— Я нормальный человек, а романтиком меня сделал кинематограф. Роль Д’Артаньяна стала моей визитной карточкой. Затем были “Собака на сене” и еще целая серия романтических ролей. На сегодняшний день у меня около семидесяти ролей в кино, но самые популярные из них — где есть романтическое начало.
— Ваши герои популярны до сих пор. Значит, у людей есть потребность в романтических героях?
— В те времена были очень хорошие фильмы “Семнадцать мгновений весны” и “Место встречи изменить нельзя”. Что касается актеров, то мне всегда были симпатичны и в жизни, и в кино Высоцкий или Стриженов в фильме “41-й”. Такие герои гораздо интереснее, чем мой герой. “Три мушкетера” — просто хорошее развлечение. Если говорить об атмосфере этой картины, то это атмосфера несбыточной мечты, которая живет в любом юноше. “Три мушкетера” — выход через фильм бурлящей юношеской энергии. Вот они, четверо отважных, со шпагами — за правду, за любовь! То, чего в жизни нет.
— Род Боярских — актерский. Вам помогало это в жизни?
— Мои родители хотели, чтобы я стал музыкантом.
Я окончил музыкальную школу. Но затем против воли родителей поступил в театральный вуз. Мое происхождение мне больше мешало. Меня считали папенькиным сынком, и ни один театр не хотел меня брать на работу. Когда я пришел в Театр имени Комиссаржевской, где работали отец и дядя, и попросился с испытательным сроком, мне отказали. Помогло музыкальное образование. В театре имени Ленсовета режиссер Владимиров, прослушав меня, спросил: “А что ты еще умеешь?” — “Играть на рояле”. В результате я был зачислен в труппу театра. Потому что тогда были модны мюзиклы.
— Почему ваша фамилия исчезла из титров кинофильмов?
— Нет фильмов, которые бы поразили меня. Поэтому, если поступают какие-то предложения, я отказываюсь. За последнее время снялся у Мережко в фильме “Новогодние мужчины” и у Антона Сиверса в “Счастливом”. Благодаря хорошему кино, а не халтурному я стал популярным. Когда-то я учился у маститых актеров старшего поколения. Поражало их отношение к делу. Современные же лицедеи думают больше не о мастерстве, а о коммерческой выгоде. Поэтому я не могу сказать, что безумно рвусь в кино. Я мечтал бы сняться в таком фильме, как “Возвращение”, но такого материала очень мало.
— Михаил Сергеевич, если вы не романтик, так какой же вы в жизни?
— У меня плохой характер, поэтому жить со мной тяжело. Я по-глупому суеверен. Например, придумываю себе: если смогу задержать дыхание до такого-то места, значит, сегодня все будет хорошо. И так далее. А вообще окружающие мне говорят, что я нормальный человек и даже современный.
— Признание коллег для вас важно?
— Да. Есть люди, к которым я отношусь с глубоким уважением. Авторитеты для меня Ефремов, Фрейндлих...
— Можно узнать о вашей семье?
— Жену нашел в Театре имени Ленсовета, где она играет до сих пор. Я должен был играть Трубадура, и режиссер предложил мне выбрать самому принцессу, ну я и выбрал Ларису. Как оказалось, на всю жизнь. У нас двое детей. У сына своя группа, очень популярная в Питере. Лиза окончила театральное училище. Впервые публично она появилась на церемонии вручения национальной премии “Ника”, где была ведущей. В Санкт-Петербурге мы живем в потрясающем месте — на Мойке, напротив квартиры Пушкина. Как посмотрю на дом-музей поэта, так всякое желание зазнаваться пропадает. Мне предлагали переехать в Москву, но там перебор в деньгах и самооценках. Москвичи находятся в полной эйфории от того, что делают. Это смешно. А я не хочу быть смешным.
— Облик ваш трудно представить без гитары. А кого из музыкантов вы цените?
— “Битлз”, Владимира Высоцкого, Игоря Талькова. Завоевание же популярности на современной российской эстраде — дело сугубо финансовое. Есть деньги — будут альбомы и клипы независимо от вокальных данных. Истоки этой искусственной популярности заметны даже невооруженным глазом. Я никогда не считал себя музыкантом, хотя действительно не расстаюсь с гитарой с ранней юности.
— А почему вы все время на публике ходите в шляпе?
— Шляпа “пришла” ко мне от зрителей. Я часто появлялся в картинах в треуголках, шляпах. И когда потом выступал на концертах с песнями из этих кинофильмов, чувствовал, что нужна и какая-то соответствующая атрибутика. Со шпагой и в перчатках неудобно. Шляпа для этого лучше всего подходила.
— Вас называли “секс-символом” советского кино, вам это нравилось?
— Нет, мне никогда не нравилось, потому что я секс-реальность. А если серьезно, то сейчас подобных “символов” много. Это номинация, которая придумана ради денег, ради шоу. Сейчас все стало доступно, нет желания познания. Поэтому все неинтересно.
— Как вы относитесь к своему звездному статусу?
— Мне приятно, когда мое появление в фильме или на сцене вызывает у людей положительные эмоции. Но когда любимцы народа забывают о том, чем и зачем они занимаются, и начинают любить только себя — это уже “звездная болезнь”. Когда человек занимается только искусством, сочиняет в подвале или пишет картины на чердаке, он еще “трезв”. Но как только он становится известен на всю страну, часто появляется в телевизоре, его встречают как героя, дорожки ковровые стелят, портреты развешивают в туалетах и на автобусах, он начинает ощущать свою значимость и перестает служить искусству. Он перестает сознавать, что любит не искусство, а себя. У меня были такие отклонения, но сейчас к таким людям я отношусь с иронией.
“В магазин заходит мужик и спрашивает: “Товарищ, у вас есть бритвенные лезвия?” — “Нет”. Мужик ушел, кассирша спрашивает продавца: “А почему ты ему сказала, что лезвий нет? Их же полно!” — “Он меня товарищем обозвал. Пусть теперь серпом бреется”.
***
...Сидят два страстных болельщика футбола. Один — другому: “Вот я давеча женский футбол смотрел, ну нет концовки, и все!” — “Я тоже целых два тайма, как дурак, прождал: думал, как обычно, майками будут обмениваться”.
