«Сестричка, помоги! Ну хотя бы 1,5 рубля… Ну рублик, братишка!» С этими словами кидался на покупателей у входа в продмаг вполне себе приличный упитанный гражданин. Не бомжеватого вида, еще не из характерных районных алкоголиков. Но явно не в себе. Поэтому его аккуратно, по большому кругу, обходили. Только одна молодая мамочка потянулась за кошельком. «Девушка, да вы что? Он же на бутылку!» — предостерегла сердитая прохожая. Девушка обернулась: «А как же библейское «просящему дай»?»
Это прекраснодушие на моих глазах сгубило соседа из второго подъезда Володю. Молодой еще, до 40 лет, мужчина, перенес инсульт, заработал парез, получил инвалидность. Сначала он просто целыми днями сидел на лавочке с тросточкой, читал газеты, поднимал настроение прохожим: «Какая красавица пошла!», «Сразу видно: мама и дочка!», «Хорошего дня!»… Затем Володю начали «жалеть»: один принесет «мерзавчик», другой, чокнутся, сердобольные соседки пирог на закуску приволокут… И в один печальный вечер он устроил безобразную сцену своей матери, божьему одуванчику, которая со слезами умоляла его идти домой. Ведь жалела его больше всех и больше всех понимала, куда дело катится. Володя слов не выбирал, право свое на сидение на скамейке с пластиковым стаканчиком в сочувствующей компании отстоял.
Сейчас не найти жильца в нашей многоэтажке, которому бы он не был должен. Кто-то дал ему злополучные 1,5 рубля лишь раз, кто-то, как мой муж, ждет закрытия одной «кредитной истории», чтобы открыть следующую. Как ни странно, деньги Володя порой возвращает — собирает бутылки, в этом ему тросточка очень помогает. Но газеты канули в Лету, так же, как и всегда благостное настроение. Теперь большинство соседей его брезгливо сторонятся, и даже бабушки закатывают скандалы: «Мерзавец, когда отдашь?» Уже не жалко, уже все равно, что с ногой у Володи хуже и хуже, что мать его с горя совсем слегла, а сам он перешел на аптечные спиртовые настойки.
Можно ли что-то изменить в этой, увы, достаточно типичной истории? Наверное, нет. Ни в ЛТП, ни в реабилитационный центр Володю не пошлешь — не буйный и сам не хочет. Врачей он не признает, от участкового милиционера научился чудесным образом телепортироваться. Тут можно только, как говорится, минимизировать вред. Скажем, те единицы, у кого еще открыт для Володи кредит, вытребовали у него расписку. Шедевр! «Я, такой-то, такой-то адрес, обязуюсь не упутребьля,ть невкоей мере боярышник, и другие спиртовые, число, подпись» (орфография и пунктуация автора сохранены). Накарябано по-старчески, сикось-накось, печатными буквами. Не важно. Зато теперь он хотя бы знает, что в случае чего лавочка прикроется и здесь. Это принципиальное требование нашего мужского сообщества, которое понимает состояние «трубы горят!», но только до определенной степени. Вот, собственно, и все. Поезд ушел. Хотя, подозреваю, тогда, вначале, когда Володя лишь становился нашей дворовой достопримечательностью, мы что-то принципиально большее сделать могли.
Как минимум — не спонсировать ложно понятое чувство жалости. Это было просто — дать просящему, особо не погружаясь в его проблемы, не заглядывая в будущее. Ну так чего мы ожидали?.. О том, как творить добро, всегда много спорили. И мне нравится такая философия: благое дело, сделанное без рассудительного и сердечного участия в бедствующем, есть тело без души. Подтверждаю: в результате имеем личность, распад которой уже ничто не может остановить.
Вы скажете: сам и виноват, слабый, безвольный типчик, вон сколько инвалидов находят себя в жизни, семьи создают… Все так. Но не зря ведь говорят: иной раз, чтобы выплыть, надо оттолкнуться от самого дна. Соседи Володе этого не дали. Стелили соломку, как ее понимали. А может быть, это был его шанс.
gabasova@sb.by
