Ради нескольких фото в газете

3 мая нынешнего года "СБ" опубликовала очерк Людмилы Селицкой "Фотограф

щелкает - и птичка вылетает" -

о старейшем фотокорреспонденте Михаиле Минковиче. Журналистские пути-дороги

не раз сводили меня с ним и другими

прекрасными мастерами фотографии,

которые в послевоенные годы трудились

в минских газетах и БЕЛТА. Многие из них были участниками войны и партизанского движения. Это Федор Бачило, Владимир

Лупейко, Константин Якубович, Леонид

Эйдин, Михаил Ананьин, Петр Новаторов,

Иван Стец, Василий Аркашов, Владимир Дагаев, Всеволод Марционко, Петр Белоус,

Иван Змитрович, Александр Дитлов.

Почти никого из них уже нет в живых.

Об одном из этой плеяды - Льве Игнатьевиче Попковиче - хочу рассказать читателям.

...В 40-е - 50-е годы теперь уже прошлого века были в Минске две колоритные фигуры, которые знал весь город. Это командир эскадрона конной милиции майор Гинзбург и фотокорреспондент "Советской Белоруссии" Лев Попкович. Когда после футбольного матча конный эскадрон гарцевал по минским улицам - это было впечатляющее зрелище. Впереди на великолепном караковом жеребце, горделиво подбоченившись, расправив рыжие буденновские усы, ехал лихой командир эскадрона, у всех вызывая восхищение, а у многих особ женского пола и более нежные чувства.

Да, майор Гинзбург был особой достопримечательностью тогдашнего Минска. И, пожалуй, не меньшей известностью пользовался фотокорреспондент Лев Попкович. Внешностью своей он весьма напоминал Уинстона Черчилля и вполне мог бы сниматься в роли британского премьер-министра в кино, если бы не одно обстоятельство. После тяжелого ранения на фронте он лишился ноги.

Но не было ни одного сколько-нибудь значительного события в Минске или в республике, которое не запечатлел бы на пленке этот всюду успевавший, не знавший устали и никогда не унывавший человек.

Накануне войны Попкович закончил курсы фотокорреспондентов при БЕЛТА и был направлен на работу в барановичскую областную газету. 21 июня 1941 года он выехал в командировку в Зельву. Тогда это был районный центр. Пришел в райком партии.

- У нас тревожно, - сказал секретарь райкома, - чтобы тебя не искать в случае чего, спать можешь здесь, в кабинете второго, он отсутствует. Да и гостиницы у нас пока нет.

Устраиваясь на ночь, Лева открыл сиденье дивана. Вместо постели - гора гранат-лимонок. Райком готовился обороняться. От кого? Ведь с Гитлером у нас пакт о ненападении.

С дороги крепко уснул. А под утро секретарь разбудил: война. Ни с Минском, ни с областным центром связи не было. Решил возвращаться в редакцию. Где пешком, где на попутках к вечеру этого самого долгого и тяжелого дня добрался до Барановичей. В городе столпотворение, в районе вокзала что-то горит, взрывается. Идет спешная эвакуация. Люди растеряны. Никто ничего толком не знает. По слухам, немцы взяли Брест, Кобрин, кажется, и Березу.

Надо уезжать. Но на чем? Редакционный шофер куда-то пропал. Открыли с редактором гараж - в нем конфискованная у каких-то польских магнатов красная "Альфа-Ромео" да полуразобранная "Эмка".

- Умеешь водить машину? - спрашивает редактор.

- Только теоретически. Мотоцикл собираюсь купить, поэтому штудирую учебник.

А взрывы, стрельба все ближе. Раздумывать некогда, и Лева впервые в жизни сел за руль. С горем пополам, зацепив ворота, выехали на улицу, вклинились в бесконечную колонну машин и подвод, устремившихся в сторону Минска. Отъехали, однако, недалеко - ночью кончился бензин. Стали на обочине. А навстречу движется на Запад воинская часть. Машину непривычного вида обступили командиры. Мало того что иномарка, у водителя еще и сумка с фотоаппаратурой. В общем, приняли их за немецких диверсантов, хотели расстрелять на месте. Едва удалось избежать расправы.

