Мы часто повторяем: война не закончится, пока не будет похоронен ее последний солдат. Сказано красиво, но, если смотреть на вещи реалистично, выходит, она не закончится никогда. И не потому, что современное общество особо бездушное (хотя не без того, конечно). Просто и Первая мировая, и особенно Вторая унесли так много человеческих жизней, что огромному количеству жертв навсегда остаться лежать в одной общей братской могиле под названием земной шар — каждому там, где застигла беспощадная смерть. И вообще, может не стоит уже тревожить полуистлевший прах? Не тешим ли мы пышными ритуалами перезахоронений лишь свою гордыню — мол, какие памятливые и благородные?! Мне же кажется, война не закончена, пока не ушли из жизни ее свидетели и не обрели душевный покой ее жертвы.
Вчера. Вевельсбург
Эта треугольная по форме крепость появилась в Германии в 1603 — 1609 годах и была резиденцией Падерборнского князя–епископа. Но потом, к XVIII веку, она уже пустовала и постепенно разрушалась. В 1933 году в Вевельсбурге появился купец на древнюю недвижимость — рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. Он решил выстроить здесь новое укрепление — создать своего рода закрытый клуб, культовое место для членов организации СС. Планы вынашивались огромные. Поэтому быстро реализовать их не получалось.
Организация СС, считавшая себя военным орденом, поначалу состояла всего из 250 человек. Это была личная охрана Гитлера и его партии. Но, оказавшись в благоприятных для размножения условиях, СС стала разрастаться, и к 1934 году ее численность достигла 32 тысяч человек, выросло ее значение и влияние в Германии. Постепенно менялся и замысел строительства в Вевельсбурге.
А в 1945 году крепость практически уничтожили тоже сами эсэсовцы — чтобы не оставлять никаких свидетельств о себе. Сохранилась лишь некоторая мебель да посуда с нацистскими символами — их разобрали, можно сказать, растащили жители местной деревни Вевельсбург. Работники музея, расположившегося сейчас в крепости, уверены: если пройтись по окрестным домам старожилов, и сегодня найдешь остатки той нацистской «роскоши». Например, можно увидеть массивный стул из замка с изображенными на нем эсэсовскими рунами — их просто прикрыли одеялом. Стулом в доме очень дорожат и передают по наследству. Гид музея Ольга, рассказавшая эту историю, закончила ее тревожными словами: «Смешно. Но больше страшно».
Но крепость не стояла в чистом поле. Исторически вокруг нее расположилась большая немецкая деревня. Местный люд поначалу сложно привыкал к новым обитателям замка. Приезжие были богаты, заносчивы, ходили только в форме. Их женщины носили туфли на высоких каблуках, чего аборигены вообще не знали, потому что жили очень скромно. Но практичные крестьяне предпочитали прятать свою неприязнь к пришельцам, надеясь, что их присутствие поможет развитию деревни и росту благополучия.
Над проектом новой крепости работали несколько лет, закончить его удалось лишь к 1944 году. Большую роль в замысле играли различные символы, нередко с мистическим оттенком, призванные свидетельствовать об огромной власти СС. Центр всего комплекса назывался «центром мира». Казалось бы, в 1944 году очень странно строить такие планы, пора бы отрезветь.
Но сохранилось и несколько оригинальных помещений — наверное, помогло то, что они сплошь отделаны камнем, ценными видами мрамора, поэтому выстояли. Сейчас вход в них закрыли решетками, попасть туда можно только с экскурсией.
Эти культовые залы остались недостроенными. Считается, что прежде на месте главного зала была епископская часовня. Но историки об этом практически ничего не знают.
И вообще, документов нет, все уничтожено. Те, кто строил, либо не выжили, либо предпочли молчать. Поэтому люди начали домысливать: что там могло быть. Например, высказывались догадки, будто бы эсэсовская верхушка собиралась там на некие тайные мессы, сидела в больших кожаных креслах и приносила в жертву детей. Насчет мессы и кресел — кто его знает. Но то, что на нацистский алтарь положены жизни многих сотен тысяч детей, — страшная правда.
В подземелье расположился склеп — подобие некоего святилища. Предполагалось, в его центре будет гореть огонь, символизирующий нацистский «центр мира».
