Как сперва официально, а потом подпольно один из главных христианских праздников отмечался в самой атеистической стране мира?
“В Рождество все немного волхвы. В продовольственных слякоть и давка. Из-за банки кофейной халвы производит осаду прилавка грудой свертков навьюченный люд: каждый сам себе царь и верблюд”. Так описывал рождественские будни 1971 года поэт Иосиф Бродский. Казалось бы, не только идиллическая картина праздника, но и сам он напрочь разрушены могучей поступью советской эпохи. Тем удивительнее выглядит факт: прямо или косвенно Рождество связано как с рождением первого социалистического государства на планете, так и с его закатом.
Тусклая заря нового времени
Поразительно, но после революции Рождество оставалось официальным праздником еще целых двенадцать лет. Даже знаменитое ограбление Ленина, направлявшегося поздравить детей в московские Сокольники, случилось в 1918 году как раз в Сочельник.
Его празднование, равно как и воскресный выходной день, были отменены постановлением Совнаркома лишь 24 сентября 1929 года. Несмотря на это в декабре того же года Политбюро постановило “рекомендовать партийным организациям воздержаться от проведения отработки в день Рождества на предприятиях, работающих на дефицитном заграничном сырье”. Но в целом по стране официальное Рождество кануло, как казалось, в вечность. Был “отменен” и главный символ праздника — рождественская ель. Маленьких читателей большой страны детский журнал “Чиж” задорно убеждал: “Только тот, кто друг попов, елку праздновать готов. Мы с тобой враги попам — Рождества не надо нам!”.
Но, похоже, задор этот был показным. “Рождества в этом году в Москве не было, если не считать частных празднеств у иностранных дипломатов и технических работников, — писала 25 декабря 1931 года американская газета “Нью-Йорк Таймс”. — Не было рождественских торжеств, не было рождественского духа, не было рождественской службы. Ни один колокол не зазвонил в древней столице России, которая на протяжении столетий славилась колоколами и церквами. Советская Москва к Рождеству безразлична, она для него слишком занята. Она изгнала Рождество и из своего календаря, и из своего сердца... И никому, похоже, до этого нет дела”.
Безрождественское уныние
Не было дела до этого и в Минске начала тридцатых годов. В белорусской столице появились канализация и асфальтовые дороги, над провинциальным городом взметнулись в небо Дом правительства и Оперный театр, загремели первые трамваи. И все же причин для безрадостного настроения было предостаточно: на большинстве предприятий имелись перебои с зарплатой, не хватало дров, дешевой мануфактуры и мяса, молока и масла. Зато масла в огонь народного пессимизма подлило крупнейшее в истории Беларуси наводнение, воспринятое многими как “кара небесная”: весной 1931 года вся БССР была охвачена чрезвычайно сильным паводком, нанесшим серьезный ущерб хозяйству страны. “Уровень воды в реке Свислочь начал подниматься 20 апреля, — отмечалось в одном из донесений ОГПУ по городу Минску партийному руководству. — 21-го с трех часов дня вода начала выступать из берегов, заливая прилегающие кварталы. В 9.30 21 апреля начало заливать водой Эльвод (первую городскую электростанцию близ современного Белгосцирка. — Авт.), который спустя несколько минут выбыл из строя, лишив город света и воды... К часу дня 22 апреля уровень воды, по данным Всебелорусского гидрометеорологического института, достиг 380 см выше среднего летнего уровня”. Вода размыла железные дороги на Борисов и Бобруйск, снесла несколько мостов, а в районе Ждановичей смыла мельницу, которую чудом удалось поймать, не дав ей стать тараном для оставшихся мостов.
Наибольший подъем уровня воды в те дни был зафиксирован в реке Западная Двина — почти тринадцать метров! И такого рода больших и малых бед как в Беларуси, так и в СССР в целом случалось в те годы немало. На фоне грустных событий становилось все очевиднее, что без новых праздников не обойтись.
Ударим елкой по левым загибщикам!
28 декабря 1935 года в газете “Правда” появилась знаковая статья публициста и секретаря ЦК ВКП(б) Павла Постышева. “В дореволюционное время буржуазия и чиновники всегда устраивали на Новый год своим детям елку, — писал он. — Дети рабочих с завистью через окно посматривали на сверкающую разноцветными огнями елку и веселящихся вокруг нее детей богатеев. Какие-то, не иначе как “левые”, загибщики ославили это детское развлечение как буржуазную затею. Следует этому неправильному осуждению елки, которая является прекрасным развлечением для детей, положить конец. Устроим хорошую советскую елку во всех городах и колхозах!”
