На рынке «Лебяжий» возле лотка с небольшими сеточками сладкого перца стояла бабушка. Перец был самый дешевый: худосочно–зеленый, вяловатый. Бабушка перебирала сеточки, бледными, почти прозрачными пальцами осторожно щупала стручки. Продавец, ярко восточный человек, какое–то время недовольно наблюдал. Потом взорвался: «Что надо?! Все хорошее, все свежее!» Бросил сеточку с перцем на весы. Табло высветило электронные циферки. Продавец назвал сумму. «Почему на тысячу больше?» — робко поинтересовалась бабушка. «Тысячу сеточка стоит». «А раньше за сеточку не брали...» — растерялась бабушка. «Нет денег, на базар не ходи!» — продавец зашвырнул сеточку с перцем в кучу. Бабушка съежилась, будто кто–то ударил ее в спину. Восточный человек брезгливо растопырил пальцы: «Давай иди! Не мешай!» Я не выдержал: «Не стыдно?» Продавец посмотрел на меня, как на чудную ископаемую козявку: «Уважаемый, я оскорбляю, хулиган? Я продаю, ты покупаешь. Есть деньги, покупай. Нет денег, не покупай — ходи гуляй по базару...»
...40 лет назад студенты журфака БГУ жили в пятиэтажном общежитии на Парковой магистрали (теперь — проспект Победителей. — Авт.). Рядом, аккурат где сейчас здание администрации Центрального района Минска, был колхозный рынок. К нему вела узкая, мощенная булыжником дорога (сейчас это широкая асфальтированная улица Мельникайте. — Авт.). Там, где теперь нарядные многоэтажки, в густых садах прятались неказистые приземистые домишки. Зимой здесь тенькали желтоперые синицы и копошились красногрудые снегири. Майскими росистыми рассветами сходили с ума невидимые в молочном тумане соловьи. Рынок был небольшой и слегка грязноватый. За грубо сколоченными деревянными прилавками стояло немало продавцов, приехавших с южных окраин нашей тогда необъятной Родины. В основном уже немолодые люди. С обветренными лицами и темными тяжелыми руками. Они почти не говорили по–русски. На одну чашку железных весов ставили чугунные гирьки. На вторую клали всякую вкуснятину. Благодарили покупателя скупым кивком головы. Изюм, грецкие орехи, восточные сладости студенческий карман не выдерживал. Мы покупали арбузы. 25 копеек килограмм. За гривенник продавец водружал на весы приличный кусок экзотической ягоды. Отвешивал непременно «с походом». Арбуз был ароматным, сочным, безумно сладким. И навевал мысли о далеких теплых морях и рубаи Омара Хайяма. После стипендии (35 рэ) мы пили на базаре вино. Им торговали в розлив молдаване. Вино — терпкое и чуть кисловатое — наливали в граненые стаканы прямо из огромных дубовых бочек. Стакан стоил то ли 30, то ли 50 копеек. Однажды после второго стаканчика я и мои однокурсники познакомились с продавцом — широкоплечим, седоусым, оливковоглазым. Продавец слегка прихрамывал — был ранен на фронте во время Великой Отечественной. Дом в селе под Тирасполем. Пятеро детей. Младший учился в Кишиневе в институте. На его «кормление» и пойдут деньги, вырученные в Минске за вино из своего винограда. Узнав, что мы тоже студенты, продавец налил каждому еще по стаканчику. Бесплатно. В общежитие мы возвратились с трехлитровой бутылью в ивовой оплетке: «от молдавского колхозника — белорусским студентам»...
Хамовитость продавца сладкого перца взъерошило не только меня. Народ у лотка заволновался, загудел. Наглец втянул голову в плечи и юркнул за стоявшую рядом фуру. Его место занял фальшиво улыбающийся напарник. Покупатели пошли дальше по рядам. Кто помоложе — с возмущенным «понаехали тут!». Кто постарше — с сетованием на то, что рухнула «дружба народов». Что касается «понаехали» — глупость, конечно. А дружба народов действительно была. На бытовом уровне люди попросту перемешались, женились и родились. На государственном — законами. Жили с памятью о войне, о фронте. Последние фронтовики тихо уходят в небытие. Законы, защищавшие дружбу народов, в иных некогда братских республиках переписаны с точностью до наоборот. Но дело, думаю, не в этом. Простым людям на нашей бренной земле делить нечего. Обычно они делятся: хлебом, арбузом, вином. Подавляющее большинство нынешних продавцов с юга молоды, здоровы, румяны. Прекрасно владеют русским. Руки у них мягкие, холеные, кое у кого — с изящным маникюром. Они не чабаны, не дехкане, не виноградари. Перекупщики. Второй, а возможно, и пятой очереди. Явление абсолютно наднациональное. В товаре, который они продают, нет ни капли их собственного пота. Потому не взвешивают «с походом», набрасывают тысячу «за сеточку», дерзят иногда. Я, конечно, все понимаю. Рыночные отношения, маркетинг, логистика. Деньги — товар — деньги. И никаких сантиментов. Как писал поэт: «Новое время — новые песни». Но в висок настойчиво стучит другая строчка другого поэта. О том, что как–то «все не так, все не так, ребята». И иногда, честное слово, хочется вернуться на 40 лет назад. На старый рынок, который назывался, помню, «Юбилейка». С его канувшими в Лету рыночными отношениями. Простыми и искренними до душевности. Благодаря которым я на всю жизнь запомнил терпко–кисловатый вкус вина из бочки молдаванина–фронтовика. И аромат арбуза, что навевает мысли о далеких теплых морях и рубаи Омара Хайяма из Нишапура.
...Уверен, все на рынке когда–нибудь приобретет «человеческое лицо», взяв из прошлого самое хорошее «старое» и добавив к нему из современности самое лучшее «новое». Только вот когда наступит это «когда–нибудь», даже гадать не берусь. Но очень хочется, чтобы столь чудесная метаморфоза произошла как можно скорее...
