Как спасали пленных в «Афгане»На счету Валентина Романовича Ситника, бывшего сотрудника военной контрразведки, а ныне председателя Заславского городского исполнительного комитета, более десятка спасенных жизней.
На счету Валентина Романовича Ситника, бывшего сотрудника военной контрразведки, а ныне председателя Заславского городского исполнительного комитета, более десятка спасенных жизней.
О специфике работы
— С первых дней ведения боевых действий в Афганистане проблема пленных для военной контрразведки стала наиболее острой и важной, — вспоминает Валентин Романович. — В плен, как правило, попадали либо во время боевых действий, либо по собственной беспечности. — Особенно на почве купли–продажи. И к тем и к другим подход был один: это наши люди, и мы должны сделать все возможное, чтобы освободить их.
Такая работа имеет одну специфику — она негласная. Как правило, встречи проводили по ночам в безлюдных, уединенных местах. «Опер», как его ни страхуй, всегда оставался один на один с опасностью во время этих ночных «прогулок». Постоянно существовала вероятность того, что вместо информации тебе накинут на голову грязный мешок и, оглушив для порядка чем–нибудь тяжелым, в лучшем случае уволокут в горы, в худшем — принесут твою отрезанную голову одному из радикально настроенных душманских лидеров, чтобы получить причитающееся по случаю вознаграждение.
...Служил в 108–й дивизии мастер спорта по фехтованию. В плен попал по собственной глупости. Годы стерли из памяти его фамилию. Помню только, что родом был из Самарканда. Оперативная «почта» сообщила, что он находится в одной из банд, орудовавшей в районе Баграма. Стали искать выходы на ее руководителей. К нашему счастью, они не входили в число непримиримых. Вскоре через посредников нам передали согласие выдать пленного за определенное вознаграждение. Свободу нашего солдата они оценили в несколько миллионов афгани. Деньги на проведение операции выделил командующий армией Борис Громов. Через тех же посредников договорились о месте встречи и условиях передачи.
...Место было выбрано глухое, в заброшенном людьми и разрушенном войной кишлаке. Серые низенькие домишки, словно ласточкины гнезда, налепленные на скалы, сливались друг с другом. Ситник, начальник штаба дивизии полковник Виктор Долич и молодой переводчик Азодбах Алиев вышли на открытую площадку. При себе имели только личное табельное оружие.
Из–за дувала навстречу им вышли два афганца. Невысокий, словно булыжник, человек в черной чалме, в пропыленном грязном халате, опоясанном крест–накрест пулеметными лентами, выступил вперед. Голос его был глуховат и обрывист. Гордо запрокинув голову, он быстро и негромко что–то проклокотал на непонятном для них языке.
— Деньги принесли? — перевел Азодбах.
Ситник молча кивнул.
Получив утвердительный ответ на только ему одному известный вопрос, моджахед повернулся к своему спутнику и тихо произнес несколько фраз. Обмен состоялся.
О моменте истины
— Военные контрразведчики, чтобы уберечь военнослужащих от плена, считали приоритетом профилактические меры, — рассказывал мне Валентин Ситник. — Мы постоянно внимательно отслеживали все контакты с местным населением и совместно с командованием своевременно предотвращали возможные ситуации.
Надо отметить, что нам противостояла мощнейшая, четко отлаженная контрпропаганда. Основной расчет делался на солдат, призванных из южных регионов Советского Союза. Все было направлены на то, чтобы разбудить у них кровную и религиозную солидарность в священной для каждого правоверного борьбе с неверными. В этой бескомпромиссной информационной войне мы не всегда выходили победителями.
...Дело было летом 1987 года. Июль. Жара стояла невыносимая. Солнце слепило глаза. Раскаленный воздух обжигал лица. Даже дышать было трудно.
В дивизии пропал боец. Молодой, красивый хлопец Тарас Дравляны из местечка Яворовы Львовской области. Вышел из расположения части и не вернулся. Четыре дня его ребята по окрестностям искали. Трое солдат подорвались на минах, потеряли ноги. Но все усилия были тщетны. Как в воду канул. Через месяц сам объявился. Пришло от него письмо, в котором, не скупясь на краски, он описывал свою новую жизнь и агитировал своих недавних сослуживцев последовать его примеру... Да, и такое тоже случалось. Наряду с пленными были и откровенные предатели. Но это скорее исключение из общих правил. Грань между ними была очевидна, и с предателями, принимавшими участие в боевых действиях на стороне противника и запятнавшими себя кровью наших солдат, мы поступали соответственно. Тех же, кто оказался в душманском логове в результате стечения обстоятельств, спасали, не жалея ни сил, ни средств, ни самих себя.
