А дело было так... Перед самым обеденным перерывом в кабинет вошла дама за 45 и спросила, здесь ли охраняют материнство и детство. Пригласив женщину сесть, я добавила, что охраняют нынче не только материнство и детство, но и отцовство. И хотя центр усыновления занимается очень узким и специфическим участком охраны детства — семейным устройством детей-сирот, я готова внимательно выслушать посетительницу. Женщина начала рассказ. В браке 25 лет, сыну 22, дочери 15. Совсем недавно развелась с мужем, который стал совсем невыносимым: грубит, хамит, к детям пристает, всем указывает, всех воспитывает, а алиментов 70 тысяч на дочь платит. Как защитить себя и детей от гнета отца, ведь в трехкомнатной квартире — как на подводной лодке? Как выселить бывшего мужа из квартиры, в которой он владеет 33 процентами площади? И что вообще можно сделать в защиту прав детей на спокойную жизнь?
Можно разменять квартиру, предложила я. (“Он” против, да и что выменяем: мать с детьми — “полуторку”, а “он” — комнату.)
Можно разделить лицевой счет, вставить замки в двери своих комнат, максимально изолироваться.
Можно с детьми уехать к родителям, благо они живут рядом (этот вариант был высмеян: “Как же! Я этому уроду квартиру оставлю? Ни-ког-да!”).
Варианты цивилизованного решения проблемы расставшихся супругов у меня закончились. Я перешла в наступление: а может, муж себя так ведет, потому что вы провоцируете; а может, вы настраиваете детей против отца; вы же когда-то любили этого человека, двоих детей совместно нажили — нельзя ли как-то по-человечески решать свои проблемы?..
Но с посетительницей мне “повезло”: “Да что это за дурацкие законы, когда мать семейства должна искать выходы из тупика? И никому нет дела, дети пропадают! Что за жестокое общество! Чего вы тут сидите, если помочь мне не можете?! Жируете тут на моих налогах! А толку от вас...”
Обед прошел интересно. Есть не хотелось. “Последней каплей” стал звонок коллеги—инспектора по охране детства Н-ского района: “Не могу больше! Понарожают детей, а я крайняя!” — орала в трубку подруга профессиональной юности: у нее “провис” ребенок, мать которого сбежала из роддома. Мальчишку срочно надо устраивать, а документов нет. Ситуация-то рядовая, чего это коллегу так понесло?
И вдруг я поняла: мы просто устали. Мы выработались и выгорели. Эмоциональное выгорание — один из видов профессиональной деформации личности. Чаще всего появляется у специалистов, вовлеченных в решение проблем в диаде “человек — человек”.
По-моему, профессии социального работника, социального педагога, социального психолога — самые опасные с точки зрения эмоционального выгорания и профессиональной деформации.
Если хотите узнать, не коснулась ли вас профессиональная деформация, — проверьте себя на наличие некоторых симптомов.
Не вызывает ли работа у вас чувства безразличия, эмоционального истощения, изнеможения (человек не может отдаваться работе так, как это было прежде)? Не свойственна ли вам дегуманизация (развитие негативного отношения к своим коллегам и клиентам)? Часто ли вы испытываете негативное профессиональное самовосприятие — ощущение собственной некомпетентности, недостатка профессионального мастерства?
Если “это” у вас имеется — добро пожаловать в ряды профессионально деформированных! Не стесняйтесь, у нас все “по-домашнему”. Нас много: в каждом органе власти, в каждом кабинете, в каждом коллективе есть наши друзья по несчастью. Мы, как правило, высокообразованные профессионалы более чем с 10-летним профессиональным стажем. К нашему мнению прислушиваются, нас уважают (как же, мы ведь “аксакалы”!) Начальство нас ценит: работа для нас давно стала смыслом жизни. Позвоните нам в любое время дня и ночи, мы готовы решать ваши проблемы. И это за счет личного времени, своих семей, личных интересов. Работа так прочно вошла в нашу жизнь, что времени на какие-то “нерабочие” занятия, хобби, увлечения просто не осталось! Да и неинтересно нам как-то все, не связанное с работой. Одна моя приятельница не ходит в отпуск: ей в нем делать нечего!
Вместе с ростом профессиональной деформации у нас пропадает чувство юмора и самокритичность. Мы глубоко убеждены, что в наших профессиональных промахах виноваты не мы.
Медленно, но верно с эмоционального уровня профессиональная деформация переходит на соматический уровень. И вот уже вблизи маячат больничные листки по заболеваниям психоневрологического профиля...
Дома мы, профессионально деформированные, полностью соответствуем пословице “сапожник без сапог”. Перед своими проблемами пасуем, однако стараемся поучать других. Жить с нами трудно. Одна коллега как-то посетовала, что если сложить квартиры, которые она “выбила” для сирот, многодетных и малообеспеченных, то наверняка получится многоэтажный дом. А ее жилищные условия все никак не улучшатся...
Но ведь как хорошо все начиналось! Как хотелось помогать людям, решать их проблемы! Окружающие верили, что ты обладаешь массой ценнейших качеств: умеешь найти подход к любому ребенку, знаешь выход из любой ситуации, можешь красиво и аргументированно говорить, убеждать. В общем, ты этакая машина, днем и ночью выполняющая свои профессиональные функции. Но это не так. Социальные работники, учителя, психологи, юристы, врачи — те же люди, но целый рабочий день их “цедят” энергетически, вываливая им на голову новые и новые проблемы.
Хватит жаловаться! Да, работа с людьми, да еще в ритме диспетчерской, когда постоянно появляются новые задачи, новые вводные и новые требования, а сил на приспособление к быстро меняющимся условиям не находится, изматывает. Однако в этой профессиональной гонке есть нечто постоянное: нам нравится наша работа. Мы ее любим и дорожим ею. Значит, надо что-то делать, чтобы подольше сохраниться в профессиональном плане!
Профессиональной деформации уже посвящены сайты, рефераты, диссертационные работы. Есть перечень советов по преодолению этой напасти. Некоторые совершенно не подходят, поскольку призывают радикально поменять место работы: мне, скорей всего, подошла бы работа на морском дне: пейзаж успокаивает, аквалангисты работают малыми группами, что диаметрально противоположно моему нынешнему коллективному труду. А главное — руководство находится на суше.
Я постаралась разработать несколько собственных советов, которые можно использовать коллегам, находящимся на переднем крае социально-педагогической практики.
* Черпать силы в тылу. Наши семьи — это то, что останется, даже когда закончится работа. Обратите внимание, коллеги, наши домашние полностью уверены в нашей всесильности! Они гордятся нами! Так давайте проводить с домашними больше времени и не делать их заложниками решения профессиональных задач!
* Восстановить утраченное. Нужно обязательно завести какой-то интерес! Желательно, чтобы он не соответствовал профессиональной сфере. Вспомните, мы ведь когда-то вязали, вышивали крестиком, сушили гербарии и делали икебану. Я, к примеру, такой интерес уже нашла: цветоводство. Правда, оно у меня в основном на работе... Но если надо — буду украшать клумбы вокруг здания!
* Уметь гордиться результатами своего труда. Вспомните, когда последний раз руководство вас “отмечало”. Но независимо от того, заметили наш очередной производственный подвиг или нет, — кому-то рядом с вами стало легче. Повышайте свою самооценку. Но не переусердствуйте!
* Любить жизнь во всех ее проявлениях. Добавить нечего, и так все ясно.
Если честно, то мне кажется, что профессиональная деформация как профессиональная депрессия. А от депрессии одно лекарство: быть с людьми и почаще делать покупки. Говорят, помогает...
