Здравствуйте, уважаемая редакция!

Отправляю вам написанную мной статью и надеюсь, вы сможете ее напечатать. Может, кто–нибудь, прочитав ее, поймет, что я прав, и, может быть, все когда–нибудь изменится к лучшему. Заранее благодарю. До свидания.

В.А. 4.10.2010 г.

(Полное имя автора редакции известно. Стилистика письма сохранена.)

Исправительная система и ее «гуманность»

Наверное, у каждого есть знакомый, друг, родственник или просто близкий человек, отбывавший или отбывающий наказание в виде лишения свободы. Может быть, кто–то читал там разнообразные статьи в газетах, журналах и т.д. о разнообразных амнистиях, исправительно–трудовых работах и досрочном освобождении, как это освещается в газете «Трудовой путь», которую, к слову, предлагают выписывать осужденным в принудительном порядке, все вышеперечисленное — гуманность нашей исправительной системы по отношению к нам, осужденным. Но мало кто, кого все это конкретно не коснулось, вникал в суть всего этого, и те, кто создает и корректирует эти законы, вряд ли сами сталкивались с этой исправительной и исполнительной системой. Эта система просто тупо выжимает деньги из добропорядочных граждан–налогоплательщиков! Ведь кому не хочется увидеть поскорее дома мужа, жену, мать, отца, сына, брата или дочь, по различным причинам находящихся в местах не столь отдаленных?! И ведь берут кредиты, лезут в долги, продают имущество, чтобы помочь близкому человеку или родственнику. Вот и вся гуманность: хочешь, чтобы применили амнистию, — погаси моральный или материальный ущерб. Хочешь увидеть близкого человека дома досрочно, раньше срока, который от души раздают в суде, — опять же выплати иск. С недавних пор с иском перестали отпускать даже на исправительно–трудовые работы, чтобы осужденный сам мог найти хорошо оплачиваемую работу и выплатить все задолженности и нанесенные преступлением ущербы. Ну а в исправительных учреждениях редко находится действительно хорошо оплачиваемая работа. Вот и приходится родственникам и близким людям, чтобы помочь, крутиться как белка в колесе, — ведь не у многих найдется миллионов 10, чтобы повыплачивать все задолженности за близкого человека и наконец–то встретить его дома. А в колониях теперь степень исправления исчисляется не в правопослушном поведении, а в белорусских рублях, выплаченных государству и потерпевшим. Ну а кому денег взять негде, сидеть придется до упора, и никакая «гуманность» к нему не применяется. И то, что распадется семья или не дождется мать, отец, никого не интересует. Деньги — это не только власть, в нашем государстве — это еще и свобода! В буквальном смысле этого выражения.

Письма из мест заключения не редки в редакционной почте. Авторы большинства из них, как правило, жалуются: на «неправый» суд, «несправедливый» приговор, «негуманность» исправительной системы... Требуя справедливости к самим себе, осужденные удивительным образом забывают о правах и чувствах тех, кто потерпел от их преступных деяний, кто лишился здоровья, имущества, денег. Письмо отбывающего наказание В.А. не является исключением. Он страдает, он жалуется. Но при этом касается и прав пострадавших. Правда, косвенно. Он сильно озабочен суммой долга, которую обязан выплатить. Точнее, тем, что мечтает погасить нанесенный материальный ущерб, но... Кто мешает? Оказывается, виновато «плохое» государство, удерживая его в местах лишения свободы. При этом страдают близкие, которые ради погашения иска вынуждены продавать имущество, залезать в долги, брать кредиты. Таков смысл письма. Высказывая свою озабоченность искренне или притворно, В.А. тем не менее поднял серьезную проблему: исполнение осужденными исков.

Искупая вину и отбывая назначенный срок, виновные должны рассчитаться и с потерпевшими. Одни и сами того желают. Другие выходят на свободу и нагло смеются в глаза потерпевшим... Публикуя письмо, редакция пригласила обсудить поставленные проблемы заместителя начальника отдела организации профилактики правонарушений несовершеннолетних управления профилактики МВД Валерия МЕЛЕШКО, заместителя начальника управления — начальника отдела по организации исправительного процесса управления организации исправительного процесса, идеологической работы и кадровому обеспечению департамента исполнения наказаний МВД Андрея ПЕХА и заместителя начальника отдела по надзору за законностью исполнения уголовных наказаний Генеральной прокуратуры Олега СТАРОСТИНА.

