Путешествие литературного критика в ПрагуЛирическое вступление
Я поселяла в этом городе своих литературных героев. Я описывала узкие улочки и черепичные крыши, сумрак храмов и тяжелые шаги Голема по мостовой из камней в зеленых прожилках мха... И вот — еду в город своих снов... Не только своих, но и Франциска Скорины, Франца Кафки, Густава Майринка, Марины Цветаевой, Лео Перуца, Карела Чапека, Ярослава Гашека, Милана Кундеры, Янки Купалы, Евгении Янищиц, Владимира Короткевича... Кстати, у последнего в 1972 году здесь вышла книга «Кралевска помста». Догадались? Это же «Дзiкае паляванне караля Стаха». О Праге Короткевич написал: «Ёсць на свеце гарады, якiя, з самага пачатку, радасна i балюча раняць тваё сэрца».
Майринк, пиво и футбол
Прагу разделяют на секторы по знакам зодиака... О Праге рассказывают, что здесь нужно только подключиться к некоему энергетическому потоку — и тебя понесет к открытиям и приключениям. А в нашей Праге шел дождь. Это было несправедливо: все равно что приходишь в желанные гости, а там ремонт. Бородатый туземец, собиравшийся играть на стеклянных бокалах, развешанных внутри огромного черного чемодана, уныло стоял, заглушенный музыкой ливня. Мутная после недавнего паводка Влтава мчалась вперед, словно мрачный после ночного веселья байкер. Впрочем, некоторая всеобщая мрачность была уместна: я ведь собиралась найти свою Прагу! Ту самую, которую описывал писатель–символист конца ХХ века Густав Майринк: «Здесь не бывает ни дня, ни глубокой ночи. Бледный, неясный свет фосфорическим туманом выползает откуда–то со стороны Градчан и струится на крыши домов. Свернешь в переулок — и видишь впереди мертвую темноту... Из тумана вырастает дом — с обрубленными плечами и вдавленным лбом — словно околевшее животное, вперившее взгляд пустых глазниц чердачных окон в темное ночное небо. Дом рядом изо всех сил тянет шею, чтобы заглянуть слюдяными окошками на дно колодца: там ли еще сын ювелира, утонувший сто лет назад?»
Погружаться в мистику, однако, упорно мешало... пиво. Точнее, его созерцание: практически каждый встречный, пожилая ли англичанка или очкарик–японец, обозревали окрестности, отхлебывая национальный чешский напиток из пластиковых стаканов. И еще — футбол! На очередной матч съехались фанаты со всего света — в ярких шарфиках и майках, поющие и кричащие... И, разумеется, тоже с пивом. Майринка жизнерадостные любители пива никогда не любили. Его считали чудаком, а иные чуть ли не колдуном. Он сочинил легенду о тайном клубе, члены которого принимали отраву и впадали в каталепсию. Раз в год горбатый слуга открывал их гробы, и тонкие сущности отравленных получали возможность посещать все злачные места Праги и получать наслаждение, недостижимое в телесном облике. Майринка из Праги «выжили», а вот любимый мой писатель Карел Чапек, тонкий юморист, придумавший слово «робот», просто не выжил — он, избегавший политики, высказался по поводу «коричневой чумы»... Его дом забросали камнями. Нацисты дежурили под окнами, выкрикивая оскорбления... Чапек умер от гриппа. А фактически — от ненависти... Впрочем, образы Майринка и Чапека не особо эксплуатируются в Праге: видимо, среднетуристический интеллект не настолько широк, разве что на Швейка его хватает.
Скорина, Купала и скелет
У Пражского университета есть свой призрак — выпрашивающий деньги скелет, когда–то выкопанный студиозусом Винсенсом по приказу профессора анатомии. Кажется, это случилось после того, как здесь учился Скорина. В Праге Скорина издавал книги Святого писания. Здесь же он, уже немолодой, много переживший, служил у короля Фердинанда садовником, и Богемская камора, городской магистрат, писала королю на него кляузы... Наверное, государственные чиновники всех эпох похожи. Когда Янка Купала в середине 20–х годов прошлого века попросился на лечение в Чехию, это спровоцировало целую волну заседаний и совещаний: пускать ли и с кем? Когда вопрос о визе для Купалы казался особо зыбким, Тишка Гартный, он же Змитер Жилунович, отправил начальству тайное послание: если Купала под вопросом, нельзя ли командировать одного его, Жилуновича? Но хотя проситель был крупным партийным функционером, видимо, такое представительство посчитали не слишком представительным. И в 1927 году в Чехию без разрешения задерживаться в панской Польше отправились Янка Купала, Михась Зарецкий, Михась Чарот и тот самый Тишка Гартный. О Купале поместили иллюстрированные материалы крупнейшие чешские газеты... Вот какое впечатление о госте сложилось: «Худы, вечна задуманы i замкнуты ў сабе, толькi вочы вялiкiя i страшныя, замыкаючы ў сабе ўвесь боль учарашняе i сённяшняе Беларусi, даюць знаць аб жыццi творчай думкi».