Тут же появилось соответствующее решение ВЛКСМ, в котором всем комсомольским организациям настоятельно рекомендовалось провести для детей новогодние елки. Белую звезду Вифлеема заменили на советскую красную, Деда Мороза ввиду отсутствия на нем явной религиозной символики оставили практически нетронутым. Впрочем, на “буржуазного” Санту советский Дед походил разве что бородой да мешком с подарками. В остальном он разительно отличался от упитанного западного гномика — был рослым и могучим богатырем с раскатистым басом, вел здоровый образ жизни, ездил на русской тройке вместо оленей. И не один, а с румяной внучкой. Дымоходами Дед Мороз, как и подобает бывшему воеводе, также не пользовался, зато нередко заставлял себя ждать.
Более идеологизированными стали иные атрибуты, сопутствующие празднику. Елочные игрушки уже не делали в виде фигурок ангелов и младенца Иисуса, они демонстрировали достижения страны Советов: тракторы, снопы колосьев, нефтяные вышки, позже — спутники, ракеты и фигурки космонавтов. Были и нейтральные украшения: шишки, медвежата, зайчики, петушки, сосульки. Но только в послевоенном 1947 году 1 января стало официальным праздником и выходным днем.
Ренессанс Таинства
И все же светлый христианский праздник в атеистическом СССР изжить не удалось. Случайно ли, нет ли, но именно на Рождество 1943 года, 6 января, главнокомандующий Иосиф Сталин вернул советским офицерам золотые погоны, долгое время считавшиеся “царским атавизмом”, а в сентябре того же года произойдет историческая встреча будущего генералиссимуса с тремя митрополитами, ослабившая гонения на Церковь. В послевоенный же период Рождество уже отмечали пусть и выборочно, но на всех уровнях — от рядовых граждан до первых лиц страны. “Леонид Ильич любил праздники, причем не только советские, но и русские религиозные, — вспоминал бывший комендант госдачи Леонида Брежнева Олег Сторонов. — Например уважал Пасху. Во-первых, сам был крещеный, во-вторых, его мама Наталья Денисовна была женщиной религиозной, все посты соблюдала... Еще, хотя и не так торжественно, отмечали Рождество”.
Антирелигиозная пропаганда не смогла искоренить его и в сознании широких масс. Минчанка Алла Головатая рассказала “НГ”, как отмечали Рождество в пятидесятые — шестидесятые годы: “Мать пекла особое рождественское печенье в виде коников и других животных, а на рынке как раз в эти дни появлялось изобилие вкусных и красочных леденцов и выпечки на эту же тематику. Спустя несколько дней после праздника дети отправлялись по селу колядовать: вручали соседям праздничную кутью, а те взамен давали кто копеечку, кто пряник, кто конфету”.
А вот сходить в храм было непросто. “Мы с подругами в 1975 году хотели зайти на Рождество в церковь Александра Невского, что на Военном кладбище Минска, — продолжает Алла Головатая. — Но это не удалось: у ворот стояли милиционеры, пропуская на территорию кладбища и к храму лишь очень пожилых людей”. Как это ни парадоксально, но государственное запретительство было в изрядной степени разрушено не столько даже перестройкой, сколько предшествовавшим ей взрывом на ЧАЭС. “На Рождество 1986 года я как раз крестила дочку, — вспоминает слонимчанка Ядвига Иванова. — В то время училась в Белгосуниверситете, вся процедура таинства была практически секретной, даже без соответствующей записи в церковной книге. А потом грянул Чернобыль, загрязнивший изрядный кусок земли, но открывший храмы, куда люди пошли со своей бедой. Ведь до современной Беларуси и нынешней масштабности государственных мер по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС было еще ой как далеко”.
А надо ли ждать несчастья, будь то мировая война или глобальная катастрофа, чтобы увидеть, что никогда и ничего предосудительного или вредного в светлом Рождественском празднике не было? Хотя для Советской страны он в самом деле стал роковым: в 1991-м именно 25 декабря, в день, когда праздник рождения Христа отмечал католический и протестантский мир, сложивший полномочия президента СССР Михаил Горбачев позвонил в вашингтонский Белый дом и сообщил Джорджу Бушу: “Можете спокойно праздновать Рождество. СССР больше не существует”. Ответ американского президента стал пророческим: “Сделанное тобой войдет в историю”. И это действительно история, только уже совсем другая...
Из протокола Политбюро
№ 53 от 6 декабря 1928 г.
(предложение Валериана Куйбышева):
“Предложение об общей отмене празднования Рождества по новому стилю в Донбассе отклонить. Считать целесообразным производство работ на рудниках в Донбассе в воскресенье и понедельник накануне Рождества. Работу рудников на Рождество считать допустимой только в тех случаях, когда это будет решено общими рудничными собраниями рабочих”.
Из протокола Политбюро
№ 54 от 13 декабря 1928 г.
(предложение Вячеслава Молотова):
“В целях недопущения простоя в промышленных предприятиях в связи с возможностью невыхода рабочих на работу в понедельники перед праздниками Рождества и Нового года признать необходимым разрешить празднование в рабочие дни 24 декабря (понедельник перед Рождеством) и 31 декабря (понедельник перед Новым годом), заменив их другими рабочими днями”.
