Довелось услышать недавно реплику, что, дескать, если и писать о Великой Отечественной, то лишь о неизвестных ее эпизодах, лишь о необыкновенных людях... Человек, рассуждавший на эту тему, родился через много лет после войны, и рассказывал ли ему о своих фронтовых дорогах его дедушка, я не знаю. Но знаю, как бережно хранили в своих воспоминаниях все, даже мельчайшие эпизоды долгих четырех лет, мой отец и его фронтовые друзья, с которыми он переписывался. Потому что это был огромный кусок их жизни, их молодость. Делая изо дня в день на войне очень тяжелую солдатскую работу, они сделали праздничной датой 9 мая 45-го. И теряли друзей, каждый из которых мог стать необыкновенным. А рассказать сегодня о простых буднях войны, об умерших от пуль в окопах и от ран в госпиталях, о вышедших живыми из той бойни можно, только страницу за страницей листая судьбы-биографии всех поименно. Ведущая рубрики Лидия ПЕРЕСЫПКИНА.
Сколько лет он выписывает “Народную газету”, точно сказать Николай Леонтьевич не может. Но что не меньше десяти — не сомневается. И теперь в свои восемьдесят “с хвостиком” стремится прочитать ее от корки до корки. Ибо считает газету эту разноплановой, строгой, объективной и интересной. В чем при случае убеждает и соседей. Которые, как правило, верят ветерану. Ибо знают, что в годы Великой Отечественной он был сапером. А им ошибаться запрещено категорически... Рядовому Николаю Сойко пришлось со своим батальоном воевать на 1-м, потом — на 3-м Белорусском, наконец — на 1-м Украинском фронтах, там, где в преддверии наступления наших войск работы саперам было особенно много. Причем разминировали хитроумные гитлеровские системы чаще всего ночью, чтобы не привлекать внимания врага. Николай Сойко все приказы выполнял точно, в срок. И если живым-здоровым спустя два года после победы демобилизовался, родил с Ольгой Гавриловной и воспитал двоих сыновей, значит, не совершил ни одной профессиональной ошибки. Хотя как-то в ходе только одного боя дважды находился на волоске от смерти. Это было возле Кенигсберга. Город и его окрестности агонизирующий Гитлер пытался превратить в неприступную крепость, в свой последний оплот. Судите сами... На небольшой территории с мощнейшей системой укреплений укрывались 580 тысяч солдат и офицеров, 200 тысяч фольксштурмистов. В их распоряжении было 8200 орудий и минометов, 700 танков и штурмовых орудий, более полутысячи самолетов. На подступах — густо нашпигованные смертоносным металлом минные поля. Которые в большие январские морозы предстояло разминировать Николаю Сойко и его товарищам. Однажды ночью они приступили к своей привычной работе. Николай успел обезвредить только пару мин, как вдруг их обнаружили гитлеровцы. В небо взвились ракеты, место работы саперов начали вспахивать вражеские снаряды, мины. Да так плотно, что невозможно было поднять голову. После очередного взрыва вскрикнул и затих сосед слева, не стало товарища справа... Как ни пытался вжаться в промерзшую землю Николай, взорвавшаяся рядом мина оглушила, отключила его сознание... Очнулся, пришел в себя полузасыпанный сапер спустя несколько часов. Артиллерийский и минометный налет давно окончился, на переднем крае стояла тишина. Зато в контуженной голове Николая все гудело, звенело... Надо было пробираться к своим. И, тяжело поднявшись, он поковылял в темноту. Шел с частыми остановками очень долго. До тех пор, пока не услышал: — Стой, кто идет! — Да свои, — вяло ответил рядовой Сойко. — Так все дезертиры говорят, — послышалась неожиданная реплика. Оказывается, в темноте Николай миновал передовую и напоролся на пост заградительного отряда. Который, выполняя сталинский приказ “Ни шагу назад!”, должен был отлавливать отступающих, убегающих с фронта. И судьба попавших в его руки, как правило, была печальной. Во фронтовой сумятице долго с ними не разбирались. — Документы... А какие документы у рядового сапера, работающего у врага под носом? И над головой рядового Сойко начали сгущаться тучи. На его счастье, вскоре мимо проходил их батальон. И командиры смогли целым, невредимым вернуть в строй одного из своих лучших саперов. После Кенигсберга рядовой Сойко наводил переправы, разминировал дороги и поля в районе Берлина. Николай Леонтьевич и сейчас отчетливо помнит ликование солдат, сержантов, офицеров после падения вражеской столицы. Но долго праздновать это событие саперам не пришлось. Их срочно загрузили в автомашины и повезли в Чехословакию — в Праге фашисты все еще отчаянно сопротивлялись. Действительно, когда саперы прибыли в указанный район, там трещали автоматные очереди, “пуляли” из винтовок и ракетниц. Но уже — в честь Победы. Это было 9 мая. Но трех пальцев на правой руке Николай Сойко все же лишился. Уже в шахте Подмосковья — он всегда оказывался на передовой, там, где труднее. А когда начали создавать шахты на земле белорусской, переехал в Солигорск. Но вспоминать о потере пальцев Николай Леонтьевич не сильно любит. Надо же! Прошел три фронта, обезвредил сотни мин, имеет такие знаковые медали, как “За взятие Кенигсберга”, “За взятие Берлина”, несколько благодарностей Верховного Главнокомандующего. И вдруг до боли обидная оплошность в угольном забое. На мирном фронте...
