Не стало одного из самых выдающихся политиков нашего времени, человека-эпохи в новейшей истории России: на 86-м году ушел из жизни Евгений Максимович Примаков

Это я посадила самолет Евгения Максимовича в Вашингтоне в ту ночь, когда он совершил демарш, который позднее назовут «разворот Примакова». 

Мы сдавали номер «Комсомолки» (я тогда работала в газете заместителем главного редактора-ответственным секретарем), Примаков летел, в статье был аналитический комментарий, чего следует ждать от этого драматического визита в США. Разница во времени между Москвой и Вашингтоном требовала несовершенного действия, а жанр – совершенного. Я настояла на том, что в подзаголовке газета сообщила: началась поездка Примакова в США.

Утром этот «косяк» обсуждала вся Москва. Сам Евгений Максимович очень смеялся и сказал, что это была единственная хорошая новость в той жуткой ситуации с Югославией. И меня простили на работе!

Мы были знакомы 25 лет. Работали и в бытность Евгения Максимовича директором Службы внешней разведки, и когда он стал министром иностранных дел. Потом он попросил «Комсомолку» включить меня в премьерский пул. Попыталась поотнекиваться – все же я журналист-международник, а тут в теме надо разбираться: тяжелейшая экономическая ситуация, дефолт, не очень благоприятное общественное мнение, нападки СМИ на членов команды премьера... «Тебе доверяю, будешь ходить ко мне на совещания каждую неделю, чтобы газета понимала, что происходит», – сказал Евгений Максимович. И каждую субботу примерно в два часа дня он проводил закрытый брифинг для журналистов. Всегда с неизменным условием: «Писать об этом нельзя. Ни слова». 

Меня всегда это удивляло: Евгений Максимович сам был журналистом, знал, что наша работа – принести с любого мероприятия «лакомый кусочек» – эксклюзивчик, хотя бы абзац прямой речи, сказанной только нашему изданию. Но нет, слов на ветер Примаков никогда не бросал. И только спустя много лет, когда я работала в Центре международной торговли, а Евгений Максимович готовился к заседанию «Меркурий-клуба», где он собирался выступить по поводу текущего момента, а в конце сказать, почему он намерен голосовать за Владимира Путина, я поняла, какова цена слова для Примакова. Я должна была отработать на мероприятии, собрав пул журналистов и устроив пресс-подход. Зашла в кабинет... Евгений Максимович трижды прочитал мне свое выступление. И трижды находил, что в нем поправить. Наконец отправили текст в «Российскую газету», которая ставила это в номер. За полчаса до начала клуба звонит помощник: автор снова все перечитал, будет еще правка. Скажу честно: окончательный вариант был безупречен, не зря и не прихоти ради Евгений Максимович ювелирно взвесил каждое слово, каждое предложение, каждый акцент. 

Поэтому он очень переживал, когда журналисты неаккуратно цитировали его, а то и писали обидные вещи. Очень расстраивался, и тут успокоить его мог только верный друг – веселый, всегда позитивный Томас Колесниченко. Как уж он «заговаривал» ситуацию – даже не знаю. «Бяки» его тоже возмущали, но Томас Анатольевич, очень известный журналист, понимал, что справедливость и уважение к авторитетам в журналистской среде – уходящая натура.

Когда внук Сандро подумывал расстаться с журналистикой, Евгений Максимович сообщил мне об этом с явными внутренними колебаниями. Все же для Примаковых это – наследственная профессия. И только обсуждение того, как сам Евгений Максимович не раз менял свою жизнь, да и журналистика изменилась, его несколько успокоило. 

Очень часто, став министром иностранных дел, Евгений Максимович давал интервью в самолете. Если перелеты были долгими, то с удовольствием, уже не под диктофон рассказывал о своих друзьях, вспоминал анекдоты, смеялся. Были и очень грустные воспоминания: о его так рано ушедшей жене Лауре, о сыне. Он никогда о них не забывал. Жаль, что это не моя тайна и даже сейчас не могу об этом рассказать. Он всегда интересовался, как растет мой сын. Может быть, потому, что его тоже зовут Александр... «Сын – это главное, расти сына», – говорил Евгений Максимович. И мы немедленно снова погружались в работу.

Однажды Евгений Максимович сообщил, что наша с ним фотография, сделанная во время интервью на борту, войдет в его новую книгу. И вот книга выходит, открываю, ищу себя... На фотографии крупно Евгений Максимович, что-то увлеченно мне рассказывающий, и только одна моя рука, держащая диктофон. Все остальные части тела были отрезаны, чтобы скадрировать снимок. Смотрю – и не знаю, плакать или смеяться. 

Как-то, когда Евгений Максимович еще возглавлял разведку, были в Ясенево и он пригласил зайти к нему домой. Скромный кабинет с диваном, покрытым, как было заведено у советской интеллигенции, клетчатым пледом. Книжные полки и тысячи книг. Аскетизм. Точно такие кабинеты во времена СССР были у всех интеллектуалов – конструкторов, писателей, режиссеров. 

Он умел дружить с великими и невеликими. Когда узнал, что я больше не работаю в одной большой газете, сказал: «Лену мы не бросим». Хотя где Лена и где Примаков? 

Для тех, кто соприкоснулся с Евгением Максимовичем как с человеком, тем очевиднее: это невосполнимая утрата.

Елена Овчаренко, главный редактор журнала «Союзное государство»