Она ждала Высочайшего Гостя весь день, а Он, оказывается, приходил к ней трижды…
Когда-то, года три назад, здесь еще была сельская столовка. А точнее, просто забегаловка, по большей части, рюмочная. Словом, кому что нравилось. Теперешние достаточно взрослые горожане, приезжая проведать свою сельскую родню, с вожделением и трепетом вспоминают, как в детстве их водили сюда бабушки на праздники желудка. И обслуживания. Потому как за столами, накрытыми белыми скатерками, их обслуживали даже настоящие официанты. Точнее, один официант. И этого уже было достаточно для торжественной обстановки. Я с этим согласен, и со мной, только в другой местности, тоже происходили лет сорок назад такие волнующие моменты…
Словом, когда-то здесь и достаточно долго квартировал деревенский общепит. Сама по себе деревня – видная и очень старинная, о чем напоминают несведущим проезжим древний костел с подземным ходом, парк с уцелевшими, а местами даже отреставрированными зданиями графской усадьбы. И все это — над крутыми берегами несущего через века свои воды одного из притоков Западной Двины. Вот так: высоченный костел – по одну сторону реки, «торжественная» рюмочная – по другую. Конечно, стоит ли говорить, что аншлаги случались как в питейном заведении, так и в культовом. Выбор был у всех – католиков и излишне праздно живущих. Не было его только у православных. Им приходилось нести свои истовые поклоны в соседнюю деревню, километра за четыре, где находилась церковь с большим приходом.
Трудно сказать, этой ли несправедливостью руководствовалась церковная власть, но в один прекрасный день она по согласованию с местной взяла и открыла храм. В бывшей теперь столовке. Что ж, и это выход, тем более что в деревне сегодня торговых точек, в том числе и частных, достаточно. Агрогородок здесь развернули на славу, ну и соответствующие госинвестиции не заставили себя ждать: благоустройство, реконструкция, дороги, заборы, социальная сфера. Ожил, словом, похорошел древний поселок. И новая старая церковь пришлась ко двору.
Волей очень скорбных обстоятельств мне довелось отстоять в ней утреннюю воскресную службу. Не так давно. За неделю до начала Великого поста. На дворе – двадцать пять градусов мороза, в храме – примерно двадцать прихожан, включая и певчих. Сам он оформлен, как говорится, исходя из возможностей. Но все чин по чину: иконы, алтарь, свечи, ковры и самотканые половички на скользкой общепитовской плитке. Но не в этом, конечно, дело. А дело – в батюшке. В его поведении. И в его проповеди.
Несмотря на далеко не царские украшения церкви да и вообще приспособленность самого помещения, несмотря на мороз, более чем скромную явку паствы, свой плотный график, расписанный на этот день по всему большому его приходу, отец Петр, можно сказать, творил чудеса профессионального ораторства. Замечу, молодой отец Петр. Перед началом службы кто-то предположил, что он значительно сократит время службы – столько веских причин! К тому же после нее еще предстояли панихиды по поводу сороковин, ради которых, собственно, и стояла в церкви добрая половина посетителей. Словом, мог бы облегчить свой труд священник. Но он и не подумал этого сделать! Наоборот, в легком облачении, с голыми руками почти два часа расхаживал по храму, читая молитвы и совершая необходимые обрядные ритуалы. Ни разу не сбившись, один или вместе с певчими женщинами, не взяв и секундной паузы, как говорится, даже не присев. И вел службу так, как будто в храме негде было яблоку упасть.
Мы переминались с ноги на ногу, морозец покусывал пальцы рук и ног, закрадывался под верхнюю одежду, заставлял слезиться глаза. Но никто «не нарушил строя», не ушел, не выразил и намека на какие-то неудобства. Мне даже показалось, что священник все понимает, что он высоко оценивает такую нашу покорность и терпение, и не возражал бы, если бы кто-то не выдержал испытания, тихо вышел. За время даже одной молитвенной фразы он умел очень выразительно и испытующе посмотреть в глаза каждому присутствующему в церкви, словно великий маг, проникал в их естество, параллельно и вопрошая, и благодаря. За веру. И за понимание ситуации.
Но вот батюшка окончил. Объявил, что наступила последняя неделя перед Великим постом. Объяснил, как надо готовить себя к началу очищения. Сказал, насколько это оправданный и непростой шаг для тех, кто способен на пищевые лишения. И тихо, но убедительно добавил, как мне показалось, главное. Куда важнее, мол, во время поста очистить не только человеческий организм, но и человеческую душу. А это, батюшка еще раз успел заглянуть в глаза каждому, куда более сложно, куда более ответственно. Но не менее обязательно.
И рассказал одну притчу. Многим, наверное, известную. Но хорошенько, возможно, подзабытую, а потому с повестки жизни снятую. Многим из нас вообще, а не только, а может быть, не столько из тех, кто слушал в тот воскресный день молодого батюшку. Не ручаюсь за дословную точность, но суть притчи вкратце такая.
Одной набожной женщине сказали, что завтра к ней в гости пожалует сам Господь. С утра она занялась приготовлениями, стирала, убирала и стряпала. Ей хотелось предстать перед Высочайшим Гостем и во всем самом лучшем. В дверь постучали, она открыла, испугавшись: еще рано, и она не готова… Но это пришел нищий мальчик, попросил милостыни, попить и поесть. Женщине, ждущей самого Бога, конечно, было не до маленьких попрошаек. Она, очень занятая, сказала: мне некогда заниматься тобой, не мешай, уходи. Днем снова раздался стук в дверь: на сей раз уставшая путница прозрачно намекала на миску супа и кров над головой. От слишком увлеченной предстоящей встречей хозяйки ей поступил тот же ответ. Уже под вечер она вынуждена была открыть испещренному язвами инвалиду, который тоже умолял о помощи. И этот бедняга ушел ни с чем.
Наконец, у хозяйки все было готово к встрече с Господом. Она ждала Его весь вечер. И всю ночь… Под утро, удивленная и уставшая, женщина воздела руки к небу и взмолилась: почему, Господи, ну почему Ты проигнорировал мое великодушие и гостеприимство? Вдруг ей явился Всевышний и сказал: «Я приходил к тебе трижды, но ты слишком была занята…»
По дороге домой, так сказать, оттаивая душой и телом, я долго размышлял о том, сколько человеку надо сделать добра другим, чтобы самому прослыть добрым. Нет, неверно: не прослыть, а быть им. Надо полагать, бесконечное количество раз. Пока он жив. А не только во время постов. Ибо один пример равнодушия, черствости, высокомерия способен свести на нет все благородные дела и устремления. И не важно, совершаешь ли ты свои благородные поступки во имя одного ма-а-ленького — по росту, рангу, званию — человечка или ради высокопоставленной особы. Читаешь ли проповеди десятку прихожан в продрогшей деревенской церквушке или говоришь умные слова в огромном, в золоте и хрустале, главном храме.
Зашел ко мне знакомый, разговорились. Я ему возьми да и скажи: пост, мол, дружище, ты как – придерживаешься? А он мне в ответ: ем все подряд, как и ел, главное ведь здесь что – друг друга не скушать.
А и верно. Мне снова вспомнилась бывшая сельская столовка. Холодное февральское утро. Открытые настежь глаза незамерзающего священника. И еще почему-то – яркое, непередаваемое ощущение праздника детства за накрытым белой скатертью общепитовским столиком, когда я лично от имени всего человечества был абсолютно безгрешен…
