Когда у режиссера Кирилла Серебренникова спросили, почему у него такая прическа, он ответил: «Потому что я воин». И он действительно воин, который воюет прежде всего с собой, а только потом с ветряными мельницами театральной критики, с зашоренностью зрительской аудитории и сценическим косноязычием. Помнится, показ его спектакля «Пластилин» в рамках международного фестиваля «Открытый формат» расколол минскую публику и еще долго будоражил умы вдумчивых критиков и эгоцентричных подростков.Серебренников нынче в фаворе. Театральная Москва сходит по нему с ума. По приглашению ректора школы–студии МХАТ Анатолия Смелянского в минувшем году он преподавал режиссуру в школе Станиславского. А также ездил учить студентов в Гарвард. Его приняли в круг избранных театральные «мамонты». В его спектаклях играют Марина Неелова, Андрей Мягков, Ия Саввина, Алла Покровская. Сфера его интересов не только театр, но и кино: его новый фильм «Постельные сцены» приглашен на Роттердамский фестиваль — самый авторитетный смотр альтернативного кино в Европе. Год Петуха — это его год. И если уж Серебренников Петух по гороскопу, то, несомненно, бойцовый, а они между тем, как утверждают специалисты, противоречивы: жестоки во время боя, но доверчивы к людям...
Современное общество — территория упадка
— Скандал в театре, по–вашему, необходим?
— Я считаю, что театр — это вообще не место для скандалов. За скандалами обращайтесь в Государственную думу. Быть все время на уровне скандала — это сомнительная честь. Про меня часто пишут: скандальный, эпатажный, модный. Сначала я боролся с этим, но потом перестал. Пусть пишут. Тем более что в основном журналисты переписывают все это друг у друга из статей.
— А насколько адекватны вашим личным ощущениям суждения в критических статьях?
— Есть имена, которым доверяешь, и куча критиков–«бизонов», которые норовят тебя задавить. Помните, как в «Мастере и Маргарите» Фриде подкладывали красный платок, которым она задушила младенца? Так и мне раз в четыре месяца одна милая женщина приносит толстенную папку с рецензиями на мои спектакли. Это самый жуткий день. Я приношу полученный «кирпич» домой и начинаю читать. Это какой–то кошмар. Особенно если учесть, что я читаю все подряд. После этого я понимаю, что талант критика — такой же дар, как талант режиссера или актера.
— Судя по вашим спектаклям, никаких иллюзий насчет перспектив развития современного постиндустриального общества вы не питаете?
— Наше современное общество — территория упадка культуры, не только театральной, но и общей.
— Для вас существует понятие команды в театре?
— Есть люди, с которыми можно работать и с которыми нельзя. Как–то сразу чувствую людей, с которыми хорошо. Не важно, молодые они или старые. Попадаются и молодые — странные и медленные. Медленных актеров не люблю. Вообще, человеческое общение — вещь непредсказуемая. Вроде нормальный день, все хорошо, и вдруг взял и встретился с идиотом, хотя в твои планы на день это совершенно не входило. Нужно помнить, что с идиотом можно встретиться везде.
Театр — трамплин для актера
— Вам легко сказать актеру, что он плохой актер?
— Я всегда пытаюсь найти какую–то мягкую форму такого режиссерского посыла... Это жестокая история, как и сама жизнь. Но, к сожалению, нет ничего хуже для спектакля, чем неправильное распределение ролей, и сантименты здесь не уместны.
— Как относитесь к тому, что актеры «изменяют» сегодня театру с сериалами?
— Театр, на мой взгляд, должен быть профессиональным трамплином для актера. Я получаю огромное удовольствие от того, что артисты, с которыми я когда–то начинал работать, сейчас растасканы по сериалам и кино.
— А вы сами помните утро, когда проснулись знаменитым?
— Мой успех происходил эволюционным путем — очень для меня мучительно и постепенно. Никакого обвала, о котором сейчас говорят, не было. Я не проснулся наутро знаменитостью. «Пластилин» мы играли год при полной тишине.
В творчестве важна гигиена
— Вас легко принял МХАТ, нынешний МХТ?
— МХТ — старейший русский театр, как и БДТ. В этих театрах сложились похожие ситуации: ушли руководители, которые являлись настоящими лидерами, знаковыми фигурами минувшей театральной эпохи. К сожалению, БДТ превратился просто в надгробие Товстоногову. Там ничего не происходит. Кажется, только лампочки остались те же. А Табаков пришел и, несмотря на все упреки, которые сыпались в его адрес, бесконечную газетную брань и ругань, сделал то, что должен сделать любой нормальный человек, купивший квартиру умершего человека, — он должен все привести в порядок. Помыть окна, выкинуть старые вещи, заменить канализацию. Да, это хозяйственные дела, но если актер будет приходить в разваленный театр, то никакого творчества не будет. Потому что творчество начинается с санузла. Если порядок в санузле, может случиться порядок и в голове.
Где–то на пятый день пребывания в театре Табаков попросил во все туалеты положить туалетную бумагу. «Украдут же», — ответили ему. Он сказал: «Ничего, мы еще положим». И они клали туалетную бумагу до тех пор, пока не перестали воровать. Несмотря на анекдотичность ситуации, это очень показательная история, которая высвечивает суть процесса: сначала перестали воровать туалетную бумагу, потом перестали пить. Табаков выгнал людей, которые пили. Сегодня МХТ — совершенно непьющий театр. После он сделал абсолютный ремонт внутри и получился другой театр. Хотя МХТ — это даже не театр, а огромный театральный завод.
Начав с таких косметических средств, под дружную хулу критики после он выпустил спектакль «N 13» с Евгением Мироновым в постановке Машкова. Это был единственно правильный шаг. Другого варианта в той ситуации быть не могло. Появился спектакль, на который нельзя купить билет. А как только такой спектакль появляется, в театре образуется зона здоровья, которая начинает разрастаться.
— Не страшно было начинать в таких стенах?
— Когда Табаков стал звать нас, молодых режиссеров, в театре была ситуация профессионального нуля. Мхатовские «зубры» куда–то попрятались... В театре образовалась молодая труппа, с которой можно было начинать работать.
Ситуация войны — источник вдохновения
— Но после «зубры» все–таки вышли из тени...
— Мне, в принципе, интересно работать с человеком, который не принимает меня. От этого столкновения возникают искры, просыпается азарт — хочется заманить, увлечь. Здесь отношения, как с женщиной, — главное добиться. Это гораздо интереснее, чем актеры, которые, как дети, смотрят мне в рот. Интересен человек со своим художественным ощущением. Мне было безумно интересно работать с Мягковым и Покровской. Они не «велись» ни на какие мои «манки». Они — люди с огромным творческим и художественным опытом. Здесь важно не провоцировать глухой конфликт, а заманить их на свою территорию.
— Театральная система, на ваш взгляд, требует реформирования?
— Я вам расскажу один случай, а вы решайте — требует или нет. Первое, что мне сказал в лицо директор театра «Современник» Леонид Эрман, когда я ставил «Сладкоголосую птицу юности» с Мариной Нееловой: «Я сделаю все, чтобы этот спектакль не вышел». Я сказал: хорошо. И дальше началась ситуация войны. Если бы не артисты, не поддержка Галины Борисовны Волчек, спектакля бы не было. На мой взгляд, люди, которые родились до и после Интернета, совершенно разные. Они не могут понять друг друга. Наше поколение давно осознало, что свобода для творца — это хорошо. Художник, свободный от необходимости бесконечных взаимоотношений с министерством культуры, — это счастье для самой культуры.
