Когда после очередного угрожающего крена машины на узкой, густо заросшей лесной дороге орешник расступился и показалась небольшая поляна, у Николая отвисла челюсть. От удивления и какого-то пока едва уловимого волнения. Что-то хорошо знакомое вдруг открылось его взору, хотя, это он знал точно, никогда прежде бывать здесь не доводилось. Никогда! Водитель «газели» резко притормозил: то ли тоже обалдел, то ли не рискнул с ходу преодолеть почти отвесный уклон, за которым, собственно, и открывался край некогда обетованного берега. Ему говорили о том, что за маленькой деревушкой есть одно потрясное место, несколько раз предлагали туда завезти, но Николаю уже давно казалось, что он знал здешние окрестности лучше любого местного жителя, а потому дипломатично отказывался. Если бы предчувствие подсказало ему…
Водитель «газели» все же рискнул, низко нависшие колючие ветки противно чиркнули по кузову, машина не без напряга преодолела склон, мотор замолк и… мгновенно стал слышен шум водопада. Даже не шум, нет, а, скорее, легкая, бесконечная мелодия воды. Она и падала-то с высоты каких-нибудь 20—30 сантиметров, даже не падала, а просто громко струилась между частоколом подгнившего бревенчатого фундамента. Фундамента когда-то прочно стоявшей здесь плотины, которая перебрасывала мелодичную речную воду на лопасти трудяги-мельницы.
Мельницы… Именно в этом все дело. Именно она, старая, разрушенная мельница, и заставила вздрогнуть сердце Николая. Он узнал эти патриархальные, заповедные места, где никогда не был, потому что они, почти как в зеркале, отражали места другие — точно такие же, только за триста верст отсюда, на далекой Гомельщине. Николай постарался остаться один, прошел по каменному основанию млына, спустился к берегу, вслушался в ностальгический полонез стремительно бегущей воды. Да, будто все это было именно здесь…
За две недели до свадьбы Тамара приехала в Минск. Вместе с подругами и их знакомыми парнями завалила к нему в квартиру. Накрывая стол, Николай после несложных арифметических подсчетов с удивлением обнаружил, что он здесь как будто и лишний. Все гости были по парам. Он тихо отозвал на кухню самую информированную свою приятельницу и напрямую спросил: «Кто это вдруг у Тамары?» Оказалось, что не вдруг и не кто-то, а самый что ни есть боевой советский офицер, которого она «подцепила» в своем провинциальном городке. И не просто подцепила, а через две недели у них – свадьба. На которую, собственно, они и приехали его пригласить. Вот те на! Не сказать, что у Николая были серьезные виды на Тамару, но никто из них не станет же отрицать, что до этого они вдвоем неплохо проводили время. Очень даже неплохо… В основном он приезжал для этого в ее городок, иногда она навещала столицу. Но о предстоящей «офицерской» свадьбе – ни слова. И вот такой неожиданный поворот.
После непростого, последовавшего затем разговора с Тамарой Николай приглашение на свадьбу принял. Хоть и не очень легко ему было сидеть за свадебным столом напротив невесты, хоть отдельные жесты, как потом сказали отставному ухажеру более трезвые друзья, и выдавали его с головой особо проницательной по понятным причинам маме. Ничего не понял только влюбленный по уши жених…
Еще через две недели Тамара с мужем уезжала, как и положено, к месту его службы. Николай, в силу своей неистребимой романтичности и с учетом собственной на то время свободы, хотел, чтобы минуты их прощания запомнились надолго. Он приехал в ее город, взял такси, купил роскошный букет и… увез Тамару к лесной реке. Пока таксист умиротворенно отдыхал на так неожиданно подвернувшемся ему «уикенде» и крутил пальцем у виска по поводу ненормального клиента, подбросившего тем не менее очень выгодный рейс, они уединились на старой, за-брошенной мельнице.
Сама мельница уже была ветхой, как и остатки моста с направляющим желобом и плотиной, между частоколом подгнившего бревенчатого фундамента которой громко струилась вода. Это была мельница его, Николая, детства. В свое время, когда был сельским пацаном, он пропадал здесь вместе с друзьями – ловили рыбу, купались, собирали лесные орехи. После плотины река образовывала глубокий вир, где водились щука, окунь, плотва, другая рыбешка.
Вот на этом самом дощатом желобе он едва не вытащил огромную щуку… Рыбина неожиданно клюнула на его неприхотливую самодельную снасть, примитивно собранную из неважно какого номера лески и ошкуренного ножом орехового удилища. Николай под завистливые взгляды таких же десятилетних мальчишек уже подтащил ее на расстояние вытянутой руки, мысленно представляя счастливые мгновения своей несомненной победы на берегу, дома. Но крючок не выдержал, щука оторвалась вместе с ним, упала на деревянный, еле прикрытый проточной водой настил мельничного желоба и пару минут издевательски стучала хвостом по доскам, а затем нырнула обратно в омут…
Николай и Тамара отсутствовали долго, и разомлевший было от удачного заказа таксист уже начал тревожно поглядывать на часы и выключенный по договоренности счетчик. Наконец с противоположного берега, где прямо над водой раскинула свою пышную крону плакучая ива, они перешли плотину, еще раз прислушались к прощальному полонезу уносящей время реки. Тамара, в первый и последний раз посетившая заповедную Колькину обитель, остановилась в нескольких метрах от машины, резко повернулась к нему, спросила:
— Ты зачем привез меня именно сюда?
— Как зачем! Жаль, ты так ничего и не поняла! В одну реку дважды редко кому удается войти. Да практически – никому. Прощай, стало быть…
Надо же, до чего похожи обе бывшие мельницы! Как будто он снова оказался на берегу тридцатилетней давности, где так же, как и здесь, замерли в ожидании давно не видевшие людей жернова. Николай перешел вброд примерно половину лесной речушки, присел на огромный, высоко торчавший из воды вековой валун и посмотрел на близкий противоположный берег. Он буквально утопал в папоротнике. Пожалуй, именно в такой уникальной по красоте глуши, по народному преданию, может зацвести цветок счастья. Многие ли отыскали его здесь?
«Хорошо бы нашлись люди, которые возродили бы обе мельницы, — подумал он, прежде чем вернуться к «газели». – Ничего плохого в том, что реки нашего быстротечного времени снова закрутят жернова не повторяющейся никогда жизни…»
На снимке: здесь, на реке Мнюта, тоже когда-то стояла мельница...