«СБ»: Некоторые осужденные, очевидно, с целью самооправдания, склонны утверждать, что «стать преступником может каждый». Что, дескать, только им вот не повезло, попались. С этого же начинает свое письмо и В.А.: «Наверное, у каждого есть знакомый, друг или родственник, отбывший или отбывающий наказание...» Категоричное, мягко говоря, утверждение. Зато найдется немало людей, которые пострадали от преступников или правонарушителей. Сколько в действительности осужденных находятся в местах лишения свободы?

О.Старостин: По состоянию на 18 октября в учреждениях закрытого типа, к которым относятся ИК, ВК, СИЗО, тюрьмы и арестные дома, содержится 41.342 осужденных. Только в арестных домах сегодня находится 1.835 человек.

«СБ»: А сколько из них имеют иски на возмещение вреда и на какие суммы?

А.Пех: По данным за 9 месяцев 2010 года, имеют иски чуть менее 25,5 тысячи человек, в числе которых 3.778 обязанных лиц.

О.Старостин: Сумма исков, которые находятся на исполнении в учреждениях уголовно–исполнительной системы, составляет 2,636 трлн. рублей. А с учетом ЛТП и арестных домов — 2,644 трлн. рублей. Из них погашено чуть больше 13 миллиардов. Это около 0,5%.

«СБ»: А можно ли разделить суммы: сколько осужденные должны государству, а сколько — потерпевшим?

А.Пех: В департаменте такой учет не ведется. В статье 102 Уголовного кодекса говорится, что возмещение стоимости содержания осужденных производится после удержания подоходного налога, обязательных страховых взносов в Фонд социальной защиты Минтруда, выплаты алиментов на содержание несовершеннолетних детей, средств на возмещение средств, затраченных государством на содержание детей, находящихся на государственном обеспечении. Удержание по исполнительным документам производится уже из оставшейся суммы в порядке, предусмотренном Гражданским процессуальным кодексом.

В.Мелешко: С обязанных лиц в первую очередь удерживают средства на содержание детей. Только потом — все остальное.

«СБ»: Вы все прочли письмо осужденного В.А.? Какое впечатление оно на вас произвело? Что за человек его написал, на ваш взгляд?

А.Пех: Сначала я хотел бы сказать о причине появления этого письма и ему подобных. На протяжении 5 последних лет в уголовно–исполнительной системе ставилась стратегическая задача — увеличить число лиц, освобождаемых либо условно–досрочно (УДО), либо по замене наказания на более мягкое (ЗНБМ). Какие цели преследовались? Прежде всего включить осужденного в процесс исправления, причем сознательно. Что его интересует в первую очередь? Как поскорее выйти на свободу. Чтобы осужденные видели эту перспективу, они должны знать, при каких условиях они могут получить УДО или замену наказания. Был установлен соответствующий показатель, по которому оценивалась работа исправительных учреждений.

В прошлом году практически 80% освобожденных осужденных вышли из колоний досрочно. Эти меры сыграли положительную роль. Оздоровился климат в колониях, намного меньше стало правонарушений. Осужденные поняли, что нет смысла нарушать режим и лишать себя возможности выйти досрочно на свободу. Снизился интерес к соблюдению «воровских» традиций, осужденные стали активнее участвовать в общественной жизни и принятии обязательств. В погашении исков, наконец.

В конце прошлого года жестко встал вопрос сокращения рецидивной преступности. Исследование поведения бывших осужденных на свободе показало: достаточно много освободившихся по УДО снова совершают преступления и возвращаются в колонию. Поэтому было решено более взвешенно подходить к оценке степени исправления. Были внесены изменения в Уголовно–исполнительный кодекс. В частности, в ст. 116, где указаны критерии исправления. При этом упор был сделан на возмещение ущерба, причиненного гражданам и государству.

Но осужденные привыкли к «мягким» требованиям: ничего не нарушай — и тебе гарантировано УДО. А теперь оценки строже: имел ли в прошлом судимости, как используешь деньги, находящиеся на твоем лицевом счете. Даже если они присланы родственниками. Да, мы анализируем, сколько человек заработал или получил, сколько потратил в магазине на себя, сколько переслал семье и отдал на досрочное погашение иска. Особого стремления погасить его, как правило, нет. Но как только засветит освобождение по амнистии, осужденные начинают думать, где найти деньги. Около 60% их находят.

