Калийная и каменная соль, немного нефти, торф, стройматериалы, подземные горизонты пресной и минеральной воды. В среднем 5 тысяч разведанных месторождений могут служить источником добычи около 30 видов минерального сырья. По мировым меркам богатство не ахти какое. Однако технологии добычи и использования природных ресурсов не стоят на месте. Разработку сланцевых нефти и газа начали наши соседи — Польша и Украина. Есть ли в этом направлении перспективы у нас? Тему за «круглым столом» «СБ» обсудили Владимир ВАРАКСА, начальник управления по геологии Минприроды; Ярослав ГРИБИК, начальник управления геологии углеводородного сырья Научно–производственного центра по геологии; Алексей ЗАХАРОВ, кандидат технических наук, автор идеи глубокой переработки сильвинитовой руды; Анатолий КУДЕЛЬСКИЙ, заведующий лабораторией гидрогеологии Института природопользования, доктор геолого–минералогических наук, член–корреспондент НАН Беларуси, и Леонид ОСТРОВСКИЙ, заместитель директора Института общей и неорганической химии по научной и инновационной работе.
«СБ»: Как обстоят дела с традиционными запасами белорусской нефти?
Я.Грибик: За 50 лет с момента первого промышленного притока нефти на Речицком месторождении открыто 77 месторождений. В 2013 году было запланировано добыть 1 миллион 645 тысяч тонн. Примерно треть от внутренней потребности экономики. Другое дело — НПЗ — им нужно ежегодно импортировать 17 — 19 миллионов тонн. Так что проблема актуальна.
«СБ»: А есть ли надежды на сланцы?
Я.Грибик: Что касается широко разрекламированной в США добычи сланцевого газа, то замечу, что там газ добывается не из горючих сланцев. А из глубинных пород, обогащенных органическим веществом. Эти участки располагаются в нефтегазоносных регионах. Они бурят традиционную вертикальную скважину только до нефте– или газоносного пласта. А потом бурение ведется уже горизонтально. Тем самым достигается большее вскрытие продуктивного пласта.
У нас пока только обсуждается вероятность обнаружения таких залежей газа на территории Припятского прогиба. Это основной нефтеносный регион, который находится преимущественно на Гомельщине, захватывая районы Брестской, Минской и Могилевской областей. Интересны в этом смысле Оршанская и Подлясско–Брестская впадины. Эти регионы находятся на стадии изучения, мы их называем возможно нефтеперспективными. «Белоруснефть» совместно с одной из зарубежных компаний инициирует работы по анализу имеющихся данных, материалов. А также по проведению детальной сейсморазведки глубинных пластов в Гомельской области с последующими опытными работами.
В.Варакса: Пока только теоретически можно рассуждать о том, что на глубине 3 — 4 километров есть породы, содержащие рассеянный газ. Кстати, на этой глубине температура достигает 70 — 80oС. А какова себестоимость добычи может быть, покажут результаты опытных работ.
«СБ»: А как же экология?
Я.Грибик: В пробуренных скважинах на глубину около 4 километров выполняется соляно–кислотная обработка пласта, чтобы создать каналы проницаемости для нефти и газа. Никакого вреда для экологии местности это не наносит. Глубина представляете какая? Сверху все это перекрыто двухкилометровым пластом соли, абсолютно непроницаемым.
В.Варакса: За десятки миллионов лет с момента формирования этих отложений не произошло смешивания водоносных горизонтов пресных вод с горизонтами, содержащими минеральные и высокоминерализованные подземные воды.
«СБ»: А почему в СМИ твердят о том, что добыча сланцевых газов — экологически небезопасное дело?
Я.Грибик: В Польше раздали 80 участков в концессии под разработку. Некоторые что–то уже получают. Но проблема в том, что у них там нет надежной перекрывающей толщи пород над залежами.
В.Варакса: В Подлясско–Брестской впадине ситуация более сложная. Дело в том, что в районе Бреста на глубине 1.000 метров вода практически питьевого качества и там практически отсутствуют надежные водоупоры.
