Интервью с прологом и двумя отступлениямиСчитается, что знаменитыми люди становятся вдруг, "однажды утром". Конечно, это - банальность, но без них, банальностей, отшлифованных миллионами языков до состояния непреложных истин, жизнь невозможна. И потому свое самое счастливое утро ждут все творческие люди на земле. Но когда оно случается, его, как правило, не замечают: талантливые, они, знаете ли, трудоголики... Лучшее сопрано Национального театра оперы Виктория КУРБАТСКАЯ каждое утро проводит у рояля. Известность - это не праздник, а труд: большие нагрузки, большие обязанности. Даже в воздухе вокруг тебя больше напряжения, потому что первых в театре лорнируют беспощадно. Например, то, что на заре карьеры Курбатской могло ставиться в заслугу, теперь нередко вменяется в вину. Под цельностью характера вдруг усматривается самоуверенность, под твердостью - своеволие. А трудолюбие могут и на упрямство списать. Единственное, с чем соглашаются единодушно, - это голос Курбатской. Роскошный, сильный, талантливый. В нем есть блеск, есть сталь. И в манере - царственная осанистость. Вот заходит в гримерку - джинсы, свитер. Садится, откидывается на спинку дивана - и вроде уже в чем-то "от кутюр". Произносит: "Я не люблю бедняжек. Психологию нищенства не принимаю категорически", - вообще настоящая аристократка.
- Из всех сопрано, которые одновременно появились в театре лет 10 назад, твоя фамилия теперь самая известная.
- Если ответить скромно, то - не знаю. Если не скромно, то - да, - ответила примадонна без жеманства.
А я продолжила умышленно посыпать ее "золотой пыльцой"
: - И афиша с фотографией вполроста, и календари... И личные гастроли - все как у европейских солистов.
"Пыльцу" Курбатская отряхнула небрежно
: - Нормальный результат, если учесть, что я работаю как лошадь. Я человек деятельный, но, заметьте, не Манилов. Не люблю несбыточных мечт. Достоинство всех моих творческих притязаний - их обязательная осуществимость. Я знаю, что мне дано от природы. И знаю, чего еще можно добиться от нее трудом. Талант - это жизнеспособность.
- Но партий в театре у тебя по-прежнему немного...
- Это беда всех сопрано.
- И к успеху ты шла долго, нелегко...
- Нелегко? Да я прошла через настоящую мясорубку! Когда пришла в театр сразу после консерватории, все места на "олимпе", естественно, были заняты. Тогда это казалось катастрофой, потому что длилось годы. И как бы ты гениально ни пел, тебе в репертуаре места нет. И как бы они, "глыбы", плохо ни пели, они все равно процветали и подавляли все вокруг.
- Ты не драматизируешь? По-моему, одна из главных заслуг Сергея Альбертовича Кортеса, худрука оперы последнего десятилетия, именно в том, что он привел в театр много новых свежих сил.
- Конечно, Кортес - умный организатор. И вообще интересный, талантливый человек. Но как любой неординарный мужчина доверяет только своему вкусу.
- Ну-ну, кто бы это говорил... А ты сама легко поддаешься чужому влиянию?
- Влиянию, пожалуй, нет. Но подчиниться обстоятельствам могу, - скромно ответила Виктория.
И я вспомнила это "подчиниться". В "Травиате", которую несколько лет назад поставила в театре молодой режиссер Сусанна Цирюк, Виктория - Виолетта в первой же арии по замыслу должна была сбросить с плеч пеньюар и остаться на сцене в неглиже. Постановка вообще попахивала "голливудом" - но кто, собственно, сказал, что опере такой стиль заказан? Тем не менее Курбатская посчитала это дурным тоном и стала на дыбы. Но... режиссеру подчинилась. Поначалу. Когда же Цирюк отбыла в Санкт-Петербург для продолжения карьеры, певица благополучно "забыла" ее волю в этой мизансцене. Внешний эпатаж не в природе артистки Курбатской - настоящей породе дешевая привлекательность не требуется.
- Ты много думаешь о голосе? Вернее, о себе как о футляре для голоса?
- Я много думаю - пусть простят меня за нескромность - о своем даре. Голос - что? Машина, инструмент. Ему нужен здоровый образ жизни, тренаж. Но по-настоящему беречь надо душу свою. Она заставляет голос звучать мистически волнующе. Ведь иногда поешь чисто, ровно, но... Как-то математически. И зал отвечает холодом. Природа вокала - вещь вообще довольно жестокая. Требуется немало времени, чтобы голос сформировался и был готов к эксплуатации. Все соки, краски начинают вибрировать в нем лишь к годам 30.
- Вот как? А мне кажется, в мире возраст, время сжимаются, уплотняются. Все теперь, как говорится, быстрее, выше, моложе...
