...Спасибо новому веку: раскрывает карты старого, являя забытые персонажи-лики. Причем не только архивным методом, но и методом живой памяти.Звонок минчанки Алисы Ротмистровой был как предвестник чуда: "А вы про такую минскую художницу слышали - по фамилии Мрочковская?"
Нет, честно призналась я, чем слегка обескуражила визави. Алиса Павловна тут же выложила интригующие козыри: "В XX, между прочим, столетии жила - красивый двухэтажный дом стоял на месте нынешнего парка Горького. Девочкой я к ней бегала до войны смотреть картины. А уже после войны ходила в Национальный художественный музей опознавать ее портрет".
Птицу счастья надо ловить за хвост при первом приближении! И я позвонила в Национальный художественный музей - ведущему научному сотруднику отдела современного белорусского искусства кандидату искусствоведения Людмиле Наливайко. Людмила Дмитриевна в свою очередь вызвонила коллегу, тоже искусствоведа Надежду Усову. Встречу "большой четверки" назначили в музее.
Под его сводами и прозвучала из уст давно поседевшей девочки Алисы романтическая история про Пальмиру Любомировну Мрочковскую.
"С 1932 года мы жили в одном доме с Мрочковской, через стенку. В большом же особняке художницы поселились после революции совсем другие люди. С детства я любила крутиться возле нее. Мама моя, простая прачка, ей по хозяйству помогала, а она меня учила: читать, играть на рояле. Она и моему папе помогла выучиться на телеграфиста. Вся комната была заставлена картинами. И среди них одна огромная: метра три в ширину и метра два в высоту - "Гибель "Титаника" называлась.
Еще у нее собачка была. А сидеть она любила в старинном кресле или на скамеечке возле сарая. Почти всегда - грустная-грустная. Во все черное одета. Но как-то раз еще перед войной, году, может, в 1938-м или в 1939-м (мне к началу войны только девять лет исполнилось), приходит во всем белом. Платье белое, и чулки, и туфли, и красивый шелковый платок с кистями на плечи накинут. В Москву собралась ехать - говорили, большую премию получать. За свои картины. И за одну особенно - портрет Сталина с девочкой. Может, кто помнит такую же фотографию в газетах. Так вот Мрочковская нарисовала аналогичную картину: моя старшая сестра Елена позировала ей - у нее прическа похожая, с челочкой, была.
Вернувшись, Мрочковская вроде неплохо некоторое время жила. А перед самой войной совсем ослабела - много кашляла, на улицу почти не выходила. И денег, видно, не стало.
В первые дни войны мы решили бежать от бомбежек в ближайшую деревню. Я к соседке: "Бабушка, пойдемте с нами!" А она в ответ: "Пусть меня убивают, не хочу жить, буду умирать".
Когда через несколько дней мы вернулись в Минск, наш деревянный дом на восемь квартир, стоявший там, где теперь вход в парк Горького, сгорел от фугасной бомбы. В огне пропал и портрет моей бабушки, нарисованный Мрочковской. Он у меня в изголовье висел, я очень им гордилась, всем в детстве показывала. Бабушка моя, мать отца, была украинка и работала поваром у Мрочковской - та и нарисовала ее в национальном украинском костюме: с цветастым платком и бусами. Вот так бывает: черт лица не помню, а бусы и платок помню.
Позже Мрочковской мы уже не увидели. Соседи Несневичи (тоже известная до войны в Минске фамилия), вернувшись из эвакуации, рассказали, что наши солдаты спасли старушку - вынесли на руках в грузовик и вывезли куда-то в деревню. Но вскоре, по слухам, она умерла".
Такой вот прозвучал два года назад рассказ, то и дело перебиваемый строгими вопросами музейщиц: а как выглядела картина "Гибель "Титаника", а что еще Мрочковская нарисовала до войны, а сохранились ли у Ротмистровой довоенные фотографии? На что Алиса Павловна, ничуть не обижаясь, поясняла: увы, бомбы не пощадили ни людей, ни шедевры.
Мне же тогда, честно говоря, хотелось верить во все то, что слышу. Или почти во все. И в княжеский титул умершей в нищете минской художницы. И в мужа-гинеколога, лечившего минчанок. И в кальварийское имение Мрочковской, где было столько коров и коз, что прекрасная дама могла позволить себе принимать молочные ванны. И даже в чудесное спасение (?) Пальмиры Любомировны с собачкой с утонувшего "Титаника" - больно уж душераздирающе-правдиво, по словам Ротмистровой, выглядела картина художницы. "Титаническая", конечно, версия, зато романтичная.
Самое главное - интрига-то на этом не закончилась.
Пристальнее вглядевшись в лицо Алисы Павловны, Надежда Усова достала художественный альбом Якова Кругера, открыла 29-ю страницу. Лик грустной красавицы с распущенными по плечам волосами открылся нашим взорам. И подпись: "Портрет Пальмиры Мрочковской", 1914 год.
- Его вы приходили в музей опознавать? - строго вопросила Надежда Михайловна сказительницу.
При виде печальной русалки лицо Алисы Павловны посветлело
: - Да, это Мрочковская, и именно этот портрет меня просил опознать для музея художник Кулаковский.
