Карен Шахназаров уже с ранних лет вызывал недоумение у тех, кто привык жить стереотипами. Казалось бы, ему, сыну высокопоставленного чиновника Георгия Шахназарова — известного политолога, писателя, доктора юридических наук, работавшего с Андроповым и Горбачевым, — прямая дорогая в элитарный институт международных отношений. Но Карен окончил ВГИК, мастерскую Игоря Таланкина. И не только стал весьма успешным режиссером, но и в 46 лет возглавил главную студию России — «Мосфильм».
Студия досталась Карену Георгиевичу не в лучшем состоянии. Годы малокартинья, дефолты и бесконечные кризисы привели ее в упадок. Но всего за полтора десятка лет самому молодому в ее истории директору удалось превратить умирающий «Мосфильм» в крупнейшую европейскую киностудию. Рецепт же чудесного превращения можно выразить одной фразой из известного анекдота: «Не жалейте заварки!»
После блистательной комедии «Мы из джаза», открывшей имя Шахназарова широкой публике, многие полагали, что у нас родился новый комедиограф. Но каждым своим фильмом Карен Георгиевич не переставал всех удивлять. «Зимний вечер в Гаграх», «Курьер», «Город Зеро», «Американская дочь», «День полнолуния», «Цареубийца», «Палата № 6»... Год назад состоялась премьера «Белого тигра» — не только самой масштабной картины Шахназарова, но и первой его работы о войне.
«Меня резали, как и всех остальных, — без поблажек»
— Карен Георгиевич, вы можете назвать себя баловнем судьбы?
— Это слишком дерзко, но, наверное, многие считают меня именно таким. Помню, один журнал опубликовал интервью со мной под заголовком «Везунчик». Это выглядело достаточно двусмысленно. Вроде как у меня ни ума, ни таланта — одно везение. Думаю, есть еще причины, благодаря которым моя творческая биография получилась достаточно результативной.
— Но, согласитесь, благодаря должности вашего отца вы легче преодолевали некоторые барьеры...
— Опять же многим проще думать, что я достиг чего–то благодаря протекции. Безусловно, в начале моей карьеры отцовская должность имела какое–то значение. Но за меня же никто кино не снимал. И не могу сказать, что в свое время сюда, в кабинет директора «Мосфильма» Сизова, меня так уж охотно пускали, что моя творческая биография складывалась успешнее, чем у моих товарищей. В советское время, в принципе, если ты не был полным идиотом, после ВГИКа вполне мог снять картину. Это сейчас проблема, а в СССР дебютанты снимали 30 полнометражных фильмов в год!
Чем мне действительно отец помог — вступить в штат «Мосфильма» ассистентом режиссера. А дальше я уже сам. Не скажу, что должность отца ограждала меня от цензуры. Меня резали, как и всех остальных, — без поблажек. Одну мою картину вообще Госкино закрыло.
— Это какую?
— «Знахарь» по повести Александра Борина. Мне даже не удосужились объяснить причину — о ней я узнал позднее и не от чиновников Госкино. Там была история об одесском враче, который чисто эмпирически обнаружил противораковые свойства у змеиной сыворотки. Фокус был в том, что из 10 безнадежных раковых больных, которым ее вводили, трое действительно вылечивались, остальные семеро погибали от столбняка. И вставал моральный вопрос: можно ли использовать эту сыворотку?
Госкино испугалось, что мой фильм послужит наглядным пособием для безнадежных больных, которые сами начнут чего–то выводить из змей. Так что своя логика в запрете была. И «Зимний вечер в Гаграх» резали, и «Мы из джаза»...
— А там–то что крамольного обнаружили?
— Некоторые моменты по нынешним временам кажутся смешными. Например, в «Мы из джаза» была сцена, когда ребята сдают экзамен для комиссии и им задают вопрос: «В каком году произошло восстание Спартака?» В оригинале вопрос звучал: «В каком году родился Карл Маркс?» Вот в Марксе цензура усмотрела какой–то намек. Была сцена с Цыплаковой, в которой намекалось на некоторые любовные отношения со Скляром. Лена была в халатике. Эту сцену пришлось переснять.
