Понимаете, каждый год 31 декабря я с душою хожу в баню. Уж простите за каламбур. Но я действительно в декабре хорошенько отпариваю и отмываю свою душу. Как? Есть простое, проверенное средство — сходить в свое новогоднее прошлое. Туда, где маленькая я, где елка зеленее, радость чище, а ум свободнее.
...Закрываю глаза — да вон же я, в колготках с пузырями на коленках, стою, праздник нюхаю. В родительском доме Новым годом пахнет буквально: для меня это, прежде всего, запах хвойной смолы. Вон я достаю коробку с елочными игрушками. Каждый год два-три шара бились, как пить дать. Но что удивительно: старые игрушки, еще с маминого детства, в огне не горят и в воде не тонут. По сей день пылятся в шкафу. Это наши зимние фамильные ценности. Вот большой, чуть ли не с полголовы, рыжий апельсин, вот еще какой-то странный фрукт. И космонавт с перебитыми ногами. «Жалко, симпатичный ведь парень, а такая проблема с ногами», — искренне расстраивалась я, прикрывая изъян стеклянного Гагарина дождиком. Эх, дождик блестит, котлеты пахнут, а по телевизору шедевральные «Джентльмены удачи» — наверно, это мой рай. И, главное, родители под Новый год становились такими добрыми, что хоть к ране их прикладывай. Не ругались. Да вообще никто не ругался, все довольны, все друг друга любят, и от этого так хорошо: господи, что еще надо?
Хотя надо. Немного шоколада: он, как и все хорошее в жизни, очень быстро заканчивается. Особенно у брата Васи.
— Давай в прятки играть. Ты прячешь конфеты, а я ищу их и ем, — предлагал он нехитрую новогоднюю забаву.
— У тебя же нет уже конфет, — удивлялась я.
— А что, ты свои тоже съела?
— Нет, в надежном месте.
— Ну так доставай, — простодушно предлагал брат.
— А по уху тебе не достать? И вообще, гони орех засахаренный, который слимонил у меня вчера.
Но, конечно ж, все долги Василию под звон курантов я прощала. Надо прощать. Сейчас я это хорошо понимаю. Прощать людям любые обиды. Иначе обида обгрызет твое тело и дух с таким же аппетитом, с каким поглощаются новогодние яства. Кстати, о них. Каждый год 31 декабря маленькая я просыпалась от запахов из кухни. Праздник к нам приходит! В теплой кровати, конечно, хорошо, но от закипающей радости хотелось поскорее встать, чтобы сэкономить каждую секунду пьянящих эмоций. «А что так пахнет?» — смотрела на маму, как хитрый кот. Заглядывала в кастрюли. В одной — голубцы, в другой — фрикадельки. У-у, не мой конек. Незаметно обгрызала с трех фрикаделек хрустящую корочку и огрызки заталкивала поглубже в кастрюлю. Потом накладывала на тарелку всего того, что скоро становилось классикой жанра — новогодним оливье. Брала кусок колбасы, крутое яйцо, маринованный огурец и картофелину в мундире. «Ну зачем? Зачем делать салат, если все и по отдельности так вкусно?» — совершенно недоумевала всякий раз.
Потом, уплетая дышащую паром картошку, я сидела и думала: самое время вспомнить о своем литературном позоре. Все дело в том, что раньше у нас каждый семейный праздник превращался в какой-то смотр талантов. Мы с братьями готовили творческие номера и демонстрировали их вечно благодарным зрителям — папе и маме. Но после того как эти (чтоб их!) братья запашные расплющили коту лапы, а в довершение не удержали меня на самом ответственном акробатическом трюке… Короче, после этого я решительно перешла на соло. Писала тексты — работала с короткими жанрами. И, видит бог, кому-то эта новогодняя забава перекосила всю судьбу. Будь проклят тот день, когда взяла я ручку в руки. Ну скажите, почему я, как все нормальные дети, просто не читала стишки на стуле? Ведь отменно же в школе декламировала. Учительница, слушая, делала всегда большие глаза, улыбалась и тихо восторгалась: «Ну, артистка, ну, дает». Разве что в ладоши не хлопала. Все же вернемся к семейным аплодисментам. И знаете, а хорошо, что были в моей жизни все эти смотры талантов у елки. А то какой же это праздник: просто набить брюхо едой, а мозг — телевизионным «фастфудом»?
Эх, елка блестит, котлеты пахнут, родители тебя любят… Кстати, я классическая мамина дочка. Сколько бы лет мне ни было.
— Мам, а как ты меня маленькую называла? — спрашиваю иногда.
— А что?
— Я забыла. Как? — настаиваю (не забыла, конечно, просто хочу это еще раз услышать, подпитаться).
— Зорюшка. Заря золотая.
Во как. Потом, понятно, жизнь без всяких реверансов меня из теплого детства выпихнула. И как бы ни гнула меня, ни крючила, я — как резиновый карандаш: никогда не ломалась. Отчасти потому, что маленькая Наташка во мне в нужный момент всегда напоминала: «Эй, ты же Зорюшка. Заря золотая». Эта маленькая Наташка — самое честное, что есть внутри меня. Я скучаю по ее честности. И по тем временам, когда елка была зеленее, а радость чище. С легким паром, душа!
Наталья СТАСЬКО
