Своеобразной точкой отсчета Олега Штыхно стал триптих, который вместе с дипломной работой художника «Оплакивание» составили картины «Жертвоприношение» и «Распятие». А его знаменитые серии женских портретов «Времена года», «Царство Флоры», абрисы обнаженных женских тел в графической серии, оригинальный триптих-натюрморт «Лунные лимоны» посвящены красоте мира.
Штыхно участвовал в оформлении спектаклей Большого театра, в воссоздании интерьеров Большого Кремлевского дворца, в реконструкции Марфо-Мариинской обители. Сегодня член-корреспондент РАХ, завкафедрой анатомического рисунка факультета живописи Российской академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова, профессор Олег Штыхно – гость «СВ».
– Олег Федорович, расскажите, как становятся художниками? Должен ли человек изначально уметь видеть или этому учат в институте?
– Конечно, предрасположенность к художеству должна быть заложена в человеке, но на ранних этапах никто не осознает серьезности выбора, например, я только в 28 лет понял, что это – мой путь. Начинал в Новосибирске, учился в изостудии, потом родители переехали в Омск, и я поступил в художественную школу. Через пять лет – в училище Памяти 1905 года в Москве и после него – в мастерскую портрета Ильи Глазунова в Суриковском.
Илья Сергеевич нацеливал нас на западноевропейскую культуру и традиции Императорской академии художеств, каждый год мы уезжали на практику в Санкт-Петербург, копировали произведения искусства в Эрмитаже и в музее Академии художеств. Человека, как известно, можно накормить, а можно дать ему удочку, чтобы он наловил рыбы. Илья Сергеевич давал нам много «удочек», и в отличие от выпускников Репинского института, по работам которых можно было угадать, из чьей они мастерской, наши клонами Глазунова не были. Нам прививали стремление искать себя в этом мире, и, скорее, мы могли быть похожи на Рембрандта, Сурбарана, Веласкеса и Гойю, чем на своего руководителя. Специализация начиналась с 1-го, а не с 3-го курса, первокурсники общались со старшекурсниками, было настоящее братство. И ориентир на высокий реализм, на искусство эпох Возрождения и барокко вплоть до начала ХХ века. Илья Глазунов, единственный в те времена, вывез нас в Испанию и Италию, мы были в Прадо, видели «живьем» тех художников, которые не были представлены в наших музеях.
– И что же вы отвечали оппонентам?
– Все разговоры о прогрессе в искусстве – глубочайшее заблуждение, искусство то взлетает, то падает, и так до бесконечности. Фаюмские портреты написаны 2 тысячи лет назад с поразительным психологизмом, с удивительной реалистической характеристикой лиц мужчин и женщин того времени. Скажите, сейчас кто-нибудь так напишет? Никто. При этом мы всё «развиваемся», переживая настоящий упадок в искусстве живописи, а новые поколения художников просто «выражают себя». Зачем учиться рисовать, когда можно выплеснуть на стену дерьмо и назвать это «Опус № 2», а рядом будет стоять человек и декламировать вам, что это настоящее искусство.
Актуальные художники сегодня сами не знают, куда деваться, потому что пришло новое поколение, которое ни в грош уже и их не ставит. Кстати, Малевич после «Черного квадрата» вернулся к фигуративному искусству, вы знаете? Повыпендривался, потому что эпоха была такая, придумал сентенцию – «Всё, я написал последнюю картину. Искусство умерло», а спустя время плавненько вернулся на круги своя. Кроме того, Малевич, Кандинский и Шагал все-таки профессионально обучались, просто они были бунтари, и у них было что-то за душой.
Мир, как видите, разделился на два лагеря – одни помнят о традициях, а другие пытаются все смешать в кучу. А не будет критериев, человек не будет знать, что есть истинные ценности. И начнется хаос в мозгах. К чему это приводит, хорошо знаем – к революциям. Когда надо все уничтожить и «новый мир построить». Построили – и что?!.
А вот на пороге смертельной опасности человек всегда вспоминает об истинных ценностях, не случайно Сталин во время войны вернул орден Александра Невского и открыл церкви, понимал, что иначе людям будет не за что воевать.
Сегодня человеку, живущему во времена «трех б» – «быстрых больших бабок», сохранить себя очень трудно. Быстро урвать и уйти – вот цель жизни многих людей. И как здесь не вспомнить, что в Барселоне второй век строят Храм Святого Семейства по гениальному проекту архитектора Гауди. И суть в том, что после его смерти, зная, что строить будут еще лет 50, а то и больше и не увидят результата, люди дали деньги на строительство – значит, думали не о «трех б», а вкладывались в вечность. А как устраиваются выставки авангардистов, мне рассказал недавно наш бывший выпускник, которого из академии выгнали и он стал заниматься «новым» искусством. Выставка, говорит, недавно была, ему дали 5 тысяч долларов, на 100 долларов купил туалетной бумаги и сделал инсталляцию. Остальное осело у него в кармане.
– Как вы чувствуете себя в новых временах? Что вас больше всего беспокоит в духовном состоянии России?
– То, что теряем корни. Случилось так, что в конце XIX века Россия открыла для себя Русский Север: красоту костюма, быта, вышивок, модерн Васнецова и его сказки – это всё оттуда. Научились расчищать иконы, черные доски превратились в лучезарные, сияющие образа, и все поняли, что древний иконописец удивительно чувствовал красоту и видел цвет. После революции многое было утеряно. И только сейчас, спустя годы после распада Советского Союза, что-то возрождаем. При этом важно сохранить культурное наследие и рассказать о нем миру. Но прежде – своим детям.
онце света ты интересен тем, чем наполнила тебя твоя почва. К сожалению, общий уровень культуры становится все ниже, и мы не собираемся диктовать студентам, что и как нужно делать, право «самовыражаться», считаю, человек должен заслужить.
– А что скажете об образе современной Москвы?
– В архитектуре важны стержневые символические моменты, роль которых в Москве выполняли 7 высоток. В дореволюционной России весь город, в садах и с низкими домиками, держали храмы и колокольни, они были маяками, и при этом всегда сохранялось единое пространство. А современная Москва, когда в нее воткнули небоскребы из стекла и металла, псевдоклассические здания с уродливыми формами, потеряла свою гармоничность.
Беседовала Нина КАТАЕВА
