Рим оказался именно таким, каким я и ожидала его увидеть. Мама говорит, что это оттого, что я много где была и знаю, чего ждать от Италии. Конечно, права (мама всегда права, даже если вы думаете иначе). Муж говорит, что это оттого, что к каждой поездке я тщательно готовлюсь и, приехав в любой новый город, точно знаю, куда идти, что есть, где пить, что смотреть обязательно, а что можно пропустить. Тоже прав.
Вид на собор Святого Петра и его знаменитый купол, спроектированный Микеланджело
В Риме мне нужны были две вещи: ощущение вечности и следы Микеланджело, который для меня — главный гений Возрождения, мой личный герой. Хотите спорить — пожалуйста: у нас и в семье на этот счет согласия нет. Муж отдает пальму первенства Леонардо, но уже второй год возит меня по местам, связанным с Микеланджело (это его мне подарок к дню рождения): в прошлом году это была Флоренция, в этот раз — Рим. Потому что пойти на выставку работ Микеланджело невозможно: как перевезешь Сикстинскую капеллу, например? Да и Флоренция ни на день не согласится расстаться со своим «Давидом».
Самую последнюю (и как многие другие у него, незаконченную) работу Микеланджело мы видели в сентябре в Милане: это «Пьета» (одна из его любимых тем в искусстве), но совершенно другой Микеланджело: нет силы в руках, не хватает привычной мощи в теле, обмякли ноги. И у автора (ему было уже за 80, когда он работал над этой скульптурой), и у его Христа. «Как будто другой человек это создал», — сказал оценивший Микеланджело–труженика муж. Он и стал другим, и это всегда интересно наблюдать — как c изменениями в творце (часто физическими) меняются его произведения. Долгие годы Спаситель у Микеланджело был крепким (как его же с выдающимися бицепсами «Моисей»), кряжистым и очевидно способным постоять за себя. Иногда безжалостным — как на фреске «Страшный суд» в Сикстинской капелле.
Скульптура «Пьета» Микеланджело в соборе Святого Петра
С капеллой этой — удивительная история. И тогда, во времена моего гения, и сегодня. Тогда — потому что Микеланджело категорически не считал себя художником, а исключительно скульптором, но Папам отказать не мог: сначала за четыре года (почти в одиночку, помощники только готовили участки стены под фрески) расписал плафон, а через 25 лет — заалтарную стену. Потолок считается вершиной (ну хорошо — одной из вершин) Высокого Ренессанса, а заалтарный «Страшный суд» — окончанием эпохи Ренессанса (той самой, которая, по словам товарища Энгельса, «нуждалась в титанах и породила титанов по силе мысли, страсти и характеру, по многосторонности и учености»). Во время своего «Страшного суда» Микеланджело разочаровался в философии, адептом которой был всю жизнь, антропоцентрическом гуманизме. Его все чаще обвиняли в протестантизме (а в то время это было серьезное обвинение: в 1542 году, аккурат на следующий год после торжественного открытия «Страшного суда», в Риме учредили инквизицию), а сам он все глубже уходил в себя (всю жизнь он был крайне одинок, хотя и окружен людьми, и с болью нес груз своего гения) и Бога. Микеланджело прожил достаточно долго (до 1564 года, ему было 88 лет), чтобы увидеть, как его собственный ученик по приказу Папы Римского «надевает» штаны на обнаженных героев его фрески (их окончательно «сняли», вернувшись к замыслу автора, только в 1994 году). Сегодня все, кто приходит в музеи Ватикана, стремятся именно сюда, в Сикстину. «Молчание! Молчание! Не фотографировать!» — время от времени восклицают смотрители в капелле, но без особого, надо признаться, успеха. Я не смогу передать эмоции, которые испытала. Там было все: радость узнавания (сколько раз я уже видела это все на репродукциях!) и восхищение силой человеческого гения, чистый эстетический восторг (не знаю, испытаю ли когда–нибудь снова эмоцию той же силы) и ощущение, что вот ради этого момента стоит жить... А потом мы отправились в собор Святого Петра, чтобы увидеть спрятанную за стеклом (несколько лет назад кто–то пытался ее разбить) «Пьету» — трепетную, до боли печальную и до слез трогающую — и подняться на купол: его тоже спроектировал Микеланджело.
И когда я смотрела на Рим с высоты микеланджелового полета, думала о том, какое большое значение имеют книги, которые мы читаем в детстве. Мне было лет, наверное, семнадцать, когда я прочитала «Муки и радости» Ирвинга Стоуна и с тех пор мечтала их всех увидеть — «Давида», «Моисея», «Пьету» и Сикстинскую капеллу. Книгу «Скитания» о Джордано Бруно прочитала еще школьницей, а потому другой важный пункт моей римской программы — рынок Кампо деи Фиори, где в 1600 году (с момента окончания «Страшного суда» не прошло и 60 лет, но это уже иная эпоха) сожгли вольнодумца. Чтобы поставить памятник человеку, взошедшему на костер за свои идеалы, понадобилось почти 300 лет (Церковь и сегодня считает действия инквизиции «оправданными»). Произведения Джордано Бруно находились в Индексе запрещенных книг до 1948 года.
Вот такой он — Рим. Город, в который ведут все дороги, в котором оживают герои твоих любимых книг и где за один день можно совершить путешествие во времени.
sbchina@mail.ru
Фото Михаила ПЕНЬЕВСКОГО
Фото Михаила ПЕНЬЕВСКОГО
Советская Белоруссия № 241 (24871). Суббота, 12 декабря 2015
