Выдающийся польский пианист Адам Макович в 15 лет увлекся джазом и пронес эту любовь через всю жизнь, заряжая ею всех, кто находился рядом. В 70–е гг. Макович добился признания в США, выступая с такими джазовыми звездами первой величины, как Бенни Гудмен, Херби Хэнкок, Эрл Хайнз, Тедди Уилсон и многими другими. В Минск г–н Макович приехал вовремя: мы ведь чуть не забыли, что 2010 год — юбилейный год Фридерика Шопена, пожалуй, самого романтического композитора из любимых классиков. Человек–парадокс, Адам Макович и Шопена всю жизнь слышал по–своему, в джазовых тонах, что и продемонстрировал во время своего недавнего блестящего выступления на сцене Белорусской государственной филармонии.
— Шопен давно принадлежит всему миру. Мне приятно это осознавать, потому что я вырос на его музыке. А в 2010 году, нет, наверное, ни одного крупного города на карте мира, где бы ни было запланировано мероприятие, связанное с юбилеем Шопена. И везде я приглашен с концертами. Кстати, почему–то особый интерес к композитору испытывают в Латинской Америке, особенно в Аргентине. У меня самого дома начиная с 40–х гг. с утра и до вечера звучала только его музыка. Жаль, что во времена Шопена еще не существовало цифровых носителей: чтобы мы могли послушать, как свои произведения исполнял композитор. До нас дошли только ноты. Но я уверен, Шопен импровизировал, так же, как и Лист. Послушайте их музыку: там зашифрованы джазовые мотивы, которые я только продолжаю. Поэтому я могу сказать, что учился у них сначала музыке, а потом и джазовой импровизации. Мне кажется, я бы вряд ли стал когда–либо классическим музыкантом. Меня настолько захватывал джаз, который я начинал слушать по радио урывками, на каких–то пластинках, которые кто–то из друзей привозил из–за границы, что ни у чего другого не было шансов с этим конкурировать. Несмотря на то, что в Польше царили тогда антиджазовые настроения.
— Г–н Макович, у вас как у пианиста с мировым именем есть претензии к молодым музыкантам, играющим классику?
— Молодые часто не имеют стиля. Компьютеризация, современные технологии в музыке привели к тому, что из нее стало вымываться личностное начало. Для меня она до сих пор — поиск. А джаз предоставляет огромное пространство для этого поиска. Молодые музыканты зачастую искать не хотят или ленятся, но тем не менее я полностью отдаю себе отчет, что будущее джаза — за молодыми. Сегодня им легче. В мое время в Польше теоретических материалов, появившихся сегодня в огромном количестве, просто не имелось, но шансов увлечься какой–то другой музыкой у меня не было. Само творчество вдохновляло меня на жизнь. И этим ощущением я хотел бы поделиться с вашими студентами, перед которыми собираюсь выступить. Сначала, конечно, я проверю их уровень, потому что невозможно делиться профессиональными секретами мастерства с тем, кто тебя не понимает. А потом поделюсь своими тайнами. Прежде всего логическими основами джазовой импровизации, главными подсказками, тем, как я это понимаю. Я хочу донести до них, что музыка — это всегда нечто живое, требующее состояния отрешенности, в котором должен происходить поиск. Для меня это по–прежнему приключение, потому что каждый раз, выступая на концерте, я имею дело с новой публикой. Это всегда новые впечатления. Искусство не может стоять на месте.
— Как вам кажется, джаз стал более коммерческой музыкой по сравнению с 70–ми годами?
— Я согласен с тем, что джаз становится более коммерческим, так как все становится более коммерческим, даже классика. Изменилось само время. Надо отдавать себе отчет, что более облегченные жанры всегда будут пользоваться большей популярностью у публики, у которой не выработан определенный вкус и слух. Сложное произведение всегда будет интересовать меньшее количество людей. Что касается современной музыки, ее вообще очень трудно оценивать. Какие могут быть критерии для оценки? Один и тот же оркестр может играть симфонию Бетховена сегодня так, а через месяц иначе. Как мне их оценить? Только одним критерием — понравилось ли мне их исполнение через месяц или нет. К тому же само определение «коммерческий» не совсем подходит к музыке. Я бы разграничил ее просто на легкую и сложную. Только на этом все основывается. Суммируя свои размышления за долгие годы, могу сказать, что я выступаю просто за хорошее исполнение любой музыки. И джаз остается все–таки очень сложной и специфической формой существования. Но я люблю делать то, что я делаю. Для себя я называю это даже религиозным словом — «благословение». И счастлив, что могу зарабатывать на жизнь тем, что я люблю.