Недалеко от крепости находился концлагерь Нидерхаген, созданный еще в 1939 году специально для поставки рабочей силы на строительство эсэсовского комплекса. В 1941-м здесь — уже 3.900 пленных. По меньшей мере 1.285 узников, в основном из Германии, Украины, Польши и России, были убиты или умерли от тяжелой работы в каменоломнях, голода и издевательств. Был в лагере и крематорий. Было и нечто вроде бассейна, в котором непокорных наказывали зимой: обливали холодной водой.
С 1939 года в лагере содержались политические, коммунисты, военнопленные, уголовники. Чтобы различать категории заключенных, на их одежду пришивались разные по цвету треугольники, например у коммунистов — красные, у свидетелей Иеговы — фиолетовые. Русским вписывали букву Р.
Сегодня. «Памятный день 2 апреля»
Треугольник стал главным символом небольшого мемориала на месте, где размещался лагерь Нидерхаген. Сейчас это территория большой и, судя по ее виду, очень благополучной деревни Вевельсбург. Красивые, ухоженные дома, много цветов — ничто не напоминает о войне, о происходивших здесь событиях. Гид по Вевельсбургу — местный педагог, активист евангельской общины, энтузиаст–историк и руководитель антифашистской общественной инициативы «Памятный день 2 апреля» Фолькер Кольшмид обращает внимание экскурсантов: на улицах деревни нет даже простых табличек, указывающих, где в годы нацистского режима размещался лагерь для военнопленных, где теперь находится мемориальный знак. Почему? Это отдельная история.
В евангелической антифашистской организации «Памятный день 2 апреля», которая ставит своей целью не дать умереть памяти о происходивших здесь событиях времен Второй мировой войны, сейчас состоит около 80 человек. Из них лишь 35 — жители самого Вевельсбурга. И если проходит какое–либо мероприятие, связанное с некоей военной датой, то, скажем, из 100 — 150 его участников не больше трети будут из деревни. Господин Кольшмид считает — все потому, что у деревни до сих пор сохранилось чувство вины. Но для многих оно трансформировалось не в покаяние, для чего требуется настоящее мужество, а в отрицание, что дается достаточно легко.
Да, и в Вевельсбурге в период гитлеризма были нацисты. Наверное, потому жители считают, что все эти экскурсии — не в их интересах: о своем темном прошлом вспоминать нелегко и не хочется. Фолькер рассказывает, как однажды встречал на местном вокзале группу бывших узников нацизма из России и Украины и захотел зайти с ними в бар выпить что–нибудь. Но барменша, узнав, кто в группе и откуда, отказалась обслуживать. Потом выяснилось: ее муж в свое время служил нацистским офицером.
Более того, когда появилась инициатива открытия мемориала на месте бывшего концлагеря, тут же родилась контринициатива местных жителей — против памятника: мол, все осталось в прошлом и нет никакой возможности туда заглянуть. Разгорелись большие споры, в том числе и с участием политиков. Их освещали местные газеты, телевидение. Акция вызвала большой резонанс. Общественное мнение разделилось. Деревня, как она сама определила, чувствовала себя «загнанной в угол». В СМИ мнение преобладало в зависимости от направленности издания.
Сам Фолькер раньше жил в 13 километрах от Вевельсбурга, и, говорит, там практически никто ничего вообще не знал о концлагере. А ведь в нем погибло более тысячи человек. Вообще, после войны жители Вевельсбурга утверждали: они ничего не могли знать, так как лагерь от деревни отделяла большая глухая стена, скрывавшая от посторонних глаз и ушей все происходившее. На самом же деле, считает Фолькер Кольшмид, никакой стены, похоже, не было вообще. Эту стену жители возвели в своем сознании, в своей душе. Лагерь размещался практически в деревне, и каждый день из одного ее конца в другой колонну заключенных гоняли на работу в каменоломни и в замок. Колонну тоже заслоняла стена?
Сегодня от узилища почти ничего не осталось. Но сохранился дом, служивший входными воротами, от которых шла главная улица лагеря. «Однажды приезжий человек позвонил в дверь и спросил: «Скажите, пожалуйста, где здесь концлагерь?» — Не знаю, как в этом доме можно жить», — замечает Фолькер. Поступал также запрос на строительство нового дома на участке земли бывшего концлагеря.