Вот причина подобных жалоб: нас, мол, не хотят выпускать, хотя по закону обязаны. Администрация, замечу, «может». Но не обязана. Таков закон.

О.Старостин: Среди осужденных много ловких приспособленцев. Как только подходит срок УДО, становятся шелковыми. Но выходят на свободу и тут же совершают новое преступление. По нашим данным, 14% тех, кто освободился по УДО, совершили умышленные преступления в период неотбытой части наказания. Фактически это брак в работе администрации учреждений и судов. В 2008 году именно на это обратил внимание Генеральный прокурор Г.А.Василевич, предложив пересмотреть требования по УДО.

Амнистия — институт гуманный, дающий шанс исправиться людям, не представляющим большой общественной опасности. Но и «закоренелые» привыкли: не повезет попасть под амнистию — все равно выйду по УДО... Нет! Теперь этого не будет. Одного лишь примерного поведения в колонии мало. Осужденный должен доказать готовность вести правопослушный образ жизни на свободе.

«СБ»: Итак, требования ужесточили. Что изменилось? Есть ли другие результаты, помимо недовольства осужденных?

О.Старостин: Мы приблизились к цели, ради которой и существует уголовная ответственность. Почему «закоренелые» и люди, стремящиеся к исправлению, должны ставиться в одинаковые рамки при решении вопроса об УДО? Мы идем к тому, чтобы наказание в каждом конкретном случае воспринималось обществом, потерпевшим и осужденным как необходимое, достаточное и справедливое.

Более дифференцированным будет подход к назначению наказаний, в том числе за тяжкие и особо тяжкие преступления. Ведь что получается? Суд назначает срок в 15 лет... За это время будет объявлено 5 амнистий, автоматически подойдет срок УДО: через 6 лет осужденный выйдет на свободу... Будет иначе: только при самых исключительных обстоятельствах он сможет претендовать на УДО. Если человек действительно опасен для общества, он должен быть в обязательном порядке изолирован.

«СБ»: Эти нормы уже есть в действующем законодательстве?

О.Старостин: Многие уже есть, некоторые необходимо изменить. Следует отметить, что Генеральная прокуратура разработала Концепцию совершенствования системы мер уголовной ответственности и порядка исполнения уголовных наказаний, которая существенно изменит существующие сейчас подходы. Она уже представлена на рассмотрение Президенту.

В.Мелешко: В основном имущественные преступления должны наказываться штрафами, исправительными работами и возмещением ущерба. Неправильно это — кормить «должников» в колониях за деньги налогоплательщиков — из нашего с вами кармана.

«СБ»: Каковы же реальные возможности осужденных исполнить иски? Судя по тому, что из предъявленных сумм погашены лишь полпроцента, они невелики. Почему?

О.Старостин: В месяц содержание осужденного обходится государству в среднем в 392 тысячи рублей. Средняя зарплата при этом составляет около 99 тысяч рублей в месяц. Сажая всех подряд, мы прежде всего материально наказываем себя. Лишение свободы — это не панацея. Разумнее осудить не опасного для общества человека к наказанию, не связанному с лишением свободы, — чтобы он мог работать и возмещать ущерб. При этом имел бы шанс не опуститься на социальное дно.

А.Пех: До 60% осужденных, в частности, тех, кто отбывает не первое наказание, — маргинальные, асоциальные личности. Не представляю, как можно заставить их работать на свободе. Не надо обманывать себя. Штрафы, говорите? С чего они будут их платить? Они не умеют, не хотят и не будут работать. Они продали и пропили квартиру, имущество — все, что у них было. Понятие возмещения ущерба к ним неприменимо. Повлиять на таких людей нельзя никак иначе, как только лишив их свободы. Причем не той свободы, о которой говорят в демократическом обществе. Этой они сами себя лишили. Речь идет о свободе пить, бездельничать, воровать, грабить.

