Вдали от оживленных магистралей и ярких неоновых вывесок люди тоже живут и умирают. Происходит это буднично, если так можно сказать о смерти. И преступления здесь банальные, как планировка серой деревенской улицы. Дом слева, дом справа. Выпил в одном, не хватило, перешел через дорогу — туда, где живет слабый и немощный. Зарезал его, задушил, украл... Сотни таких преступлений не поддаются анализу и прогнозу, как пируэты выпившего бродяги, как реакция бешеного пса. Зато предсказуемо, что будет потом: следствие, суд, срок. Но что остается по ту сторону приговора? Как жить тем, кто прошел через следствие, допросы, суды в качестве потерпевшего, а не обвиняемого? Ведь жертве, в отличие от преступника, очень часто ждать уже нечего.
Из сводки МВД от 15 января с.г.
«В деревне Подбережье Пуховичского района в доме гражданки (1942 г.р.) обнаружен труп сожителя (1939 г.р.). Оба пенсионеры. По заключению судебно–медицинской экспертизы, смерть наступила от переломов ребер и грудной клетки».
Ноябрь. Полдень. Деревня Зазерье Пуховичского района. Возле магазина молодежь лениво тянет пиво. Первый, второй поворот, сто метров по разбитой грунтовке. Я возле белого здания, похожего на барак. Это больница сестринского ухода. Здесь доживают жизнь одинокие старики. Безымянная героиня январской сводки — Евгения Архиповна Ананич, гражданка 1942 г.р., — в палате № 4.
Бабушка сидит на койке, укрыв ноги одеялом. Рядом неуклюжий силуэт инвалидной коляски. Евгения Архиповна не ходит уже пять лет. В больницу она попала в апреле.
— Моего деда забрали в морг, а меня положили на носилки и увезли на «скорой» в Марьину Горку. Мест там не было, отправили в Свислочь. Потом перевели в Правдинск. Сказали: надо тебя, бабуля, оформлять на спецкойку. Вот она, подо мной... Как мне жилось? Работала в колхозе. Куда бригадир пошлет, то и делала. Смотрела коней, телят. Доила коров. Вкалывала на дренаже, когда осушали болота. Встретила человека, вышла замуж. Родила двоих сыновей — Сашку и Димку. Муж заболел, умер. Врачи сказали — сердце. Свекровь издевалась, не давала жизни. А детки погибли. Один в 17 лет, второй — недавно, в 2005–м. На повороте машина попала под КамАЗ. Шоферу ничего, а сына вырезали автогеном. Привезли в закрытом гробу.
...Рядом с моим Подбережьем была Хлебовка. Там встретила своего деда. Тоже пенсионер, работал в Минске в литейном цехе. Одинокий. Решили жить вместе. Не расписывались. Ладили, но, бывало, разозлюсь и скажу: иди, дед, домой в Хлебовку. Подумаю, охладею, прошу: не иди, дедка, будь. Один ведь с ума сойдешь. Вдруг отказали ноги — полиартрит. Дед тоже занемог. Просили людей, чтобы помогали. Пенсию мы ведь получали: и я, и он. Расплачивались. А потом к нам прибился этот парень...
***
Из справки о результатах проведенного предварительного расследования по уголовному делу № 09016180029:
«Установлено, что Макаревич Андрей Владимирович 4.10.1987 г.р., уроженец и житель г. Минска, будучи в состоянии алкогольного опьянения, с целью завладения денежными средствами, скрывая лицо самодельной маской, пришел в дом № 2, расположенный в д. Подбережье Пуховичского района Минской области. Где, желая облегчить дальнейшее совершение преступления, с целью причинения телесных повреждений любой степени тяжести умышленно нанес...»
От Зазерья, где живет сейчас Евгения Ананич, до Подбережья, в котором она прожила большую часть своей жизни, двадцать километров ходу. Деревушка расположилась на обочине оживленной трассы Минск — Гомель. С крайнего двора можно наблюдать, как по шоссе летят, спеша куда–то, автомобили и грузовики. Большинство водителей минуют невзрачную деревню, едва успев уловить на табличке ее название. Но некоторые держат путь именно сюда. По выходным молодые люди, не нашедшие места в столице, возвращаются на историческую родину, к своим бабушкам и дедушкам, дядям и тетям. Здесь они пьянствуют, гусарят, чувствуя свои силу и безнаказанность. Для деревень, расположенных неподалеку от больших городов, этот обратный миграционный процесс — главная беда и угроза.
Наведывался наскоками в Подбережье и минчанин А.Макаревич. В свои двадцать с небольшим лет он, казалось бы, хорошо должен был знать, что такое закон и почему нарушать его нельзя. За плечами у парня уже была судимость.