Я.Грибик: В Днепровско–Донецкой впадине в Украине, которая является продолжением Припятского прогиба, тоже имеются соленосные толщи. Но, что интересно, если в Беларуси из 77 месторождений углеводородов только 2 нефтеконденсатных, а остальные 75 — с нефтью, то в Украине, наоборот, условно из 100 месторождений 98 процентов газовых и только 2 процента нефтяных. И они планируют некоторые отработанные газовые месторождения заново освоить методом гидроразрыва пластов. Чтобы взять газ, который они не смогли добыть традиционным способом. И хотя с точки экологии там все безопасно, пошла волна общественного возмущения, протесты. Не позволим, не допустим...
«СБ»: Искусственно нагнетают страсти?
Я.Грибик: Без определенных загрязнений не обходится ни одна работа на буровой. Но это точечное загрязнение, которое затем ликвидируется без каких–либо последствий. Я как–то спустя 20 лет приехал на то место, где бурили скважину, там даже следа не осталось от нее. Никакого загрязнения. Кругом растут зеленые насаждения, даже еще лучше, чем на соседних территориях.
А.Кудельский: Знаете, почему население боится? Американцы сами виноваты. Чтобы сделать гидроразрыв, они запускают в скважину вещество типа песка в гранулах — пропанты. Вместе с загустителями воды и массой других ингредиентов. Люди боятся, что вся эта гадость может выйти наверх.
«СБ»: А когда мы получим первые результаты от исследовательских бурений?
В.Варакса: У нас заключен договор на 8 участков с иностранным инвестором на 10 лет. Возможно, он будет продлен до 30 лет. Там предполагается найти сланцевые нефть и газ.
Я.Грибик: Это на тех месторождениях, которые нефтяники не смогли взять из–за непроницаемости пластов. Мы в Припятском прогибе глубже 5,5 километра до сих пор не бурили. А в Украине есть скважины глубиной 7,1 километра. Мы изучаем все, что ниже 5,5 километра, геофизическими методами.
А.Кудельский: Признаки наличия у нас на глубине 5 — 7 километров углеводородов есть. Как газа, так и нефти.
«СБ»: С учетом новых месторождений в стране общая добыча нефти вырастет?
Я.Грибик: Ежегодно добыча снижается на 15 — 20 тысяч тонн. Ведь из 77 месторождений сегодня процентов 50 — 60 добычи обеспечивают полдесятка более или менее сравнительно крупных, которые были открыты 40 лет назад. То есть самые первые.
В.Варакса: Чтобы сохранить уровень добычи, в эксплуатацию включаются новые скважины, используются новые технологии для доизвлечения углеводородов на старых месторождениях.
Я.Грибик: У нас все расписано по годам, где и сколько будет добываться нефти до 2050 года и далее.
«СБ»: Похоже, особых надежд, что у нас будут открыты крупные месторождения нефти и газа, нет. А есть ли возможность более эффективно использовать залежи соли?
В.Варакса: А что еще можно делать из калийной руды, кроме удобрений? Разве только получать металлический калий. И натрий...
Л.Островский: Почему? Сейчас в «Беларуськалии» создается новое производство по выпуску гидроксида калия.
В.Варакса: Но, наверное, спрос на калийные удобрения будет всегда, вряд ли он упадет.
Л.Островский: Гидроксид калия — калийная щелочь, может использоваться как новое сырье для химических производств. Года 2 — 3 назад было принято решение создать первую очередь такого производства в Солигорске. И уже в начале этого года планируется начало освоения производства мощностью 10 тысяч тонн в год. Но появляется проблема: хлор. Куда его девать? Потребность нашей экономики в нем в год всего 627 тонн. Поэтому часть его решили использовать для получения соляной кислоты в объеме 17,5 тысячи тонн в год. А ее у нас в год используется около 15 тысяч тонн. И спрос на нее в мире невелик. Что с ней делать? Сейчас на уровне лабораторных исследований нами разработана технология получения комплексных удобрений из нее, фосфоритов и других компонентов. Кстати, в целях расширения ассортимента выпускаемой продукции в прошлом году запущено производство комплексных азотно–фосфорно–калийных удобрений мощностью 240 тысяч тонн в год. Но беда в том, что из трех составляющих элементов этих удобрений у нас собственного производства только один калий. И азот, и фосфор мы должны импортировать.