О.Старостин: Считаю, что УДО к обязанным лицам вообще нельзя применять. Если они имеют детей, но не хотят ими заниматься, если лишены родительских прав, а детей воспитывает государство... Иного выхода нет! Если говорить о личностях морально опустившихся, утративших всякую мотивацию к труду, я с вами абсолютно согласен. Назначать таким исправительные работы, по крайней мере, неэффективно.

В.Мелешко: Обязанные лица, если разобраться, находятся в более льготных условиях, чем добросовестные родители. Независимо от того, осуждены они либо нет, лишены родительских прав или у них отняли детей на какой–то срок... Государство гарантирует им трудоустройство — бронирует рабочие места. Стремясь предоставить по возможности именно такую работу, чтобы они могли возмещать расходы государства на содержание их детей. И чтобы 30% от заработка при этом оставалось на жизнь. Их уволить нельзя, ими занимаются сотрудники органов внутренних дел, отделов занятости, наниматели, врачи... Но человек, реально став на путь исправления, может вернуть себе детей. Закон дает такую возможность.

Мы недавно анализировали уровень зарплаты обязанных лиц в Белыничском и Горецком районах. В сельхозпредприятиях там получают 600 — 800 тысяч: очень даже неплохо. Вполне можно возмещать государству по 200 тысяч, если нет задолженности. Но есть и такие, у которых по 6 детей. Одна мать должна по искам около 50 миллионов рублей! Понятно, что такую сумму она вряд ли сможет заплатить. Но она вообще не хочет платить! Такие люди в конце концов попадают в открытые и закрытые исправительные учреждения. Но и там у них стремление платить не появится. Какой смысл выпускать таких по УДО? Что они будут делать на свободе?

«СБ»: Вернемся к автору опубликованного письма. Читателю непосвященному представляется, например, что он разбил чью–то машину. Что это не закоренелый преступник, что в своих рассуждениях он вполне искренен. А каким он видится вам, профессионалам?

А.Пех: Наш отдел в последнее время в ущерб другой, не менее важной работе только тем и занимается, что рассматривает поток жалоб осужденных и их родителей. Все недовольны, что к должникам по непогашенным искам перестали применять УДО и смягчение наказания. Пишут даже те, у кого несколько судимостей даже по «тяжким» статьям. Нет в этих письмах одного: желания выплатить иск. Денег нет, но на свободу хочу. Потом, мол, буду возмещать. Хотелось бы подчеркнуть, что при аттестовании осужденного администрация колонии рассматривает не сам факт погашения либо непогашения иска, а принятие осужденным всех зависящих от него мер по возмещению ущерба.

Сегодня по УДО и ЗНБМ освобождается около 63% осужденных. А раньше было 80. Разница не такая уж и большая. Возможность освободиться по–прежнему есть: выполняй требования и выходи на свободу.

В.Мелешко: Сначала письмо кажется криком души. Начинаешь читать внимательно, вдумываясь в каждое слово, — видишь фальшивый пафос, лицемерие. Гуманность, по мнению автора, состоит в том, чтобы выйти на свободу, не погасив исков. Родственники, мол, страдают, ищут деньги... Слезно. Жаль, конечно, родителей. Но ты забыл, что сам пошел на преступление. И знал, на что идешь.

А.Пех: В письме лично я вижу неприкрытое желание любой ценой выйти на свободу раньше, чем отмерил суд. Если того же хотят родители, пусть ищут деньги, это справедливо. Его же посадили не просто так, а за преступление. И требуют вернуть только то, что он украл у людей или награбил. В этом же и заключается суть социальной справедливости. Если украденное предстоит возмещать, какой смысл воровать?

«СБ»: После первого письма, эмоционального, но не очень аргументированного, от того же автора поступило второе. В нем В.А. более конкретен. Называет сумму предъявленного ему иска — 5,533 миллиона рублей и максимальный заработок в «своем» исправительном учреждении — 40 тысяч рублей. Казалось бы, тем самым осужденный доказывает свои искренние намерения работать и платить. Разве не так? Прочтите, пожалуйста, письмо. Первые впечатления об авторе не изменились? И еще вопрос: неужели в колониях действительно зарабатывают по 40 тысяч?

О.Старостин: А почему автор не написал, за какое преступление осужден? Признал ли свою вину? Пытался ли гасить иск? Это были бы уместные штрихи к его портрету. Я по–прежнему не вижу в письме желания возмещать иск. Кроме того, не знаю, 5,5 миллиона — это общая сумма иска или остаток, который остался еще непогашенным?