Потом был фронт, тяжелое ранение. Едва освоив протез, в 1943 году Лев разыскал на освобожденной Гомельщине редакцию "Советской Белоруссии". Газета издавалась тогда на белорусском языке.

- Какой из тебя фотокор без ноги, - откровенно резанул правду-матку редактор. - Фотокор должен бегать уметь, быть сноровистым. А ты? Но ведь другого, здорового у меня тоже нет. Так что давай, работай, а там видно будет.

Вот и работал сорок с лишним лет до ухода на пенсию из-за тяжелой болезни. Причем многим молодым давал фору или, как тогда говорили газетчики, умел вставить фитиль.

Вспоминает профессор БГУ Василий Андреевич Пыжков, который в ту пору заведовал в редакции сельхозотделом

: - Помимо Гомеля, в 1943 году от врага было освобождено всего несколько районов Гомельщины и Могилевщины. Второй секретарь ЦК Семен Денисович Игнатьев плотно опекал журналистов, помогал нам. Часто предоставлял свой самолет - "небесный тихоход" - У-2, и мы с Попковичем летали на нем, отыскивали ростки возрождавшейся мирной жизни. Часто садились прямо на огородах, сельских улицах.

Газетная подшивка почти 60-летней давности сохранила эти крупицы тяжелого журналистского труда. 25 марта 1944 года, например, почти целая страница посвящена женской бригаде лесорубов Анастасии Фаянко из деревни Белый Камень Костюковичского района. Очерк Василия Пыжкова иллюстрируют снимки Попковича. Да, в ту пору на женские плечи легла тяжелая, казалось бы, непосильная мужская работа - ведь мужчин в деревнях почти не было, все они сражались с врагом.

Однажды зимой вдвоем поехали делать фоторепортаж из одной чудом уцелевшей деревни. Тогда что ни деревня - колхоз. В колхозе - пустой амбар, несколько полуживых коров и лошадей. Пока искали что снять да снимали, надвинулись сумерки - зимний день короток. А во рту с утра ни маковой росинки. Голодные, как черти. Но Попковичу находчивости не занимать.

- А вы не можете, - обращается он к председателю, - создать в какой-нибудь хате что-то вроде изобилия? Хорошо бы это в газете смотрелось.

- Да уж какое у нас изобилие. Разве что последнюю курицу отловить...

Участь курицы вскоре была решена. Наварили большой чугун куриного супа. Посадили за стол детишек. Фотокор в полутьме стал щелкать затвором трофейной "лейки". Конечно, это была фикция, ведь высокочувствительной пленки тогда не было.

- Ну все, спасибо. Мы поехали.

- Да куда же вы, а суп?

Накормили и детей, и голодных корреспондентов.

Был он большой шутник, любитель и мастер розыгрышей. Об этом можно рассказывать долго. И как одному коллеге-приятелю, купившему в Несвиже утюг, подложил в коробку от дефицитной тогда вещи кирпич и ненароком столкнул ее в воду с моста у замка Радзивилла. И как другого фотокорреспондента отправил снимать приехавшего в Минск знаменитого художника Ван Гога, и много еще чего. Но тут я несколько забежал вперед...

Вместе с наступающими армейскими частями прибыл Попкович в освобожденный Минск. Снимал знаменитый партизанский парад, руины почти полностью уничтоженного города, первые шаги по его возрождению. Чуть позже - строительство тракторного, автомобильного заводов, другие многочисленные новостройки.

Работы у фотокора всегда непочатый край, но как всюду поспеть на протезе? Нужен какой-то собственный транспорт.

Вначале отремонтировал трофейный мотоцикл, потом из старья на многочисленных в ту пору свалках металла откопал кузов "Опеля", ходовую часть "Фольксвагена", что-то еще от "Шкоды". Словом, получилось подобие знаменитой "Антилопы Гну" из "Золотого теленка". Но Попкович не был бы Попковичем, если бы для этой старой клячи не раздобыл клаксон от "Бьюика", такой же, как на машине первого секретаря ЦК Пономаренко.