В общем, фамилия отца не помогла мне избежать цензуры. К тому же в Советском Союзе были достаточно жесткие правила, партийная дисциплина. Сейчас представляют все так, что дети высокопоставленных советских чиновников имели огромные привилегии. Глупости! В ЦК, например, было негласное, но очень жесткое распоряжение: члены ЦК не имели права строить дачу, даже если им позволяли средства.
Мой отец, помимо работы в ЦК, еще и книги писал, которые и приносили ему основной заработок. Средства у нас были. Но, чтобы обзавестись дачей, он должен был уйти из ЦК.
Порой смотришь, слушаешь про то время — и уши вянут. Золотую молодежь той эпохи даже смешно сравнивать с нынешней.
«Запретить что-либо снимать мы не можем»
— По большому счету, российское кино в последние годы не очень радует... Есть, конечно, фильмы–исключения, но в целом смотреть–то нечего!
— Я с вами согласен.
— Неужели вы как генеральный директор «Мосфильма» не отсеиваете заведомо слабые сценарные заявки?
— Дело в том, что киноконцерн «Мосфильм» сегодня уже не работает так, как в советское время. Тогда же студии не просто производили кино, они его еще и генерировали! Сейчас мы работаем по европейской системе: платишь деньги — и получаешь павильоны, свет, технику... Запретить что–либо снимать мы не можем. Не нами эти правила придуманы. Но за счет таких условий мы как раз и держимся на плаву. Плюс еще 70 процентов наших производственных мощностей работает на телевидение. Вот за его счет мы и рентабельны.
Для кино мы можем что–то и бесплатно предоставить, если у них нет средств. Но тут в целом вопрос организации российского кинематографа.
Я неоднократно это говорил и готов повторять постоянно: нам необходимо вернуться к системе, существовавшей в СССР. Она была очень эффективна! Не без минусов с точки зрения идеологии, но идеология и сейчас есть. Кстати, что самое поразительное: вся система советского кино была очень рентабельна. Сейчас у нас вроде капитализм, а российское кино при этом не окупается. Увы, мои идеи не встречают понимания среди кинообщественности, особенно среди руководства.
— Может, потому и не встречают, что тогда придется отчитываться за каждую потраченную копейку. И уже не получится тратить на кино 10 процентов из выделенного бюджета, а оставшиеся 90 класть себе в карман...
— Определенно — да! Больше же контроля будет. А многие этого совершенно не хотят. У нас же сплошные лоббисты. Сложно все очень... В нашей киноиндустрии очень слабое второе звено. Я всегда говорю: Голливуд — это среднее звено. Я же работал в Америке и знаю, что говорю. Даже представить себе невозможно, какой там колоссальный выбор профессионалов среднего звена! Там, где у нас 5 — 10 человек, у них тысячи!
«Слава не обязательно переваривается путем употребления горячительных напитков»
— Вы имеете в виду ассистентов, осветителей и прочих?
— Да, я о них говорю. В них и заключается вся сила и мощь Голливуда. Кстати, «Мосфильм» сам стал готовить людей этих профессий. Курсы у нас совершенно бесплатные. Но это все не от хорошей жизни. У нас люди не умеют даже режиссерский сценарий написать. Приходят на площадку и совершенно не понимают процесса съемок. Вот в чем проблема.
— Современный российский кинематограф пристрастился к римейкам: «Кавказская пленница–2», «Джентльмены удачи–2», «Ирония судьбы–2» и прочие... А тут еще решили снимать «Мы из джаза–2». Зачем? Вы можете объяснить эту нездоровую тенденцию?
— К «Мы из джаза–2» не имею никакого отношения. Я просто подписал бумажку, что не возражаю. А Саша Бородянский пишет для них сценарий. На нас вышел какой–то фанат джаза из Украины, при этом еще бизнесмен. Вот у него возникла идея снять даже не римейк, а сиквел — то есть продолжение фильма уже с детьми главных героев. Я сразу сказал, что мне это неинтересно и участвовать в этом не буду. Но и запретить снимать продолжение я не вправе.