В 80–х годах удалось прийти к компромиссу: площадку лагеря оставили, скосили, ничего больше на ней не строили. Но и никаких мемориальных досок не позволили делать. Однажды небольшую все–таки установили. Но ее тут же ночью открутили и выбросили в лес. Местные антифашисты нашли, и теперь доска хранится в музее крепости Вевельсбург.
Ситуация открытого противостояния продлилась до 1998 года, когда группа местной молодежи и два педагога организовали семинар по истории своей деревни. На него они пригласили тех, кто прошел концлагерь Вевельсбурга. Бывшие узники рассказали собравшимся о том, что здесь было в годы Второй мировой войны. Марк Вайтмар, еврей по национальности, специально прилетел на встречу из Америки и выступил от имени выживших заключенных. Он говорил о том, как много для него значит стоять свободным на месте, где перенесено столько страданий. И попросил: «Для нас, бывших узников, очень важно, чтобы здесь был памятный знак о погибших». Тогда и появился треугольник — поначалу просто выложенный на земле из небольших досочек и засыпанный белым щебнем. По его сторонам легли цветы — по тюльпану за каждую погибшую в лагере душу.
И опять местные люди испугались: мол, возникнет целый памятник, к которому начнут большими автобусами привозить экскурсантов... И тогда снова возобновилась дискуссия. Инициировала ее молодежь — не дети, а уже внуки свидетелей и участников происходившего в годы нацизма.
В результате решили треугольник сделать постоянным мемориальным знаком. Его проект разработали студенты. По краю треугольника — надпись на трех языках: немецком (язык Германии), английском (язык мирового общения) и русском (две трети заключенных в лагере были из СССР): «Этот треугольник сделан по образцу отличительного знака заключенных концлагеря на месте площади построения концентрационного лагеря Нидерхаген. Он напоминает о жертвах эсэсовского насилия в Вевельсбурге с 1939 по 1945 год». Открылся памятник 2 апреля 2000 года. 2 апреля 1945 года освободили последних оставшихся 45 узников лагеря. Отсюда и название общественной организации, опекающей мемориал и музей в замке Вевельсбург.
Памятные встречи обычно готовит молодежь: они и театральное представление организуют, и конкурс рисунка углем (в память сохранившихся рисунков углем, которые делали узники). «Вчера. Сегодня. Завтра. Но ответственность остается» — было написано на плакате, который держали молодые немцы во время одного из памятных мероприятий в Вевельсбурге. Снова появился план установить мемориальную доску и хоть какой–то указатель, потому что зимой, когда землю заносит снегом, заносит и мемориальный треугольник и тогда о присутствии памятного знака вообще ничто не свидетельствует. «Я не уйду отсюда, пока не добьюсь своего», — говорит Фолькер Кольшмид.
Но как относятся к самому Фолькеру в деревне, поинтересовалась я. Ответ оказался неожиданным: «Я работаю в деревне тренером по футболу, а футбол для местных жителей — самое важное. Со мной на тему прошлого никто не разговаривает — только о футболе. Но главная организация у нас здесь — общество стрелков. Ежегодно они проводят свои традиционные парады — как и много лет назад. Я никогда не вступлю в это общество, значит, никогда не стану настоящим вевельсбуржцем...» — заключает Фолькер. Зачем ему все хлопоты и беспокойства, связанные с мемориалом? «Еще со школы меня волновала антифашистская тема. Мои родители во время Второй мировой войны были изгнаны из своего дома. Большая часть мужчин в роду погибла. И в семье никогда о том не забывали», — последовало объяснение. По вере Фолькер — протестант, его жена — католичка, сыновья: один — протестант, другой — католик. Вот такая религиозная толерантность в действии.
Евангелистский пастор Пауль Шнайдер не принял Гитлера и его идеологию, за что также отправился в лагерь Бухенвальд, где был замучен в 1939 году. Дом Пауля Шнайдера сохранился в Вевельсбурге. Теперь в нем размещается местная евангелистская церковь, перед ней установлен памятник несгибаемому пастору.