И вот в один прекрасный день происходит такая сцена. В будке у едва ли не единственного в ту пору в Минске светофора, что был на перекрестке улиц Карла Маркса и Энгельса, дремлет милиционер-регулировщик. Автоматики тогда не было, светофоры переключались вручную, поэтому на всех перекрестках стояли стеклянные будки для регулировщиков. Движения никакого, хорошо, если в час проедут одна-две машины. Милиционер себе дремлет и вдруг - "у-гу-у-гу", знакомый сигнал пономаренковской машины. Подхватился, начал светофор переключать, а машины-то и нет. Стоит на перекрестке какая-то развалюха, а в ней корчится от хохота фотокорреспондент Попкович.

Что тут началось! Гаишное начальство даже клаксон отобрать хотело. Ведь надо же уважать кое-кого, ей-богу. Потом улеглось, и Попкович долго еще оглашал улицы и перекрестки Минска таким же сигналом, как у машины Пономаренко, вызывая трепет у стражей порядка.

Для него, инвалида войны, автотранспорт действительно был не роскошью, а средством передвижения. Тем более что протезы в те годы были весьма несовершенными. Да к тому же надо учесть его комплекцию. Весил Лев Игнатьевич килограммов 140, не меньше.

В начале 70-х республика ощущала острую нехватку природного газа. Маломощный газопровод из Дашавы уже не покрывал растущие потребности, и союзное правительство приняло решение о строительстве трассы Торжок - Минск - Ивацевичи, по которой поступит "голубое топливо" с месторождений Сибири. Петр Миронович Машеров поручил редакции "Советской Белоруссии" взять шефство над этой важнейшей стройкой. И вот группа журналистов, конечно, с участием Попковича стала колесить по трассе. На чем только не ездили! На вертолетах, военных вездеходах, тракторах, трубоукладчиках. На болотах и в распутицу было еще одно, причем единственное, средство передвижения - пешком по газовой трубе диаметром один метр 20 сантиметров. Идем, бывало, гуськом, впереди - Попкович со своей тяжелой сумкой с фотопринадлежностями. Шагаем и думаем, как мы его вытащим из наполненной болотной жижей глубокой траншеи, если, не дай Бог, оступится, поскользнется?

К счастью, тем летом все обошлось. Но был случай, когда Лев Игнатьевич снимал зимой на Ивановской площади в Кремле делегатов очередного партийного съезда от Белоруссии, и у него подломился протез. Попкович рухнул со всего маху на мостовую, сильно ушибся. Благо делегаты помогли подняться, вызвали "скорую", на Московском протезном заводе быстро сделали новый протез и уже через день наш фотокор был снова в строю.

Сколько же он отснял за 40 с лишним лет работы в "Советской Белоруссии" парадов, съездов, сессий, других официальных мероприятий! Сколько при этом капризов начальства пришлось выполнять! Многим ведь хотелось видеть себя в газете более красивым, чем в жизни.

Особенно любил капризничать Василий Филимонович Шауро. В конце 60-х он был секретарем ЦК КПБ по идеологии. В ту пору по примеру Москвы газеты после первой сессии парламента республики нового созыва публиковали портреты всех членов Президиума Верховного Совета и правительства. Они обычно занимали две-три газетных страницы. Журналисты в шутку называли это иконостасом. По должности Шауро входил в состав Президиума Верховного Совета. Фотокорреспонденты заранее всех фотографировали и несли снимки к Шауро утверждать. Собственное изображение, сделанное ими, ему никогда не нравилось. Из внутреннего кармана пиджака он извлекал свою фотографию, где был изображен молодым и красивым.

- Печатайте эту, - приказывал категорично. А фотография была не черно-белая, а коричневая, да еще на особой, тонированной бумаге. К тому же смотрел с нее наш "герой" не в ту сторону, что остальные. Смех, да и только.

Однажды выехал Попкович в Брест фотографировать торжественное собрание, посвященное вручению наград Брестской крепости. В перерыве Шауро распорядился показать ему готовую панораму. Пришлось разыскивать в городе какое-то фотоателье, проявлять пленку, печатать и склеивать фотоснимки - ведь техника у фотокоров была тогда допотопная. А время идет, уже и заседание закончилось, прием в честь знаменательного события прошел. Понесли снимки Шауро в гостиницу. Просмотрев их и убедившись в том, что его персона получилась неплохо, разрешил публиковать. В Минск добирались какой-то случайной попуткой, газета вышла с большим опозданием.