А перебор с римейками — да, имеет место. Я это объясняю только отсутствием свежих идей. Причем кризис не только в российском кино, но и в целом по всему миру идет такая тенденция. Я сам очень много читаю литературы, но пока не встречаю сюжета, который бы зацепил.
— Как–то мне на глаза попалось интервью с Игорем Скляром, который сетовал на то, что фильм «Мы из джаза» его не только прославил, но и в какой–то мере погубил. Дескать, актер не смог совладать с обрушившейся на него славой, и, как следствие, появились проблемы с алкоголем...
— Если Игорь любит заглянуть в рюмку, какое отношение к этому имеет картина? Слава не обязательно переваривается путем употребления горячительных напитков. Думаю, Скляр сделал принципиальную ошибку, когда отказался от главной роли в фильме «Зимний вечер в Гаграх». Игорь тогда работал у Льва Додина, и тот не отпускал его на съемки. Говорил: «Вот есть у него один выходной в театре, пусть тогда едет и снимается».
Я Игорю объяснял, что не могу снимать исполнителя главной роли один день в неделю, но он не рискнул уйти из театра. Думаю, просто рассчитывал разрушить образ, который сложился после первого фильма. Ему хотелось чего–то драматического, что он рассчитывал получить с помощью театра Додина. И я тогда вынужден был взять на эту роль Сашу Панкратова–Черного, который по пробам проходил вторым.
Мне по сей день кажется, что Скляр тогда недооценил себя. Он имел замечательные данные, которых в то время был дефицит: красивый, подвижный, музыкальный, легкий, обаятельный — женщины по нему просто с ума сходили. Он был идеально создан именно для такого жанра, но...
— Карен Георгиевич, вас назначили на должность директора «Мосфильма» или избрали?
— В конце 90–х, когда я занял это кресло, у нас директора избирало правление тайным голосованием... Была довольно серьезная борьба. Не хочу называть других кандидатов — это очень известные уважаемые люди... Но за мою кандидатуру проголосовало подавляющее большинство. А уже потом, когда мы сменили форму собственности, меня назначали главой киноконцерна.
— И вы тут теперь пожизненно?
— (Смеется). Не знаю. Пожизненно ничего не бывает. Я себя с этой точки зрения абсолютно не позиционирую. С другой стороны, «Мосфильм» действительно стал для меня огромной, дорогой частью жизни. Мы построили студию с нуля, модернизировали ее. Особенно горжусь тем, что все сделано без привлечения бюджетных средств. До меня доходит много слухов и сплетен, что, мол, Шахназарову Путин денег дает, еще кто–то. Но это не так. Наоборот, мы государству платим налоги. За эти годы внесли в казну шесть–семь миллиардов рублей.
«Когда Андропов возглавил КГБ, он туда и отца звал»
— Папа ваш из Баку, мама — москвичка, а вы родились в Краснодаре. Как вас туда занесло?
— Мама моя деревенская, из села Салган Нижегородской области. Их семья, выброшенная с насиженного места коллективизацией, перебралась жить в Москву. Тогда ведь в Москве гастарбайтеры были сплошь русские. Жили они в ужасных условиях, в бараках: четверо детей и бабка моя (деда к тому времени уже не было в живых). А папа приехал в Москву в аспирантуру. Он был фронтовиком, окончил экстерном Бакинский университет. Вообще, у отца карабахский...
— ...княжеский род Мелик–Шахназарянов...
— ...да! И он был, несмотря на знатность, совершенно нищим. Когда родители поженились, им даже негде было жить. Видимо, в семье были недоразумения на национальной почве. Потом уже папа и бабушка очень подружились. А тогда она в силу своего крестьянского происхождения не понимала и не принимала инородца (кстати, и с папиной стороны никто не был в восторге от такого брака). Вот папа и отправил маму рожать меня к сводной сестре в Краснодар. По возвращении мы жили какое–то время в бараке с бабкой. Пока папа не получил свою первую комнату в коммунальной квартире. Мне тогда было лет пять–шесть.