Палени Чародейник и Кафка
А вот Кафка продаваем. На майках, кружках, карандашах, открытках... Дом его на Градчанах — рядом с домами, где жили алхимики короля Рудольфа II, искавшие для повелителя философский камень. Перед музеем Кафки — огромная буква «К» и фонтан: две фигуры, составленные из чешуек позеленевшего металла, видимо, аллюзия на роман «Насекомое». Фигуры пускают воду в фонтан из... свидетельств принадлежности к мужскому полу. «Свидетельства» довольно натуралистические, двигаются, и туристы забавляются совсем как мы в детстве суетились вокруг сказочных лягушек фонтана в парке Горького. Возможно, все это должно символизировать свободу и раскрепощение, о которых мечтал Кафка? А Прага уже несла нас дальше. Помните гетевского Фауста? Лысая Гора, Вальпургиева ночь... Вот эта ночь, с 30 апреля на 1 мая, и приближалась. Называется она Палене Чародейника, поскольку в традиции сжигать чучело этого Чародейника. А также, как рассказал мне когда–то бывавший в Чехии знакомый, перемазываться сажей, жечь костры и бесплатно угощать пивом. Мы с дочкой шли на Кампу, остров над Влтавой, где должно было праздноваться все вышеописанное... Но по дороге Прага столкнула нас на улицу Винярня Чертовка. Что это улица, понимаешь не сразу, поскольку она — самая узкая в мире (хотя Амстердам и Бремен спорят). Между домами — проход меньше метра, светофор, внизу — красная кнопка. Дожидаешься зеленого света — иначе не разминешься с тем, кто идет навстречу, — и вперед, в темноту, по ступенькам... И оказываешься в винярне, то бишь ресторане «Чертовка»... Откуда иного выхода, нежели по той же улице, нет. Тем временем на Кампе собрались ряженые — в остроконечных черных колпаках и плащах, с метлами в руках и игрушечными черными котами на плечах. Но более всего оказалось туристов. Фольклорный ансамбль пытался «зажечь» публику. Улыбчивые японцы старательно хлопали. Пиво продавалось вперемежку с метлами. Обитающий на Кампе водяной, наверное, лениво потягивался в своей норе, раздумывая, присоединяться ли к сувенирному веселью. А мы, заблудившись в узких улочках, попали к «Чародейке». Именно так называлось литературное кафе. Разумеется, полумрак, подозрительные снопы зелья, дохлый черный кот на подушке, меню на свитках из обгоревшей по краям бумаги... В меню — бифштекс «Собака Баскервилей», «Душа утопленника», «Поцелуй вурдалака»... После такого угощения в самый раз было встретить на улице бледного грустного подростка, предлагающего купить его велосипед (юноша погиб в конце XIX века, осваивая двухколесное «ноу–хау» эпохи)... Ну или хотя бы турецкого купца, волокущего за волосы отрубленную голову жены. Или невестку святой Людмилы, удушившую свекровь за приверженность христианству... Но к счастью, как писал Александр Дюма–отец, привидения являются только тем, кто должен их видеть.
Розовый танк и коммунизм
Впрочем, один призрак был виден воочию. Коммунистическое прошлое для Праги — и предмет высмеивания вроде Ленина в наушниках на рекламе рок–акции, и неизжитая боль... На стенах часто можно увидеть барельеф — колючая проволока, рука в победном знаке. И дата: «1948 — 1989». Память антикоммунистического сопротивления. Кстати, видела жутковатый памятник: женщина без лица, с обрубленными конечностями прижимает остатком руки ребенка. Смысл: те, кто вышел из коммунистических застенков, не могут приспособиться к нормальной жизни. Впрочем, над сим произведением подсмеиваются. Музей коммунизма — в шикарном отеле, рядом с казино... Богатые иностранцы могут приобрести шапку–ушанку со звездой, плакат о выполнении пятилетнего плана или матрешку. Билет в музей продается по цене вовсе не коммунистической. Наверное, при желании на улицах города можно увидеть и призрак розового танка. Согласно легенде как–то ночью в советское время его, стоящего на постаменте, выкрасили в розовый цвет пражане... И проделывали сие до тех пор, пока танк не сняли с постамента.
Голем и Флора–Флоренс–стресс
Голема создал из глины раввин Лев бен Бецалель... Голем взбунтовался против своего господина, и тот достал из его рта бумажку с магическими словами... Майринк написал об этом роман. А пражане рассказывают, что Голем до сих пор спрятан на чердаке Староновой синагоги. На этот чердак никто никогда не поднимается, даже во время последнего ремонта не заходили. Один раввин нарушил запрет, так спустился вниз совсем седой... Маленьких глиняных Големов продают возле синагоги. Но я представила этого монстра на своем столе... Нет, слишком много привидений... Пора было выходить из несущего нас потока и отправляться к автобусу. Но Прага не желала нас отпускать. Кто ж знал, что в пражском метро две станции с практически одинаковыми названиями — «Флора» и «Флоренс»? Мы напрасно ждали на упомянутой «Флоренс» неподалеку от старого кладбища... Телефоны совсем по–родному раскурочены... Потом начался неудавшийся роман с чешской полицией: празднующие день труда, любви и весны полицейские упорно не желали брать потерявшихся «белоруссо туристо» «на заметку», допускать к служебному телефону и т.д. Вдоволь наигравшись, Прага отпустила нас, когда уже стемнело. Мы добрались–таки до этой «Флоренс», где дожидающийся нас минский сопровождающий, с трудом сохраняя остатки чувства юмора, отправил нас домой на поезде.
Из багажа у нас было с собой только три жестянки пива и две майки с изображением Франца Кафки.