«СБ»: Натриевую соль тоже девать некуда. Огромные горы ее находятся возле Солигорска.
В.Варакса: Сейчас рассматривается вопрос строительства завода кальцинированной соды в Мозыре. И там тоже неразрешимая проблема: куда девать хлор, образующийся при ее производстве? По одной из технологий предлагается организовать производство хлорида аммония в качестве удобрения на рисовых полях. Кстати, кроме Китая, никто больше в мире фактически не использует его в таком качестве.
Л.Островский: Безусловно, нужно думать над тем, как использовать имеющиеся природные ресурсы, развивать химические производства. Во многом все упирается в то, что некуда девать побочные продукты.
«СБ»: А сколько всего отходов на «Беларуськалии»?
Л.Островский: В год добывается примерно 35 миллионов тонн сильвинита. Из него извлекается хлористого калия в чистом виде около 25 процентов. А остальные, грубо говоря, 25 — 26 миллионов тонн идут ежегодно в отвалы.
«СБ»: И что, до сих пор никто не придумал, что с ними делать?
Л.Островский: Пока не придумали.
Я.Грибик: В Припятском прогибе в Гомельской области находятся километры залежей поваренной соли. Причем натуральной чистой, без каких–либо примесей. А сверху над ней идет мощный пласт слоев из глины, мергеля и соли. Запасы огромные. Если раньше поваренную соль импортировали, то теперь можно самим экспортировать в больших количествах.
«СБ»: И на сколько лет у нас хватит запасов калийной соли?
Я.Грибик: Мы по разведанным запасам занимаем третье место в мире. На первом месте Россия, на втором — Канада.
В.Варакса: Чтобы полностью разрабатывать Старобинское месторождение соли, надо строить новые калийные комбинаты. Сегодня у нас заключены два инвестиционных договора: один по Петриковскому месторождению, другой — по части Старобинского. Будут строиться два новых горно–обогатительных комбината, один в районе Любани, другой в районе Петрикова. Надо признать, что у нас Старобинское месторождение еще не до конца изучено. Используем не все калийные горизонты. Говорить о какой–то угрозе исчерпания запасов калия даже при самом высоком уровне экспорта не приходится. Хватит на несколько поколений.
А.Захаров: На мой взгляд, нужно не расширять экспорт, а, наоборот, сокращать. За счет более глубокой переработки сильвинита. А то получается, что мы фактически торгуем сырьем.
«СБ»: А что вы предлагаете?
А.Захаров: Металлы калий и натрий позволяют на их основе организовать промышленное производство большого разнообразия стратегических продуктов: безхлорного калийного удобрения — поташа, хлора, водорода, различных синтетических продуктов, искусственных каучуков, пластмасс и других материалов, которые страна импортирует. А также ацетилена, который образуется при взаимодействии карбида калия или карбида натрия с водой. Самое простое средство — электролиз, с помощью которого можно получать металлический калий. Технологии получения есть, но этим почему–то у нас никто не занимается.
В.Варакса: Ну, допустим, мы получим его. Мы, кстати, много чего можем получать из калийной руды. Там, например, есть примеси золота. Но рассчитали, во что обойдется его добыча. Это золото будет действительно золотым: затраты намного выше его стоимости на рынках. И какой смысл заниматься этим?
А.Захаров: Сегодня тонна калийных удобрений стоит 3 — 4 миллиона рублей. А тонна поташа — 14,5 миллиона рублей. Металлический калий и натрий котируются на уровне 300 миллионов рублей за одну тонну.
Л.Островский: Хорошо, а как вы электролизом собираетесь получить металлический натрий и калий?
А.Захаров: Нужно проводить электролиз не водного раствора, а расплава солей.
Л.Островский: Теоретически это возможно, но в промышленных масштабах... Я в Польше был на двух заводах, где электролиз используется для получения щелочей.
А.Захаров: Такая технология точно есть. Она открыта очень давно. Но тогда не знали, где ее можно применить.
Л.Островский: Допустим, а насколько получаемый таким способом калий или натрий будет дешевле того, который мы покупаем в России?