Вот так и состыкуется смальта в мозаике вечности: с Леонидом Кулаковским Алиса Ротмистрова познакомилась в парке Горького, покупая для себя одну из его работ и упомянув Пальмиру Любомировну. Воодушевленный встречей художник отправил ее идентифицировать даму с кругеровского портрета, благо Усова готовила в то время альбом о "белорусском Жераре".
Надежда Усова зачитала аннотацию к полотну: "Мрочковская для Минска того времени была женщиной неординарной. О характере полученного ею художественного образования сведений нет, возможно, это была художественная школа в Кракове, где она выставила свои работы в 1899 году. Она начала выставлять свои работы в Минске с 1916 года, принимала участие и в выставках 1920-х. На тогда молодых актрису С.М.Станюту и художника Л.Л.Кулаковского незабываемое впечатление произвели две из многочисленных находившихся в ее доме картин: написанный с натуры "Слепой лирник", выступавший у Красного костела, и "Гибель "Титаника". Ее собственный большой дом на углу улиц Захарьевской и Белоцерковной (не сохранился; располагался напротив теперешнего главного входа в парк им. Горького) стал своеобразным салоном-студией, "для многих художников отдыхом" (Г.С.Виер). Здесь устраивались репетиции любительских спектаклей и "живых картин", которые сама художница старательно режиссировала и собственноручно оформляла. В доме ее всегда собиралась молодежь, под ее руководством читались серьезные лекции и писались рефераты исторического содержания. Свободное от домашних, профессиональных и общественных дел время Мрочковская посвящала филантропии, наведываясь в бедные многодетные семьи, которые всегда могли рассчитывать на ее помощь. В этом доме жили несколько беспомощных стариков и множество подобранных беспризорных собак и кошек. (В 1901 году она входила в дамский комитет минского отдела Общества покровительства животным). В 1900-е годы она часто субсидировала и предоставляла помещение для частной школы Кругера. В 1920-е годы организовала художественную студию для детей пролетариев. В 1930-е годы, когда потерявшей свое состояние Мрочковской жилось особенно трудно, Кругер помогал ей, передавая заказы на портреты вождей для государственных учреждений. В первые дни войны дом Мрочковской со всеми картинами сгорел, художница же, по устным воспоминаниям ее ученика Кулаковского, была перевезена красноармейцами в деревню, где и умерла".
Грустную паузу, повисшую меж нами, первой прервала Надежда Усова
: - Стефания Станюта также вспоминала Мрочковскую добрым словом. Художница и ее дом казались будущей актрисе необыкновенными. Однажды она даже не удержалась от искушения: оказавшись возле кальварийского имения с гуляющими во дворе павлинами и дивной желтой черешней, залезла в сад художницы. И вдруг видит: выходит грустная женщина и протягивает ей ведро: мол, так ягоды не будут падать из рук... Загадочная женщина, загадочная судьба. Почему выставляла свои работы в Кракове, если жила в Минске? Кто был ее муж: дом-то был записан на некоего Камоцкого? Да и была ли она вообще замужем? Остались ли в живых родственники-наследники?
- Мне мама говорила, что детей у Мрочковской не было, только племянница, которую звали Стеллой, - оживилась и Алиса Павловна. - После войны я встречала ее. Может быть, и еще кто-нибудь был - просто мы не знаем.
Тут и Людмила Наливайко достала свой блокнот
: - Я из "Каталога I Усебеларускай мастацкай выста›кi" 1925 года, где выставлялись и картины Мрочковской, выписала ее довоенный адрес: улица Советская, 120, квартира 5.
Мы все еще раз посмотрели на портрет прекрасной незнакомки, чьей биографии почти не знаем и чьих живописных работ в своем городе не имеем. В 1914 году, когда Яков Кругер изобразил ее, Пальмире было 39 лет. Мудрый взгляд много повидавшей и страдавшей женщины, горькие складочки у рта - она выглядит старше своих лет. Что за печальная, роковая тайна гложет ее?
- А давайте я попробую связаться с живущей в Москве внучкой Якова Марковича, - вновь вывела нас из меланхолии Надежда Усова. - С наследниками Кругера ведь тоже удивительная история вышла. Тридцать лет молчали, не приезжали на могилу (он на Военном кладбище в Минске похоронен), а как вышел в 2000 году наш каталог, с благодарностью откликнулись на память о живописце. И девочка со знаменитого кругеровского портрета 1934 года тоже нашлась - Татьяна Леонидовна Ходынская. Пришла на выставку в свои 77, стала рядом - вылитый оригинал!..
Эх, музей - место, где и впрямь случаются, должны случаться чудеса!
На том мы и порешили: дружно ведем поиск дальше.
И теперь я жду, терпеливо жду нового чуда.
P.S. Нынешней весной я опять напомнила Усовой о нашем уговоре. "Кругеровская" папочка потихоньку пополняется, сообщила она. Да и еще одна свидетельница давних дней отыскалась: жена художника Михаила Савицкого также помнит Мрочковскую. Значит, продолжение последует.