Несмотря на все сложности, почти каждый день в крепости Вевельсбург и на месте бывшего лагеря Нидерхаген бывают экскурсии. Люди приезжают из разных стран. Только вот автобусы непосредственно к мемориалу не подходят, остаются подальше на стоянке...
Были ли среди пленников лагеря Нидерхаген жители Беларуси? Господин Кольшмид не знает. Может, у наших читателей есть сведения о белорусах, бывших пленниками лагеря Нидерхаген в Вевельсбурге в годы Второй мировой войны?
Завтра. Душа жаждет мира
Ну а завтра? Что же нас ожидает завтра? Ответ, наверное, зависит от того, что думают сегодня те, кому сейчас 18 — 20 лет. Например, немецкая студентка Сильвия, участвовавшая в Дортмунде в дискуссиях вместе с приехавшими на конференцию «Мосты совместной культуры памяти» белорусскими молодыми историками, побывав в Вевельсбурге, открыла для себя, что в Германии тема Второй мировой войны «так трудно перерабатывается».
Конечно, немецкой молодежи сложнее понять то, что нам ясно с детства. Ведь, как заметила полочанка, историк Катя Кривичанина, «белорусам проще, так как мы живем среди людей, переживших эти страшные испытания». Однако проще — не значит легче.
Но какой все–таки должна быть память о той страшной войне? Буркхард Гран, педагог дома–музея МОЦ в Дортмунде:
— Нигде не видел такого эффективного подхода, как в проектах Международного образовательного центра в Минске, а бывал много где. Особенность их в том, что, кроме воспитания, образования, научных исследований, здесь оказывают конкретную помощь старым людям, бывшим нацистским узникам. И это очень важный аспект культуры памяти. Внимание к конкретному человеку, забота о нем — важнее, чем любая информация... Благотворительная программа «Обеспечим достойную старость», которой руководит Марина Бачило, реализуется второй год. «Забота о подопечных людях, переживших военные ужасы и страдания, — это и есть наше отношение к прошлому, наша память о нем», — говорит Марина. Кроме того, уверена она, принципиальный момент — приобщение к благотворительной, волонтерской деятельности молодежи. На одних словах ведь не научишь молодое поколение сочувствию и доброте. И только в таких трудах можно узнать, насколько бесценно человеческое участие и внимание. А для того чтобы стало яснее, что значит для самих пожилых людей проект, организованный с помощью немецкой стороны, привела пример:
— Одна наша подопечная, бывшая узница, как–то рассказала о себе такую историю: «После войны я долго ненавидела немцев. Но однажды увидела перед собой глаза немецкого пастора. То, что в них прочитала, трудно передать словами... Эта встреча стала моим первым лекарем от ненависти». А пастор, добавлю, — ее добрым другом...
К проведению конференции «Мосты совместной культуры памяти» в Дортмунде организаторы приурочили открытие выставки известного белорусского архитектора, одного из авторов мемориалов «Хатынь», «Яма», «Красный Берег» в Жлобинском районе Леонида Левина. Экспозиция его «военных» работ впервые прибыла в Германию и теперь будет целый год экспонироваться в разных городах страны. Леонид Менделевич различными почестями не обойден — лауреат многих высоких премий, — но на открытии было заметно: выставка в Дортмунде для него особенно важна. Ведь и он сам, и его родные — жертвы той войны. Леонид Менделевич ничего не забыл, о чем свидетельствует вся его профессиональная, творческая, общественная деятельность. Но душа–то жаждет мира... И душа Леонида Менделевича, и душа профессора Манфреда Цабеля — с его помощью организована выставка, о нем многие в Минске говорят с уважением и благодарностью...
Банальная сентенция — время летит быстро. Но оно действительно летит быстро! И вот уже «завтра» становится «сегодня», а «сегодня» — «вчера». И вот уже наши будущие последователи пытаются отыскать что–то в своем прошлом. Что они найдут там?