— А каким образом ваш отец Георгий Шахназаров попал на работу к Андропову?
— Юрий Владимирович тогда еще не был главой КГБ, он заведовал международным отделом ЦК. В ЦК кадры подбирали по партийной линии: через партком, райком. А он решил создать группу консультантов — своеобразный интеллектуальный центр, похожий на тот, который был у Кеннеди. Понятно, что все они были фронтовиками, членами партии, но шли не по партийной, а по научной линии.
— Знание языков при этом требовалось?
— Нет. Хотя отец неплохо говорил по–английски. Смысл этой группы был в умении анализировать международную обстановку. Потом уже, возглавив КГБ, Юрий Владимирович звал туда и отца. Но папа от этого предложения увильнул. Там нужно было носить погоны, а он категорически этого не хотел. Видимо, их ему хватило на фронте. И Андропов по–человечески его понял.
Когда Юрий Владимирович уже стал генсеком, он на каком–то приеме увидел отца, который к тому времени был заместителем заведующего международным отделом ЦК КПСС. Отвел его в сторонку, стал расспрашивать, как дела. Папа вспоминал, что они разговорились о том, как и в каком направлении страну двигать. Отец заметил, что нужны демократические реформы, на что Андропов возразил — дескать, так резко свободу голодным людям давать нельзя. Сначала нужно страну экономически выстроить, а потом уже потихонечку демократизировать. Из этого я заключаю, что у Андропова был тот план, который впоследствии претворили в жизнь китайцы. К сожалению, это была их последняя встреча. Вскоре Андропова не стало.
— Потом уже Шахназаров–старший стал советником Горбачева, который пошел по совершенно иному пути... Георгий Хосроевич не пытался отговорить генсека–реформатора от необдуманных шагов?
— Отец был государственником по своей сути, не радикалом. В его первой книге «Цена свободы» в самом конце опубликованы копии записок, которые он подавал Горбачеву, в том числе и по поводу национальных конфликтов. Из них видно, что папа пытался влиять на ситуацию. Надо понимать, что окружение Горбачева было очень разнородным, внутри него шла жесткая борьба между, допустим, крылом Яковлева Александра Николаевича и людьми, которые занимали позиции не столь радикальные, в том числе и мой отец.
Когда Горбачев появился и обнародовал свои идеи, не было человека, который бы его не поддерживал. Все понимали, что перемены необходимы. Все свои решения Михаил Сергеевич принимал не в одиночку — было же Политбюро, все решалось коллегиально. Другое дело, почему мы пришли к такому результату. Но не надо забывать, что и Горбачев вынужден был проводить все свои решения в жесточайшей борьбе с Ельциным и его группировкой. Строго говоря, его политические возможности были очень сужены. У первого и последнего президента СССР были, безусловно, ошибки, но отец к нему всегда относился с большой симпатией, несмотря на их разногласия по ряду вопросов.
Не знаю, как сложились бы их отношения сейчас. Люди со временем меняются, меняются их взгляды. Папы нет уже 12 лет...
«Власть вообще портит, это факт»
— Одного из ваших предшественников, Ивана Пырьева, за глаза называли Иваном Грозным. Его боялись, уважали. Он многим погубил карьеру, но многим и помог. Интересно, а как называют вас?
— Откуда я могу знать? Что же касается Пырьева, можно сказать, что все поколение советского кино 60–х взрастил он: Рязанова, Алова и Наумова, Чухрая и многих других. Это Пырьев привел плеяду выдающихся мастеров, которые потом стали славой отечественного кинематографа. Да, Иван Пырьев славился своим характером, бешеным темпераментом. О нем тут легенды ходили, еще когда я пришел работать на «Мосфильм». Но при этом его любили. И память как о директоре была очень хорошей, хотя он возглавлял «Мосфильм» года три всего. Ивана Александровича с его характером быстро отсюда убрали (смеется). Но помню, мне было лестно, когда я делал первые шаги на посту директора, и те, кто еще помнил Пырьева, мне говорили: «Ты идешь по его стопам».