А.Пех: Хотеть работать и работать — согласитесь, несколько разные вещи. Я не вижу из письма, что он часть иска погасил. Хотя, мне кажется, долг 5,5 миллиона за 4 года можно было погасить. Это примерно по 115 тысяч в месяц. Зато из наименования исправительного учреждения следует, что осужден он не в первый раз. Находясь в колонии, женился на женщине с двумя детьми... Я лично вижу только одно — желание освободиться.

«СБ»: Давайте от частного случая перейдем к общей проблеме. Выходит, что автор точен, по крайней мере, в отношении заработка. Если средняя зарплата осужденных составляет 99 тысяч рублей, где–то получают 150 тысяч, а где–то и 40... И как прикажете возмещать иски? Не проще ли обеспечить всех осужденных работой, как в советские времена?

О.Старостин: Замечу, что обязанные лица в исправительных учреждениях закрытого типа в среднем зарабатывают 159 тысяч 179 рублей, то есть больше, чем в среднем осужденные. Но средний заработок в Ивацевичской колонии, где отбывает наказание автор письма, составляет 63 тысячи рублей. Колония большая, обеспечить работой всех заключенных очень сложно.

А.Пех: Промышленные предприятия, которые работают в колониях, имеют некоторые льготы и преференции. Но каково наладить там производство, тем более высокопроизводительное и технологичное, если только единицы осужденных могут выполнять какую–то квалифицированную работу? Где найти менеджеров, которые могли бы раскрутить производство прибыльной продукции в таких условиях? А представьте текучку кадров и мотивацию их к труду... Тем не менее практически все эти предприятия умудряются работать рентабельно. Задача повышать заработную плату поставлена, но реализовать ее очень непросто.

В.Мелешко: Положительная динамика очевидна. Еще недавно обязанные лица, попадающие в сферу действия Декрета № 18, возмещали лишь 3 — 5% расходов государства на содержание их детей. Сегодня — 56,6%, а в Минске и того больше — почти 90!

А.Пех: Прежде все предприятия нашей системы были кооперированы с крупными заводами, которые поставляли станки, оборудование, обеспечивали комплектующими и забирали готовую продукцию. Мы лишь обучали осужденных профессии и умели заставить их работать без брака. Тогда осужденные зарабатывали прилично. Зарплата позволяла погасить иск и домой привезти приличную сумму. После распада Союза крепкое производство у нас осталось только в нескольких колониях, например, в ИК № 14 в Новосадах. И лишь потому, что там сохранились кооператорские связи с МАЗом, МТЗ и другими нашими промышленными гигантами. Остальным предприятиям пришлось в непростых экономических условиях налаживать и развивать собственное производство.

О.Старостин: И сейчас та же Ивацевичская колония делает вполне качественную мебель по заказам бизнесменов из Франции.

А.Пех: И европоддоны делают на экспорт.

О.Старостин: Точечные успехи есть. Чтобы это стало правилом, нужны немалые инвестиции. Проблемы модернизации оборудования на таких предприятиях, организации программы госзаказов в исправительных учреждениях рассматривались на разных уровнях. Пока экономика не позволяет реализовать наши пожелания.

«СБ»: Если срок заключения истек, а иск выплачен только частично или вообще не выплачен, как должник будет погашать его на свободе?

А.Пех: Исполнительный лист отправится в суд, который выносил приговор и оформлял иск. А дальше к делу приступят судебные исполнители.

«СБ»: Представим, что наказание за имущественные преступления измерялось бы не количеством лет лишения свободы, а временем, достаточным, чтобы возместить ущерб? Не хочешь работать — сиди пожизненно. Рассчитаешься через год — будешь на свободе. Разве это не соответствовало бы понятию справедливости?

А.Пех: На мой взгляд, рациональное зерно в этом есть. Для осужденных, стремящихся погашать иск, у нас есть стимул — условно–досрочное освобождение. А для тех, у кого такого желания нет, возможности увеличить срок пока не существует. Возможно, законодателю нужно об этом подумать.

«СБ»: Можно ли сказать, на какие примеры ориентируется в своем развитии наша исправительная практика? Чей опыт изучаем? К каким стремимся стандартам, если это слово, конечно, уместно?

