На прошлой неделе в Бресте была гроза. Тяжелые черные тучи, мощный порывистый ветер, крупные капли дождя. Обычная майская буря. Но примечательным тот день был не только потому, что я не промок. Вот один эпизод, показавшийся не совсем обычным.
Когда ветер стал угрожающе-сильным и даже мешал идти, я заметил справа от себя женщину. Она не пыталась закрыть от холодного воздуха воротником лицо, не искала в сумочке зонт, не пыталась повернуться спиной к ветру. Вместо этого она достала мобильник и стала говорить при все более надвигающейся буре. К чему свелась суть разговора, точно не помню. Было похоже, что дама набрала кого-то из домашних и давала ценные указания, как избежать последствий грозы. По манере беседы было ясно, что этот инструктаж о закрытых окнах она адресовала далеко не ребенку.
Позже я понял, что похожие люди встречаются мне с завидным постоянством в поездках. Они не смотрят в окно в ожидании, когда же поезд тронется. И уж тем более не ведут путевых заметок. Зато, как только поезд начинает движение, они достают мобильник. Диалог, похожий на разговор с самим собой, в этот момент примитивен: «Привет, я тронулась, взяла сидячий — плацкарты не было, столько народу, полный вагон, надо чаю попить, ехать четыре с половиной часа, в пять буду, поспать бы, поня-я-ятно». После детального описания окружающей действительности обычно наступает долгое молчание. Это объяснимо: вагон — пространство все-таки ограниченное, тянуться действительно еще четыре с половиной часа, и вряд ли до самого Минска здесь произойдет что-то из ряда вон выходящее. Когда говорящий это понимает, разговор наконец сходит на нет.
А потом и вовсе оказалось: в те три дня, что мне посчастливилось провести в Стамбуле за месяц до майской бури, история с мобильником повторялась на моих глазах чуть ли не каждое мгновение. И главным героем здесь были совсем не люди вокруг. Это был я сам. Я приходил в Софию — доставал смартфон и снимал Софию. Я видел тысячелетний акведук — делал снимок акведука. Я видел Голубую мечеть — она перекочевывала в мой мобильник. Базилика Цистерна, перевернутая голова Горгоны Медузы, жареные каштаны, Босфор, мои друзья на Галатском мосту, закат над Золотым Рогом — казалось, вся бывшая османская столица наконец на карте памяти моего смартфона, и мне должно стать легче. Но к вечеру первого дня облегчения не почувствовал. Как говорят медики, наступило ухудшение: я купил палку для селфи — монопод. Продавец сделал первое фото для проверки, и съемка достопримечательностей пошла на второй круг. Теперь на их фоне были только я и мои попутчики. На этом «оперативная съемка», увы, не заканчивалась. Вечером ухудшение прогрессировало.
Несколько часов я посвящал обработке «шедевров» и последующей невротической проверке, кто же «лайкнул» их в соцсетях. И хоть снимки были неплохие, теперь ясно: из всех способов провести вечер в Стамбуле я выбрал самый провальный. Впрочем, если бы тогда кто-то поинтересовался, все ли со мной в порядке, я покрутил бы пальцем у виска: мол, ты ненормальный, все же так делают. И, пожалуй, был бы прав. Моноподы на улицах города теперь встречаются в сотню раз чаще знаменитых стамбульских кошек. Будь это приспособление панацеей от рака, в Стамбул стеклись бы миллионы страждущих.
Но монопод и мобильник им помочь не в силах. Потому нехитрым способом мы пытаемся лечить себя. Зависимых от чужого мнения, недолюбленных, израненных еще в детстве. Буквально выворачиваем душу наизнанку в ожидании признания. И не понимаем, что размываем свои границы до их полного исчезновения. Наши мобильники в зоне доступа даже ночью: а вдруг кто позвонит? Мы часами зависаем в бессмысленной переписке. Мы заливаем селфи одно за другим. Как будто кричим на весь мир о бессилии принять себя и умоляем: пожалуйста, подтвердите, что я есть! Но легче не становится. Ведь другой имеет право не ответить, не вступить в онлайн-беседу, не поставить «сердечко» под фото на фоне Босфора. И не отвечает, не вступает, не ставит.
Тогда становится еще хуже. В надежде на приятие звонки совершаются все чаще, стук в онлайн-двери становится все настойчивее, селфи множатся в геометрической прогрессии. В какой-то момент кажется совершенно нормальным жить своим отражением в других. Отклонение превращается в норму, и патология усиливается. Не верите? Попробуйте не ответить по сотовому на вопрос «Где ты?», и вас сразу заподозрят в неискренности. Долго не звоните, и вас обвинят в затаенной обиде. Выскажете нежелание общаться на тему «Я тронулась», и станете врагом. Не «лайкнете» что-то на страничке — по ту сторону экрана найдется повод для депрессии.
При этом человек на том конце провода даже не задумается, что все может быть иначе. Он будет считать здоровым себя. Вы будете в его представлении полоумным ретроградом с подозрением на социопатию. Что все как раз наоборот, человек и не станет думать. Потому что за него думает смартфон — протез мозга. Потому что за него чувствуют другие люди — протезы эмоций. «Размытая» личность общается не ради собеседника. Она ищет собеседника, чтобы еще раз в том отразиться и убедиться: я есть.
С трудом я вспоминаю, чем занимался целыми днями до появления гаджетов и интернета. И каково же было мое удивление, когда на целых трое суток я вернулся в то далекое и забытое состояние… и ничего не произошло. Мир не рухнул, обиженные на мое молчание наконец сами научились молчать, важных писем на почте не было совсем, а отзвониться по пропущенным вызовам у меня заняло десять минут. Но что удивило сильнее всего — я сам никуда не исчез. Наоборот, я как раз таки к себе вернулся.
artem.kirjanov@gmail.com