О юридических нестыковках
— Нелепость и трагичность ситуации заключалась в том, что де–факто наши войска вели боевые действия, но де–юре на войне не находились. В боевой обстановке выживает тот, кто вначале стреляет, а потом разбирается, правильно он поступил или нет. И если наоборот — то домой вернется обозначенный как «груз двести».
И мы, сотрудники военной контрразведки, в данной ситуации находились в достаточно щепетильной ситуации. Я и большинство моих коллег старались строить свою работу исходя из реальной боевой обстановки.
...Колонна танков, поднимая клубы пыли, шла маршем по извилистой горной дороге. На броне уверенно, по–хозяйски расположились командиры. Вдруг под одним из танков вспыхнуло пламя. Тяжелый грохот ударил по горам, по колонне, по дороге, оглушил, вывел из оцепенения. Танк встал на дыбы, разбрасывая по сторонам траки и куски искореженного металла. Механик–водитель шедшей следом машины, не сумев вовремя среагировать, стволом пушки прошелся по затылку чудом уцелевшего лейтенанта, командира подбитой машины. Естественно, что черепно–мозговую травму оформили как боевое ранение. Лейтенант получил все полагающиеся льготы. Казалось бы, дело на этом и закончилось. Но тут появились сотрудники военной прокуратуры. Подняли все материалы данного дела и вынесли строго соответствующий букве закона вердикт: «Это не боевое ранение, а травма, полученная... в результате ДТП». Льготы соответственно сняли, в отношении же механика–водителя, совершившего наезд, возбудили уголовное дело.
И таких примеров можно привести десятки.
О дороге домой
— Когда начался вывод Ог
раниченного контингента советских войск, главной задачей военной контрразведки было обеспечение безопасности наших частей и подразделений, так как во время марша войска наиболее уязвимы.
Конечно, всего предусмотреть было нельзя. Ведь мы не боги. Во время вывода наших войск банды все время совершали нападения. Особой оригинальностью они не отличались: засады, обстрелы, минирование как на подходах к Салангу, так и за ним. После достижения договоренности с Ахмат–Шахом–Махмудом больших боевых столкновений не было. Мы не трогали его, он — нас. Но мелкие стычки случались.
Саланг, который входил в зону нашей ответственности, — тема особая. Помимо душманов, определенные коррективы в нашу работу здесь вносила еще и сама природа. Тем, кто был в Афганистане, известно, как коварна зимой дорога, пролегающая через него. В это время года Саланг самое что ни на есть распроклятое место на земле. Холод, разреженный воздух, снежные заносы, гололед. Скользкая лента дороги резко ограничивалась восьмисотметровым обрывом. Колеса буксуют, то и дело норовят соскользнуть в пропасть. Такое не каждый выдержит. Поэтому военные контрразведчики через свои негласные возможности старались заранее выявить людей, которые в силу своих психологических особенностей не могли справиться с подобным стрессом и выполнить в полном объеме поставленную задачу. Потом через командование их отводили и заменяли на более хладнокровных и эмоционально выдержанных.
Большинство населения, и это мое искреннее убеждение, провожало нас с сожалением, — говорит Валентин Романович. — Все прекрасно понимали, что лучше худая стабильность, которую обеспечивали советские войска, нежели хаос и безвластие. При всех «но» наше присутствие защищало местное население от разношерстной своры банд, которые в своей постоянной междоусобной борьбе за власть уничтожали всех посмевших оказать даже самые малые признаки неподчинения.
Простые люди, с которыми я общался, достаточно отчетливо представляли себе все плачевные последствия нашего ухода. И последующие события подтвердили их самые худшие опасения.
Это были не эпизодические высказывания, а общее настроение. Седобородые, умудренные жизнью старцы, шустрые, разговорчивые духанщики, вечно снующие по кривым и пыльным улицам пронырливые босоногие мальчишки, стайки закутанных в паранджу женщин, улыбчивые рыночные торговцы, измотанные тяжким трудом дехкане, забившиеся после утомительного дня в свои грязные и пыльные лачуги, — никто не остался равнодушным к этому событию.
Конечно, были и недовольные новой властью, и тихо ненавидевшие ее, и непримиримые борцы, и лютые враги. Эти настроения, бесспорно, присутствовали, но большинство людей наш уход повергал в уныние.
...Они давно ушли оттуда. Но в их сердцах навсегда остался кровоточащий осколок прошлой войны. Они остались навсегда там, в узких колодцах ущелий, в бушующем осколочно–фугасном аду, среди снежных вершин и бурых камней, над которыми, уводя в бесконечность, сияют ледяные афганские звезды...