О.Старостин: Мы активно сотрудничаем с правоохранительными органами многих стран. Наиболее тесные отношения по обмену опытом сложились с Германией. В частности, с Германским фондом международного правового сотрудничества. Там акцент сделан на подготовку осужденных к нормальной жизни после освобождения. С ними работают специалисты самых разных служб, причем это не люди в погонах, а волонтеры–общественники. Они обучают профессиям, оказывают психологическую помощь, помогают снять алкогольную, наркотическую зависимость...

Мы изучали работу в мужских и женских исправительных учреждениях, колониях для несовершеннолетних и даже судебно–психиатрических больницах. Техническое оснащение у них, безусловно, очень высокое. Если бы, к примеру, нам такую автоматику, численность контролерского состава можно было только в СИЗО сократить в несколько раз. Производства, как правило, у них небольшие, человек по 10. У них, правда, намного меньше и спецконтингента: самое крупное исправительное учреждение насчитывает 600 — 800 человек.

А.Пех: Там и принцип привлечения к труду другой.

О.Старостин: Учат самым разным профессиям и выдают дипломы каменщиков, автослесарей... Никто и не узнает, что они получены в колонии. Кстати, в нашей стране такие же подходы.

«СБ»: Что можно перенять из немецкой или какой–либо еще организации исправительной системы?

О.Старостин: Мы строим свою модель, вбирая то лучшее из других систем, что может прижиться в наших условиях. Безусловно, у нас есть и свои идеи. Надо учитывать мнение общества и экономические возможности страны. Скажем, в Германии около 80% наказаний материального плана — штрафы. С трудом представляю в настоящее время такое соотношение у нас... Люди не поймут. Скажут: как это так, он украл, а его в тюрьму не посадили?.. Значит, купил свободу? У нас осужденных к штрафу — 12 — 14%. Хотя, на мой взгляд, удар по карману для некоторых людей, оступившихся впервые, может быть более эффективным и справедливым наказанием, чем лишение свободы. К слову, в нашей исправительной системе тоже немало того, чему немцам можно поучиться.

«СБ»: Вы это серьезно? Приведите, пожалуйста, пример.

О.Старостин: Скажем, общественные работы. Допустим, совершил руководитель предприятия преступление, не представляющее большой общественной опасности, — самоуправство. А теперь представьте себе его с метлой в руках в центре города... Это для него действительно эффективное наказание. Это значительно лучше, чем лишить его свободы на год–два. Там, в окружении асоциальных личностей, он ничему хорошему не научится. И вернется озлобленным. Оставшись же на свободе, человек сохранит семью. Работая, сможет выплачивать иск.

В завершающей стадии находится внедрение электронных средств контроля за теми, кто осужден к ограничению свободы без направления в учреждения открытого типа либо находится под домашним арестом. Немецкие коллеги только думают о законодательной проработке этого вопроса, а мы это прошли. Уже сотрудничаем с одной из израильских компаний по внедрению этой системы контроля.

А.Пех: С другой стороны, не всякий опыт можно перенять. Дело в том, что оценочные подходы к одним и тем же явлениям могут быть разные. Скажем, в Германии уровень рецидивной преступности выше, чем у нас, и достигает 60%. Но это не считается плохим результатом, наоборот. Немцы полагают, что это хорошо: в уголовный процесс не вовлекаются новые лица. У нас же уровень рецидивов ставится в вину всем правоохранительным органам.

«СБ»: Вы говорили об особенностях нашего менталитета. Мол, наказание должно быть связано с лишением свободы, иначе люди не поймут. Американец, если его обокрали, первым делом идет в страховую компанию. Наш человек — в милицию. И будет потом годами ждать возмещения ущерба. Или получать копейки по исполнительному листу. То есть правоохранительная система настроена именно на кару, на месть, а не на возмещение ущерба. Или это не так?

В.Мелешко: Совершивший преступление должен претерпеть для себя какие–то негативные последствия.

А.Пех: Во главе угла должен быть принцип справедливости наказания. Что это значит? Когда нашего человека спрашивают о справедливом наказании для вора, он отвечает: тюрьма и возмещение ущерба. Если вопрос конкретизируют — тюрьма или возмещение ущерба? — люди в подавляющем большинстве выбирают возмещение...