А.Захаров: Мы получаем, правда, только в лабораторных условиях такие металлы, как калий, натрий, магний и другие. Дальше. Из тонны калийной соли аммиачным способом можно получить полтонны карбоната калия, который по стоимости уже в 2 раза дороже, чем вся эта калийная соль. И получить полтонны удобрения — хлористого аммония, известного как нашатырь.
В.Варакса: Недавно технологию с использованием аммиака для получения соды рассматривали в Минстройархитектуры. Схема точно такая же, как и у вас. Так вот, рентабельность производства соды мощностью 200 тысяч тонн в год оказалась отрицательной. Кроме того, на хлористый аммоний в таком объеме вообще нет спроса.
А.Захаров: Уверяю вас, технология есть, проверена на практике. Проблема в том, что куда бы мы ни обращались с предложением организовать производство, везде непонимание. Невыгодно, затратно и вообще невозможно. Примерно так отвечают.
«СБ»: А куда мы калий и натрий сможем продавать?
А.Захаров: А почему не использовать у себя? С водой получаем чистый водород. А что такое водородная энергетика, в чем ее перспектива, никому объяснять не надо.
Л.Островский: Щелочь можно получить гораздо более простым и дешевым способом.
А.Захаров: Но в данном случае нам интересен водород. Плюс щелочь, которая тоже найдет себе применение. В России и других странах водород получают из метана.
В.Варакса: Кстати, это самый простой и дешевый способ.
А.Захаров: Дешевле нашего? Да что вы говорите! А на очистку его сколько надо средств потратить?
Л.Островский: Не имея технологии, результатов исследования эффективности, сложно о чем–то говорить.
А.Захаров: В том–то и вопрос. Мы предлагаем технологию, но никого она не интересует.
«СБ»: Но возникает снова вопрос, куда девать ядовитый хлор?
А.Захаров: Использовать при изготовлении твердого ракетного топлива, различных гербицидов. Девать есть куда. Получив, например, металлический калий, мы можем, используя углерод, получать карбид калия. Далее ацетилен, который позволит производить в перспективе искусственный каучук, пластмассы, полиэтилен. Более 400 видов химической продукции. Цепочка от натрия по той же схеме приводит тоже к большим возможностям.
В.Варакса: А вы знакомы с результатами совместной работы нашей Белгеологии с коллегами из Украины по технологии получения чистых металлов из высокоминерализованных рассолов Припятского прогиба? Так вот, нами получены были йод, бром. И так же легко тем же способом можно получать и калий с натрием. И даже стронций. Но, увы, экономика не пляшет совершенно.
А.Захаров: Но поймите, даже если нашей стране нужно немного металлического калия и натрия для учебных заведений, для лабораторий, все равно его нужно покупать за валюту. А здесь на собственном сырье можно было бы на малом предприятии получать небольшие объемы для собственных нужд.
«СБ»: Вы хотите найти инвестора и организовать производство?
А.Захаров: Частное предприятие этим делом заниматься не будет. Это может потянуть только государство. У нас многочисленные ТЭЦ работают на природном газе. После его сжигания образуется вода и углекислый газ. И уходит он в атмосферу. Но это ведь готовое сырье для производства удобрения карбоната калия — поташа. Более того, можно производить у себя и ацетилен по предлагаемой нами технологии. И многое другое. Мы просто хотим, чтобы государство помогло нам организовать испытания и реализацию этих технологий на практике — в производстве. Для начала нам нужна небольшая база...
Л.Островский: Это большая база и большие деньги.
А.Захаров: Нам хватило бы лаборатории и небольшого опытного производства. Не такие уж и большие это деньги.
В.Варакса: Есть иностранная компания, которая начинает разработку части Старобинского месторождения. Более того, там один из участков представлен карналлитами. Это порода — смесь хлорида калия и магния. Мы там вели работы по гидродобыче. Там можно получать металлический магний, магнезиальный цемент. Но спроса на него нигде не нашли.
Л.Островский: А чтобы у нас его производить, потребуется строить большое предприятие...
А.Захаров: А что мешает?