Теперь уж и не вспомнить от кого - от журналистов или работников партаппарата - пошла за Шауро кличка "самовлюбленный нарцисс". Позднее этот "нарцисс" много нервов и крови попортил К.Симонову, А.Твардовскому, десяткам других выдающихся литераторов, деятелей искусства, занимая пост заведующего отделом культуры ЦК КПСС.

Не меньше, чем Шауро, любил в свое время покапризничать перед фотокоррепондентами и всесильный наместник Берии в Белоруссии Лаврентий Цанава. То на футбольном матче они займут позицию не у тех ворот, то сфотографируют его уж больно неказистым. В ту пору в газетах с отчетами о парадах и демонстрациях 1 мая и 7 ноября публиковался снимок главной трибуны, причем крупным планом. Чтобы его сделать, взбирался Попкович на небольшую лестницу-стремянку, которую по этому случаю приносил с собой, и в упор фотографировал каждого, кто находился на этой трибуне. Проявлял, печатал, а затем вместе с художником-ретушером делал фотомонтаж. Цанава был маленького росточка, поэтому приходилось выравнивать его по ранжиру с остальными. При такой работе немудрено быть казусам. Однажды на панораму кто-то попал дважды. Начальство метало громы и молнии...

Один парад Льву Игнатьевичу вообще запретили снимать. Произошло это в 1961 году. После того, как XXII съезд КПСС решил убрать гроб Сталина из Мавзолея, по всей стране принялись сносить памятники вождю. В Минске самый большой монумент стоял на Центральной площади. Взялись за него вечером 4 ноября. Надеялись управиться за ночь, но не получилось - уж больно прочно был памятник сделан. Утром пятого мимо проезжал Попкович и решил запечатлеть снос памятника для истории. Сначала снимал откуда-то сверху, с крыши, затем из окна квартиры последнего этажа дома, выходившего на площадь, а потом решил сделать еще более крупный план. Тут его и задержали чекисты, завели в здание ЦК партии, отобрали пленку. Все допытывались: вы действовали по собственной инициативе или вам это поручил редактор?

- Никто мне не поручал, я сам решил снять.

Тем не менее редактора Олега Александровича Здоровенина вызвали "на ковер". Вернулся он в редакцию злой, позвал Попковича.

- Чтоб я тебя на параде 7 ноября у правительственной трибуны не видел! Не мозоль начальству глаза.

Что еще рассказать о Льве Игнатьевиче Попковиче? Он не был аскетом. Любил жизнь и ее удовольствия. Особенно - вкусно поесть. Сам умел прекрасно готовить и собрал приличную библиотеку из книг по кулинарии, чем очень гордился. В совместных с Попковичем командировках могло случиться что угодно, кроме одного - голодным не будешь.

Льва Игнатьевича давно уже нет среди нас. По традиции на похоронах Попковича было большинство его коллег-фотокорреспондентов. Все они говорили о том, что надо как-то увековечить память этого неординарного человека, установить премию его имени за лучшие фотографии года. Да только пожелания эти так и не воплотились в жизнь. Но ведь и сегодня Союзу журналистов можно было бы вспомнить об этом.

А напоследок вот о чем. Не знаю, как сейчас, но в советское время руководство архива кинофотофонодокументов постоянно напоминало фотокорреспондентам о необходимости сдавать в архив негативы съемок наиболее значительных событий. Нередко архивариусы жаловались руководству редакции на то, что это их требование выполняется плохо. Попадало за это и Попковичу, причем довольно часто. Поэтому отправляясь в Дзержинск в поисках иллюстраций к этим своим заметкам, а именно там находится архив, я не очень-то надеялся на успех. И напрасно. В архиве бережно хранятся сотни фотографий, сделанных Львом Игнатьевичем Попковичем. Безжалостным языком правды рассказывают они о нашей эпохе, о нашем прошлом, зачастую являясь его единственным объективным свидетелем.

После развала Союза нашлось, как известно, много охотников пересмотреть, переписать нашу историю в угоду политической конъюнктуре. Часто делается это с грубым искажением фактов, вопреки им, а то и вовсе без них. Фотографии Льва Попковича и его коллег с документальной бесстрастностью возвращают нас к подлинной истории, к правде.