- Да, сцена - это жернова, они требуют и требуют юных жертв. Но когда организм не готов, перегружать его - преступление. Говорят: нет выхода, дважды удача не улыбается, выгодные контракты - редкость. И впрягаются. И выплевывают связки. И перемалываются до сухожилий. Кто виноват? Рынок? Капитализм? Только ты сам. Ты сам должен регулировать свою судьбу. И не бояться отказывать. Сохранишь голос, талант - позовут.
- Но есть и второй путь. Сначала работаешь на износ, а потом на автопилоте бывшей славы делаешь бизнес, как, например, Казарновская, которая, кажется, сорвала голос на "Саломее" Штрауса и теперь поет какой-то полушансон. Но залы собирает полные.
- Быстро вспыхнуть и быстро погаснуть? Это не мой путь. Я к своему пику только подбираюсь. Хотя - было, было: торопила время, сдавала экстерном экзамены за курс вперед, вызывая негодование сверстников. Не доверяя самой себе, ездила к Заре Долухановой, звезде Большого театра, за советом. Наперекор педагогам консерватории ходила к Марии Гулегиной, которая сидела на чемоданах, закончив свою карьеру в нашем театре, - ее уже ждали на Западе. А потом судьба решила: а пройди-ка ты, девочка, свой путь "steр by steр", не перепрыгивая через ступеньки. И я оказалась на многие годы совершенно одна, без поддержки. В театре это - катастрофа. Началась депрессия... Мне было непонятно, обидно: почему тот, кто не может хорошо работать, хочет хорошо жить? По какому праву его претензии удовлетворяются? И за чей счет? За мой? Но пришлось смириться и с этим. Вернее, пришлось понять: кому-то, чтобы доплыть до славы, подают к причалу и лодку, и руку протягивают. Кого-то просто сталкивают в воду. Хочешь высоких берегов? Плыви сам. Я - из последних.
Действительно, Виктория Курбатская в театре в любимицах ни у кого никогда не ходила. Семен Александрович Штейн, знаменитый главный режиссер театра, сделал, было, ставку на молодую певицу: ввел в "Бал-маскарад", приглашал в концерты, собирался дать ей главную партию в "Риголетто" - в конце сезона они так и распростились на взаимном "будем работать". Курбатская, "как безумная", по ее выражению, все лето стояла у "станка" - не отходила от рояля. В сентябре пришла в театр и первое, что увидела, сообщение о... безвременной смерти режиссера Штейна. Шок! Ступор. Руки опустились. Карьера остановилась. На несколько лет она осталась без партий. Но Курбатская потеряла больше чем спектакли - она потеряла своего творческого отца. Пришлось барахтаться самой.
- А главный дирижер Александр Михайлович Анисимов почему руку не подал?
- Для Анисимова я была еще "маленькая". Наши творческие масштабы в то время катастрофически не совпадали. Ему, мастеру, тогда не нужны были ученицы, ему требовались соратники.
- И - что?
- Пусть неудачник плачет! Пришлось расти. Рецепт универсальный во все времена. Прошло время. В сентябре прошлого года я пела в Национальной опере Дублина Лизу в "Пиковой даме". За дирижерским пультом стоял маэстро Анисимов. Он лично пригласил меня в Ирландию.
- Значит, все-таки доплыла? А с Мариной Гулегиной, нашей первой примадонной, уехавшей на Запад, ты не поддерживаешь отношений?
- Нет, Марина не из сентиментальных... И, в принципе, это правильно. Когда вырываешься на самый верх, есть опасность утонуть в стонах и просьбах прежних коллег.
- Почему театр так недоброжелательно относился к Гулегиной?
- Она была не на голову выше остальных - на полтуловища. Вот всем и хотелось взять секиру и уравнять. Но Марина (Мария - как кто называл) сделала один неверный шаг. Она вернулась в наш театр, чтобы доказать, как права и как хороша.
- Ты имеешь в виду тот единственный концерт, который Гулегина, уже европейская звезда, дала через пару лет в Минске? Причем здесь театр? Это был подарок для публики!
- У больших музыкантов случайностей не бывает. Они немыслимо вознесены над толпою своим талантом. Но им же и судимы. Только лишь гордыня заносит человека на повороте, его словно отключают от небес. Я это наблюдала неоднократно. Я очень хорошо отношусь к Гулегиной и отдаю должное ее необыкновенному голосу, но тогда, на концерте, мне показалось, что ей хотелось не только публику покорить, но и уязвить талантом своих недоброжелателей. И... голос подвел. Приболела Марина. Публика, может, и не заметила, а профессионалы... В общем, злорадствовали многие. Большой урок. Я поняла: демонстрируй свой дар, наслаждайся им, но не пытайся с его помощью кого-то унизить - от сатанелости можно и голос потерять. А знаешь, какие муки потом, когда хотел спеть, а голос вдруг подвел? Гложет месяцами... Изводит. Вот отчего артисты многие сгорают так рано... А зачем? Ты выходи - и твори. Ты - птаха Божья.
