.
Когда у меня спрашивают, что я считаю успехом своего произведения, я говорю: огромную очередь в кассу. Так вот, огромные очереди стоят по всей стране — и это действительно проданные билеты — на мои мюзиклы «Алые паруса», «Летучий корабль», «Три мушкетера», «Любовь и шпионаж». Из нового — сейчас работаю над мюзиклом «Аленький цветочек». Закончил музыку к новому фильму, нельзя сказать музыкальному, их сейчас не снимают, но в нем много музыки, песен. Он называется «Уланская баллада» с Сергеем Безруковым в главной роли и посвящен юбилею Бородинской битвы. Так что без дела не сижу.
— А почему, на ваш взгляд, не снимают музыкальные фильмы?
— Это долгий и специфический разговор. А если вкратце, 1990-е годы погубили наше кино. Все те, кто тогда занимался рекламными клипами, стали теперь ведущими режиссерами. Многих из них я не считаю режиссерами. Они не умеют ничего, они безграмотны во многом, но очень амбициозны. 1990-е научили их бороться, пробиваться наверх, и они пробились. Но они не знают, что такое кино, тем более кино музыкальное, которое очень сложно создается. И, думаю, ситуация не изменится еще долго, пока не вырастет новое поколение грамотных режиссеров и продюсеров.
— У вас классическое музыкальное образование. Нет ли желания поработать в современной академической музыке? Ведь сейчас даже многие поп-композиторы амбициозно пытаются заявить о себе как об академистах.
— Не скажу, что работать, как академист, я не могу или не умею. Но ведь и не случайно я оказался в других жанрах. Как мне кажется, там я лучше, сильнее. Хотя иногда обращаюсь и к классике. Ведь кино тоже позволяет писать серьезную музыку — симфоническую, для большого оркестра. Или, к примеру, к 1100-летию Пскова написал кантату для симфонического оркестра, хора и солистов. Шесть тысяч зрителей приветствовали ее исполнение стоя, что для меня особенно ценно, ведь это не песня хитовая, а достаточно сложное произведение. Так что обращения к академической музыке бывают, но возводить это в свой новый, как модно теперь говорить, тренд я не хочу.
Вообще, мне кажется, что современная классическая музыка умирает сегодня. Очень сложно быть сейчас композитором академического направления. Большинство лучших российских композиторов не живут в стране, они уехали. Потому что в Европе к этой музыке есть интерес и она поддерживается. В России, как и на постсоветском пространстве, такая музыка, увы, никому не интересна.
— В Витебске вы не раз упоминали о своей дружбе с Михаилом Финбергом. А с кем еще из белорусских музыкантов контактируете?
— Что касается Финберга, то это давнишняя, еще с молодости, дружба — творческая и человеческая. С Игорем Лученком прекрасные отношения. Хорошие отношения со многими исполнителями. Не буду называть, чтобы никого не забыть и не обидеть. Вообще, я никогда не считал и не считаю Беларусь чужой страной. Вот и сейчас, находясь в Беларуси, все время говорю: «У нас». Я не хотел бы разделять Россию и Беларусь. Может, белорусы со мной не согласятся, скажут, мы от вас совершенно отдельно, но у меня в голове мы не делимся. Ведь все едино, особенно для людей искусства.
Фото: БЕЛТА