Л.Островский: Деньги и сбыт. Но до этого нужно провести исследования и выдать исходные данные для технико–экономического обоснования. Потом разработать исходные данные на проектирование и строительство производства. И так далее. Это все у вас есть?
А.Захаров: В сентябре инновационный проект по разработке технологии, оборудования и организации промышленного производства ацетилена в Беларуси был направлен в Госкомитет по науке и технологиям. Параллельно по совету ГКНТ мы отправили такой же проект с ТЭО в экономический отдел Мингорисполкома.
Л.Островский: По–моему, вы не туда обратились и не с того начали.
В.Варакса: В ГКНТ нет специалистов по всем направлениям, в экспертном совете их тоже нет. Там просто определяют, специалисты какой отрасли должны их рассматривать, и направляют туда. И ваш проект они должны были направить в концерн «Белнефтехим».
А.Захаров: Глубокая переработка сильвинита дает начало развитию сразу нескольких направлений химического производства. Чтобы меньше уходило в отходы, нужно максимально использовать побочные продукты этого производства.
Л.Островский: Но у вас это все пока на уровне идеи и лабораторных опытов?
А.Захаров: Не только. Есть своя установка, на которой мы работаем. Если государство нам не поможет, мы сами доведем дело до конца. Но на это уйдут многие годы, а то и десятки лет.
В.Варакса: К нам приносят десятки проектов, с расчетами и доказательствами. Одни предлагают удешевить поиск нефти лептонными методами, гидроскопами, космическими аппаратами. И каждый автор доказывает эффективность своего метода по сравнению с другими. Похлеще вашего. И как мы можем все это проверить? Мы не раз уже пробовали проверить наиболее интересные проекты. Тратили деньги, но обещанного результата не получали. Ни один из них за последние 15 лет не показал на практике своей эффективности.
«СБ»: Есть ли на территории Беларуси подземные запасы питьевой воды, геотермальные источники?
А.Кудельский: Как показали исследования, проведенные в Минприроды, у нас нет месторождений питьевой воды, которую бы можно было поднимать на поверхность, сразу же бутилировать и продавать за рубеж. Да и на рынке воды места для нас тоже пока нет. В принципе, организовать такой экспорт возможно. Но это потребует немалых затрат со стороны государства, как по водоподготовке, подведению ее состава под международные стандарты, так и по продвижению ее на зарубежные рынки.
В.Варакса: А на рынках ценится прежде всего не сама вода, а брэнд. Но у нас есть проблема по железу. Если вода не проходит по стандартам, то в 99 случаев из 100 только по железу. Внутри страны у нас на каждом водозаборе работают станции обезжелезивания. Но есть хорошие участки. Например, такое место, где «Дарида» разливает свою воду, поднятую с глубины 260 метров. Там по железу нет вопросов. Экспортируют в Россию, Прибалтику... Но вопрос выхода на внешние рынки непрост. Нужно иметь брэнд, раскрученный до предела. Например, «Карловы Вары», «Боржоми». Ведь чистую питьевую воду, в принципе, можно найти практически в любой стране.
А.Кудельский: А геотермальных вод на территории Беларуси нет на доступных глубинах. Хотя почему–то у многих возникло представление, что их много, но никто не хочет использовать. Наши воды в пределах досягаемости имеют температуру от 7 до 12 градусов, равную среднегодовой температуре воздуха. Это холодная вода. Чтобы отобрать тепло, нужно сколько сотен кубометров прогонять через тепловые насосы для получения сотой доли гигакалории? Затраты высокие, а выгода минимальная. Нужно бурить скважины, ставить оборудование, насосы, тратить электроэнергию. И потом, куда сливать ледяную воду? В какой водоем?
В.Варакса: Но такие установки есть, и они работают.
А.Кудельский: Это не термальные подземные воды. К ним относятся только те, которые имеют температуру не менее 20 градусов.
В.Варакса: Согласен.
А.Кудельский: Их можно использовать для отдаленных объектов, скажем, для пограничной заставы.
В.Варакса: Таких вот скважин и тепловых насосов в Прибалтике и Польше установлено более 30 тысяч. Чуть ли не в каждом коттедже. Тепловой насос стоит примерно 15 тысяч евро, окупается такое индивидуальное теплоснабжение за 30 лет. Один раз потратился, а потом можно всю жизнь использовать. И у нас многие это делают.