— Надеюсь, это было сказано в хорошем смысле?
— В хорошем, в хорошем! С одной стороны, Пырьеву было легче, потому что проще было что–то выбивать, пробивать, а с другой — сложнее, ведь он находился под контролем ЦК КПСС. Я, к счастью, был более самостоятельным: имел возможность зарабатывать деньги и тратить их так, как считаю нужным.
Когда я возглавил «Мосфильм», денег для зарплат имел лишь на два месяца, а потом грянул дефолт. На счетах — ноль! Это была абсолютная катастрофа. Единственный, кто тогда помог, — Костя Эрнст. У нас с ним был контракт, согласно которому платеж должен был поступить только через полгода. И хотя в тот момент у Первого канала финансовые дела складывались не лучшим образом, Эрнст вошел в наше положение, досрочно перевел деньги, и я смог людям зарплату заплатить. Кстати, тогда же получилось сделать первую покупку. Приобрел современный свет у немцев, который принес нам 500 процентов прибыли за полгода! Такого современного света вообще в стране не было. Вот с него и началась модернизация «Мосфильма».
— Директор «Мосфильма» Шахназаров в чем мешает режиссеру Шахназарову?
— Прежде всего во времени. Когда ты делаешь картину, должен быть полностью отключен от всего остального. Но у меня так не получается. Даже при наличии хорошей команды.
«Белого тигра» мы снимали в Алабино и старались работать во вторые смены — с 12, с часа дня, чтобы утром я мог приезжать в Москву, что–то делать на студии, а потом уже ехать на съемки. И это очень сложно. Все время возникает масса проблем, всем нужен твой совет, разрешение, визы. И все это научило меня быстро соображать, быстро принимать решения. Я экономлю буквально каждую минуту. Мои товарищи даже посмеиваются надо мной. Когда я разговариваю по делу с людьми, сразу говорю: «Никаких предисловий, сразу говорите, что надо».
— (Киваю на монитор, который показывает все, что происходит в приемной). Наблюдение за собственной приемной из кабинета — это необходимость?
— Бывает, нужно знать, кто там пришел... Тут же масса сумасшедших бродит. Это «Мосфильм»! У меня же нет охраны (смеется). Порой такие персонажи из массовки заявляются, вы себе даже не представляете!
— Главные роли просят?
— И это в том числе: «Дяденька, снимите меня в кино!» Но приходить и сидеть в приемной им никто не запрещает (смеется). Кстати, хочу обратить ваше внимание, что кабинет свой я не переделывал. Все тут осталось так, как было при Сизове (Николай Трофимович Сизов возглавлял «Мосфильм» с 1971 по 1986 год. — Авт.). Даже стол, за которым сейчас сижу. А когда–то я сидел напротив. И я, и Тарковский, Бондарчук, Гайдай...
— Комфортнее себя ощущать по эту сторону стола или по ту?
— Я уже привык по эту сторону находиться, мне нормально (улыбается). А вообще, что вы имеете в виду?
— Психологический момент. Вот я сижу напротив вас и, безусловно, волнуюсь. Наверняка и вы в свое время испытывали похожие эмоции?
— Конечно. Когда тут был Сизов, у меня горло пересыхало, не мог говорить. Власть вообще портит, это факт. Ты принимаешь решения, которые часто влияют на жизнь людей. Честно говоря, я из этого кабинета многих уволил. Хочешь не хочешь, но ты должен в себе выработать некую отстраненность от человеческой судьбы. Зато у «Мосфильма» есть очевидный результат. И это приносит, если хотите, внутреннее удовлетворение.
Наталия БАГИЯН.
Советская Белоруссия №198 (24335). Суббота, 19 октября 2013 года.
