Сколько раз в детстве, засыпая, я мечтала вырасти, стать хозяйкой своей судьбы, чтобы всем назло использовать весь финансовый и физиологический ресурс по единственно верному назначению — покупать все виды конфет в магазине «Лакомка» и уплетать их с утра до вечера. А еще лучше было бы поселиться навеки вечные в молочном баре на улице Козлова, куда я совершала свои многократные детские паломничества, с целью поедания самбука и слоеного коктейля. Ах! Боже мой! Явно не без божьего промысла появился тогда в молочном баре этот волшебный коктейль, состоящий из полосок шоколада с орехами, сливок, клубничного желе и чего–то там еще. Аккуратно снимая ложкой и отправляя в рот слой за слоем, я медитировала, из последних своих детских сил благодарила Вселенную за свое в ней существование.
Еще помню горячий шоколад в кафе «Духмяное»... Какие–то волшебные травы они туда замешивали. 60 копеек стоило это счастье. Целое состояние, между прочим. Но если сэкономить на школьных обедах рубль, тогда можно было купить за 10 копеек два талончика на автобус — и в «Духмяное»... Кутить на оставшиеся 90 копеек.
На домашней кухонной плите я не раз взрывала банки с вареной сгущенкой. С ужасом смотрела на коричневые капли, которые перечеркивали всю радость от предвкушения наступающего счастья. Предательски взорвавшаяся банка всегда становилась предвестником домашнего конфликта. Но никогда этот конфликт, пусть даже и с наказанием, не останавливал меня от повторения сладкой попытки сварить новую банку и, намазав на печенье («Шахматное» или «К чаю»), опять–таки приобщиться к великому вселенскому блаженству и гармонии. Я жгла сахар в ложках — и получала леденцы под распространенным названием «петушки». Сооружала из печенья и сладких творожных сырков «шоколадные домики», растапливала шоколад «Аврора» в молоке, лепила из печенья и молочных смесей пирожное «Картошка». Ну в самом крайнем случае просто жарила гренки на сливочном масле. В молоке и с сахаром...
Сладости и счастье в моем детстве всегда были рядом. Кукурузные палочки, сахарные крендели, ромовая баба, торт «Сказка». Казалось, что взрослая жизнь навсегда откроет доступ к любому количеству сахара, сливок и шоколада. Я, как и многие, торопилась убежать из детства.
Оно закончилось — и пришел тотальный запрет на волшебное слово «десерт».
Мне не восемь лет. Я многое могу себе позволить. Но десерт... На нем — вечное табу. Меня уже не ставят в угол за испачканную сгущенкой кухню и обожженные ложки, но я сама себя загоняю в тупик, потому что нет вещи, которую я хочу так же сильно, как сладкое, но не позволяю его себе. Десерт на завтрак неуместен. После обеда — тяжел. На ужин — запрещен. Смысл тогда жить?
Я так много думаю о сладком, что начинаю наделять его глобальным философским значением. Анализирую его природу. И формулирую вывод: счастье и сладкое двуедины настолько, что существуют по одинаковым законам. Так на примере сахара можно все понять про счастье. Например — сладкое невозможно в чистом виде. Только если сдобрено трудом, запретами, ограничениями. Только в меру. Лучше в первой половине дня. Равно, как безудержное ощущение счастья чаще случается в первой половине жизни. Потом мы сдержанны, подчинены законам, обязательствам, привычкам. Потом мы знаем цену счастью. Не злоупотребляем. Ибо после злоупотребления счастьем и сахаром непременно наступает слабость, головокружение и даже опустошение. А еще кажется, что тебя во все стороны распирает. От сладкого и от счастья.
И вот я просыпаюсь с утра и думаю, что я сегодня могу себе позволить и как буду за это платить. И все чаще вспоминаю детство, когда все счастье мира было в одном шаге от меня. Казалось, вот только исчезнет детская зависимость от занудного взрослого «многосладкоговредно» и наступит вечное блаженство.
Но как только исчезла зависимость, тут же пришло осознание:
«МНОГО СЛАДКОГО — ВРЕДНО!»
Я теперь часто такое говорю своей дочери. Значит, я — надежное звено в цепочке меняющихся поколений.
Но все же я помню, каким сладким все было в детстве. Значит, во мне все–таки живо счастье?..