Я.Грибик: Я принимал участие в строительстве геотермальной станции для тепличного комбината «Берестье». В 2007 году была пробурена скважина глубиной 1.000 метров. И оттуда брали с помощью двух японских тепловых насосов пресную воду от 25 до 40 кубометров в час с температурой 25 градусов. Там она 2 года проработала, а потом встал вопрос: куда девать поток пресной воды? Хотели отдать в городскую сеть. Там сначала согласились, а потом, когда станция заработала, отказались. Сослались, что у них есть свой водозабор. Теперь станция простаивает из–за бюрократической волокиты.
«СБ»: А есть ли у нас источники лечебных минеральных вод?
А.Кудельский: Согласно исследованиям наших гидрогеологов в недрах Беларуси можно выявить и использовать для оздоровления людей около 12 типов минеральных вод. К сожалению, сегодня санаторно–курортное использование подземных вод, по существу, ограничено 4 — 5 типами. Это минеральные воды без специфических биологически активных элементов. Типа хлоридных, сульфатно–кальциевых. Йодно–бромные солоноватые и соленые воды есть в санатории «Летцы» возле Витебска и санатории имени Ленина в Бобруйске. Радоновые минводы — в районах Дятлово — Новоельня. А также воды с высоким содержанием гумусовых веществ — в лечебно–профилактическом комплексе «Сосны» и санатории–профилактории «Полесье» в Гомельской области.
Обнаружен и хорошо изучен сотрудниками Института геохимии и геофизики Национальной академии наук родниковый источник в районе Видзы на Браславщине. Здесь выведены на поверхность лечебно–питьевые хлоридные сульфатно–натриевые воды и чрезвычайно ценные бромные рассолы ванного использования. В двух озерах Лазенки и Черное залегают уникальные донные лечебные гидросульфидные грязи с запасом более 650 тысяч кубометров.
«СБ»: И как это будет использоваться?
А.Кудельский: С 2006 года учеными ставится вопрос об использовании уникальных гидроминеральных ресурсов в Браславском районе и строительстве здесь санаторно–курортного комплекса на сероводородных водах. Там источник бьет уже, наверное, лет 500, если судить по историческим данным. Пробурить скважину на глубину 100 метров будет стоить около 400 миллионов рублей. А потом лучше все отдать инвесторам под строительство комплекса.
«СБ»: Проект может оказаться очень выгодным.
А.Кудельский: Когда ученых упрекают в том, что отдача от их работы низка, всегда ли вина в этом ученых? Вот разведаны лечебные воды, берите стройте здравницу. Возьмите часть потока богатых людей из других стран и перенаправьте от здравниц Латвии к нам. Здесь такая природа, от желающих приехать подлечиться, отдохнуть не будет отбоя. Очень прибыльное для нашей экономики дело.
В.Варакса: Но пока желающих нет.
«СБ»: А есть ли в наших недрах золото, алмазы?
В.Варакса: Есть два перспективных участка на алмазы: в Гомельской области и возле Пинска. В кристаллическом фундаменте центра страны есть проявления золота. Но это пока еще очень сложное и затратное дело с точки зрения его добычи.
В начале прошлого года Правительство одобрило Стратегию развития геологической отрасли в Беларуси до 2025 года. Главная задача: сделать на новом уровне двухсоттысячную съемку. Вся геология начинается именно с региональных работ. Изучаем территории, составляем соответствующую карту и выбираем наиболее перспективные для поиска. Понятно, все это связано с большими затратами и объемами работ. Сейчас в первую очередь нужно по–новому пересмотреть наличие тех или иных полезных ископаемых на основе новых научных данных, новых методов и технологий разведки и добычи. Поскольку то, что мы имеем сегодня, — это данные полувековой давности. Геологи с надеждой смотрят в будущее, веря, что все–таки будут выявлены новые месторождения, в том числе и новых, нетрадиционных для Беларуси, видов полезных ископаемых.
Советская Белоруссия №23 (24406). Четверг, 6 февраля 2014 года.