— Я огорчен, что сейчас разрушаются памятники советских времен, которые можно объединить общим условным названием — «воинам–освободителям», во множестве возведенные во всех наших городах, поселках, во многих деревнях, — с грустью констатировал руководитель Исторической мастерской Кузьма Козак, сидя во внутреннем дворике замка Вевельсбург. — Пусть даже они не имеют художественной ценности. Но это же артефакты эпохи, ее аутентичные свидетельства. И мы обязаны их сохранить для будущего. Возможно, в музеях. То же касается и памятников Ленину, Сталину.
Мне кажется, Кузьма Иванович прав, хотя оппонентов, думается, у него хватает. Вирус болезни беспамятства тоже ведь сеется войной. И до сих пор собирает эта болезнь свою печальную жатву — последних жертв.
Раньше мы называли: человек, переживший войну, оккупацию; партизан; подпольщик; фронтовик; узник концлагеря; военнопленный... Теперь все чаще — свидетель, принудительный рабочий... Но для меня термин «свидетель» парадоксальным образом исключает именно индивидуальность, человеческую личность. Когда — не конкретный Иван Иванович Иванов, настрадавшийся и отмучившийся в концлагере, а «свидетель», когда — не объект, а функция. Допускаю, что в том есть логика и требование времени. И все же жаль, что так получается. Уходят люди, и с ними уходят эмоциональность, живое восприятие военного прошлого. Память завтрашнего дня уже будет совсем другой по форме. Но по содержанию–то она останется такой, какой мы ее видим сегодня.
Автор благодарит ММОЦ имени Й.Рау и лично В.Балакирева за организацию поездки в Германию и оказанную помощь в подготовке материала.
Информация к размышлению
Нацисты создали широкую сеть различного типа лагерей для содержания военнопленных и насильственно угнанных в рабство граждан оккупированных стран. При этом использовался опыт работы внутренних концентрационных лагерей, созданных в Германии после 1933 года. Лагеря для военнопленных делились на 5 категорий: сборные пункты (лагеря); пересыльные лагеря (дулаг); постоянные лагеря (шталаг); основные рабочие лагеря; малые рабочие лагеря.
Сборные пункты создавались рядом с линией фронта или в районе проводимой операции. Здесь шло окончательное разоружение пленных, составлялись первые учетные документы. Дулаг, т.е. пересыльный лагерь, обычно размещался вблизи железнодорожных узлов. После первоначальной сортировки пленных отправляли в лагеря, имеющие, как правило, постоянное месторасположение в тылу, вдали от военных действий. Все лагеря различались по номерам, в них находилось большое количество пленных. Шталаги служили базой для сети основных рабочих лагерей, где содержалось по нескольку тысяч узников. Эти лагеря отличались друг от друга буквами, добавляемыми к наименованию главного лагеря. Малые рабочие лагеря подчинялись основным рабочим лагерям или непосредственно постоянным шталагам. Различались по наименованию населенного пункта, где размещались, и по названию основного рабочего лагеря, к которому были приписаны. Численность заключенных в малых рабочих лагерях — от нескольких десятков до нескольких сотен человек.
Первый концентрационный лагерь в Германии возник почти сразу после прихода к власти Гитлера, в 1933 г. — на окраине городка Дахау близ Мюнхена. По приказу Гиммлера был создан концлагерь Освенцим. 14 июня 1940 г. сюда привезли первый транспорт — 728 поляков. Существовали также лагеря на территории Польши, Чехии, Латвии и других восточноевропейских стран — Майданек, Саласпилс и многие другие.
Наиболее известны концентрационные лагеря: Арбайтсдорф, Берген–Бельзен, Бухенвальд, Гросс–Розен, Дахау, Заксенхаузен, Миттельбау–Дора, Нейенгамме, Нидерхаген–Вевельсбург, Равенсбрюк, Флоссенбург (Германия); Аушвиц/Освенцим/Биркенау (Освенцим), Варшава, Плащов (Краков), Майданек (Люблин), Штуттхоф (Польша); Герцогенбуш (Нидерланды); Кауен (Каунас, Литва); Маутхаузен (Австрия); Натцвайлер (Франция); Рига–Кайзервальд (Латвия); Файфара/Вайвара (Эстония). В 1942 году для «окончательного решения «еврейского вопроса» гитлеровцы создали в Польше лагеря смерти. Массовое уничтожение евреев производилось также в Освенциме и Майданеке.
Фото Кузьмы Козака.