— Прикипела к нему, как к родному, — продолжает свой рассказ Евгения Ананич. — Когда предложил помогать по хозяйству, мы не отказались. Копал, пахал, бороновал. Привезли дрова из Марьиной Горки — сложил. Надо в магазин сбегать — сделает. Называл меня ласково бабушкой... Давала ему деньги, конечно. У меня такая черная куртка, в ней карман, куда заворачивала купюры. Он все это видел... 13 января смотрели в хате телевизор — передачу «Суд идет». В дверь постучали, дед открыл. Слышала разговор, как стукнуло ведро в коридоре. А потом из–за двери появилась рука в перчатке с пистолетом. Андрей, я его сразу узнала, хоть он был в маске, приставил дуло к виску и сказал: «Деньги». Откуда, говорю, дитяточко мое золотое, у меня? А он тычет черным холодным стволом. Это потом мне сказали — игрушечный. Деньги он забрал. А про деда сказал, что убил и бросил в погреб. Пообещал вернуться и меня порешить.
Зверски избитый старик, который смог доползти до комнаты, умирал долго. Пока были силы, рассказал, что негодяй прыгал на нем, танцевал, лупил ногами и руками. В четыре часа ночи Евгения Архиповна увидела, что дед уже не дышит. Всю ночь и все утро пенсионерка кричала — звала на помощь, ведь телефона в доме не было. Но никто ее не услышал.
***
Из судебного приговора:
«...Назначить наказание в виде 12 лет лишения свободы с конфискацией имущества с содержанием в исправительной колонии в условиях усиленного режима...»
...Проехав по Подбережью несколько раз, я не встретил ни одной живой души. Деревня, в которой когда–то было много домов, сейчас полупустая. Сельчане хлопочут по хозяйству, дачники, дома которых контрастно отличаются от окрестного пейзажа, в осенние холода отсиживаются в Минске.
Старейшина Антон Баешко согласился показать мне дом бабки Жени. Хотел, было, спросить, как пережило село разыгравшуюся в январе трагедию, но передумал: глупо. Деревня поохала, посплетничала, а потом взялась за свои вечные заботы, которые обеспечивают ей выживание.
А вот и тот дом. У забора велосипед. «Приехал кто–то, поддает, — бросает мне старейшина. — У нас с этим беда. После того как Макаревич убил деда, прошлись по самогонным точкам, позакрывали. А теперь они снова работают. И приезжая молодежь пьет — до помутнения».
Только ли в этом причина? Или, быть может, бескрайнее одиночество страшнее беспробудного пьянства? Дядька Антон не знает. Он живет сегодняшним днем: «Напиши лучше, чтобы в нашей деревне положили «спящих полицаев». А то грузовики летают по улице, не пройдешь».
...На суд Евгению Ананич возил больничный завхоз.
— Я просила 20, обвинитель — 17, а адвокат сбил до 12. Судье показала перочинный ножик, который брала с собой. Сказала: откройте клетку, я выколю ему глаза, пускай тогда идет — не надо и судить. Человека из него все равно не будет, сколько бы он ни отсидел. Сто лет или год — мое одиночество останется при мне. Но судья ответила — так нельзя. Нет такой статьи.
Вот и все — в последнем томе этого дела поставлена точка. Воспоминаний у бабушки больше нет, так как нет и эмоций. Разве только обида, что не дали первую группу инвалидности, не объяснив почему. Хорошо хоть персонал в больнице хороший: помогают.
Бабушка читает Стендаля, любит военные книги. Под подушкой хранит два письма. Повестки из суда — ведь больше писать ей некому. Там про приговор. Про разбой и «умышленное причинение тяжких телесных повреждений, повлекших смерть по неосторожности». Глядя на письмо, пенсионерка пытается понять, отчего система не может исправить рецидивистов, почему не заглянули ни разу из сельсовета и что вообще такое — равнодушие. Маленькая сморщенная старушка, быть может, знает о справедливости гораздо больше, чем мы.
Прямая речь
Руслан Мелешков, заместитель прокурора Пуховичского района:
— Престарелые люди, живущие одиноко, остаются самой уязвимой категорией для злоумышленников. Как предотвратить преступление? Этот вопрос скорее социальный. Если речь о конфликтах в семье, когда стариков обижают дети, внуки, вникать в проблему должны участковые инспектора и в первую очередь местные органы власти. Ведь не каждому участковому, особенно молодому, честно расскажут о семейных проблемах. А председатель сельсовета, проработавший 20 лет, о внутренних неурядицах знает прекрасно. Не стоит забывать и о профилактике, о социальных стандартах вроде телефонной связи. Также нужно постоянно напоминать старикам о мерах личной и имущественной безопасности. А главное — не оставлять людей на произвол судьбы. Внимание, забота — главный социальный стандарт.
Фото автора.
