Это было недавно... И все–таки это было давно. В жизнь вступили поколения, для которых события 1941–1945 годов — чистая история. Даже родители нынешних 20 — 30–летних молодых людей знают о Великой Отечественной войне только из рассказов ветеранов, книг и кино. Здесь время вносит свои коррективы: сложно с рассказами непосредственных участников событий, повести и фильмы создают уже те, кто войну сам изучал по учебникам. Тем выше значение музейных экспозиций, которые становятся практически единственным аутентичным свидетельством прошлого. Но и здесь сегодня не все так просто, как может казаться. В этом убежден наш сегодняшний собеседник — Сергей Азаронок, директор Белорусского государственного музея истории Великой Отечественной войны в Минске.
— Сергей Иванович, то, что музеи, подобные вашему, нужны — бесспорно. Но могут ли они оставаться в прежнем образе и с прежними подходами к работе?
— Все музейные экспозиции в чем–то консервативны, что вполне понятно. Конечно, организацию работы с посетителями необходимо менять. Мы сейчас проводим «круглые столы», лекции, встречи... Главное же — готовимся к переезду на новое место. Тем не менее посетителей в залах музея очень много. И заметна тенденция к увеличению их числа. В 2008 году с экспозициями ознакомились более 155 тысяч человек, в 2009–м — 173 тысячи. Прирост идет и за счет того, что музей, условно говоря, сам движется к людям. Сейчас мы такую практику развиваем. На выезде теперь работает треть наших научных сотрудников.
— Когда вы приезжаете в школы, у вас не создается впечатление, что дети отбывают повинность?
— Мы всегда внимательно следим за обстановкой, ведь выезды — дело непростое, просто так, без пользы кататься нет смысла. Но уже первый опыт показал: наш музей востребован в глубинке. Тогда, в Мстиславском районе, у детей глаза горели. Мы ведь не просто рассказываем о войне. Мы показываем историю через настоящие вещи и предметы. Сегодня такая работа организована уже в Дзержинском районе, где за несколько недель на наших экскурсиях побывали почти все местные школьники. Идет сотрудничество с Борисовским районом.
— Нужен ли такой стопроцентный охват? Вот недавно в редакцию пришло письмо от группы родителей из одного нашего областного центра с жалобой: мол, педагоги слишком часто водят детей в городской военный музей.
— Когда–то не так воспитали самих этих родителей. Мне даже жаль их. Понимают ли они, что делают, когда шлют такие жалобы в газету?.. А вообще, я считаю, в воспитании всегда присутствует элемент принуждения. Могу вспомнить собственное детство. Я учился в Минском суворовском училище, и нас постоянно водили на спектакли в оперный театр. Не спрашивали, хотим или нет. В 14 лет походы на оперу и балет казались ужасным испытанием. Тем не менее командир взвода вел нас — строем, чеканя шаг, бывало, и с песней. Случалось, на спектакле кое–кто умудрялся заснуть, за что потом нес заслуженное наказание. Но в 10–м классе мы уже соревновались за право побывать в театре. Я изучил весь репертуар. Я полюбил балет! Чего когда–то и предположить не мог. Теперь хожу на новые постановки с огромным удовольствием! Но ничего этого не было бы, если бы в 13 — 14 лет меня в театр не тащили фактически силком.
То же самое и с посещением музеев. Несколько раз педагоги водят в один и тот же музей? И правильно делают! Там всегда найдется, что новое рассказать и показать. Например, у нас в музее 12 тысяч экспонатов. И любой предмет на экскурсии «оживает». Так что увлекать можно бесконечно. Родители, наоборот, должны «принуждать» детей ходить в музеи. И требовать от музеев новых форм работы. Хотя спорить не стану: бесконечно водить по одному и тому же экскурсионному маршруту — плохо. Так быть не должно.
— Да, минский музей в своем роде уникален. Но давайте еще раз напомним — чем?
— Это первый в мире музей подобной тематики. Дата его рождения — октябрь 1944 года, когда город еще лежал в дымящихся руинах. Решение о создании музея принято и того раньше — в 1943 году! А в 1942 году в Москве в Историческом музее прошла выставка «Беларусь живет, Беларусь сражается, Беларусь была и будет советской!», рассказывавшая о жизни оккупированной территории, о зверствах фашизма и о борьбе народа. Уже тогда была видна уникальность сложившейся в Белоруссии ситуации. Республика попала под немецкую оккупацию, но ее значительные территории жили по законам советского времени — работали сельсоветы, райисполкомы. Вспомним Полоцко–Лепельскую, Бегомльскую зоны, Полесье — там немало мест, где фактически не ступала нога фашистов! Да, в Словакии, Югославии, Албании возникло сильное партизанское движение. Но чтобы во время оккупации партизаны контролировали территорию — такого практически нигде не встречалось.
— Концепции аналогичных музеев у нас и за рубежом схожи или существуют принципиальные отличия?
— По сути, схожи: все они рассказывают о войне. Но какими путями доносят информацию? Здесь уже появляются различия. На Западе говорят о Второй мировой войне, мы же больше — о Великой Отечественной, подчеркивая роль в победе советского народа. Хотя ни в коем случае не забываем и о Второй мировой войне. Не секрет, что многие страны Европы работали фактически так же активно, добросовестно, дисциплинированно как при своем родном правительстве, так и при немецкой оккупации. Возможно, они об этом не хотят вспоминать. А нам не стыдно за свою историю и за свой народ. Мы не встали на колени, а подняли освободительную партизанскую борьбу.
На Западе больше говорят о бедах народа, мы стараемся показывать войну через подвиг народа. Но не забывая о страданиях, причиненных людям войной. Каждый третий житель Белоруссии уничтожен. Это настоящий геноцид. Какая еще страна пострадала в той же мере? Так что наша концепция такая: нас убивали, но мы не сдавались, сопротивлялись, боролись и побеждали.
После нас первыми американцы опомнились: в 1950–е годы начали создавать свои национальные (!) музеи истории Второй мировой войны. И до сих пор в США продолжают открываться экспозиции, посвященные второму фронту. Мы активно сотрудничаем с зарубежными коллегами — правда, больше по теме Холокоста, обмениваемся выставками.
В Европе в музеях — конференция за конференцией, «круглые столы», встречи, практически все международные. Мы тоже начинаем перестраиваться. И это очень важно: взаимодействие, когда открываются новые точки зрения. Например, мы услышали, что Гитлер принял секретное решение создать музей порабощенных народов. В нашей Национальной библиотеке нашлись лишь небольшие отрывочные сведения. И тогда мы обратились в музей Берлин–Карлсхорст и музей Зеловских высот. Их специалисты поработали в немецких архивах. И отыскали! Отыскали приказ Гитлера 1942 года о создании музея порабощенных народов в Линце в Австрии. «Необходимо собирать, — цитирую выдержки, — образцы враждебной для германизма славянской культуры». Вот так. Представляете: практически в то же время, когда наше руководство принимает решение создать музей победителей! У немцев уже готовился проект здания — жесткого, холодного, в арийском стиле. Но прежде чем открывать музей порабощенных народов, надо сначала эти народы поработить. А народ поднимается весь на борьбу! И не по приказу, а по велению души. У белорусов менталитет народа–победителя. Я всегда выступаю против ставшего столь популярным утверждения: мол, наша главная черта — памяркоўнасць. Да, есть и памяркоўнасць. Однако это памяркоўнасць сильного. А сильный обычно сам не задирается, не вступает в склоки, он добрый. И идет себе, как глыба, вперед, никого не трогая. Но и его не трогай...