«СБ»: В чем смысл такой новации, как арестные дома? Там просто сидят, едят и пьют или делают что–то еще?

А.Пех: Арест как вид уголовного наказания появился с введением нового Уголовного кодекса в 2000 году. Смысл в том, чтобы человека на время строго изолировать от общества, чтобы он посидел в камере некоторое время и подумал. Причем без влияния «зоны» — в ее худшем смысле. Назначается наказание на срок от 1 месяца до 6. Несовершеннолетним — до 3 месяцев. Для исполнения этого наказания были построены арестные дома.

В.Мелешко: Возьмем для примера поведение некоторых обязанных лиц. Человек не хочет идти на работу. Доходит до того, что участковый каждый день отводит его за руку. Он и работать не желает, хотя осужден за уклонение от возмещения иска. Исправработы он тоже игнорирует. Вот и садится на полгода в камеру — подумать о жизни, оторвавшись от привычного круга дурных привычек и ежедневной бытовой аморалки.

«СБ»: В одиночку?

А.Пех: В такую же, как в тюрьме общего режима, в компании 4 — 6 — 8 человек. Контингент, возможно, не салонный. Но это еще не закоренелые преступники. Это, так сказать, ступенька перед тюрьмой. Шанс остановиться. Сегодня арестные дома есть в каждой области. Построены они, как правило, на территории исправительного учреждения, но в отдельном изолированном здании. Расположены внутри колонии, чтобы не тратить лишние средства на охрану по всему периметру. Другие осужденные доступа туда не имеют. Там своя администрация, которая ведет с арестантами соответствующую работу...

«СБ»: Можно ли в завершение разговора дать ответ осужденному В.А.? Он, что бы мы о нем ни гадали, просит совета. Что ему делать, чтобы и поскорее освободиться, и хорошую работу найти, и долги отдать потерпевшим и государству?

В.Мелешко: Он однозначно хочет освободиться. Отдать долг намерен только после того, как найдет хорошую работу. Совет только один: освобождайся, работай, отдавай долг.

А.Пех: Никакого барьера перед осужденным, имеющим иск и желающим его погасить, и возможностью освободиться из колонии раньше положенного срока в законе нет. Надо лишь помнить, что оценивать готовность человека — выйти на свободу и честно работать — закон предоставляет исключительно администрации исправительного учреждения. И никакому другому органу.

О.Старостин: Надо понимать, что не само по себе наличие непогашенного ущерба является препятствием для УДО, а нежелание использовать реальные возможности для его погашения.

А.Пех: Да, суд принимает во внимание множество других факторов, характеризующих поведение этого человека и прогнозирующих это поведение на свободе. Поэтому, читая слова автора о «негуманности» нашей правоохранительной системы, я вспоминаю другие письма. От законопослушных и добропорядочных граждан, которые тоже приходят в колонии в немалом количестве. Недавно я получил письмо от матери убитого сына. Каждая строчка пропитана болью! Несчастной женщине присудили 10 миллионов в счет возмещения морального ущерба и 700 тысяч — материального. Но за несколько лет осужденный не возместил ни копейки. И что мне ответить матери? Она ведь винит администрацию учреждения. Признаюсь, такие письма ранят гораздо больнее.

Кстати

После завершения дискуссии редакция попросила одного из ее участников, Андрея Пеха, запросить в администрации исправительного учреждения информацию об авторе письма. Вот некоторые сведения из нее.

В.А. ранее судим трижды: в 2003 году — за кражу и в 2004–м — за грабеж. В 2005 году, не отбыв назначенное наказание, совершил новое преступление. Как видим, тяжесть преступлений нарастала, как и назначенные сроки: 3 месяца ареста, 2 года ограничения свободы, 2 года лишения свободы. В последний раз В.А. был осужден в октябре 2007 года за причинение тяжких телесных повреждений к 4 годам 11 месяцам лишения свободы. Причем очередное преступление В.А. совершил в период условно–досрочного освобождения.

В колонии имеется 4 исполнительных листа на общую сумму 5.755.050 рублей, из которых 3 млн. рублей в пользу потерпевшего. Удержаний по ним не производилось, так как должник не работает. Находясь в заключении, получил переводов на 310.000 рублей. В апреле и августе написал заявления о переводе в пользу потерпевшего по 5 тысяч рублей.