ВХОДИШЬ в квартиру минчанина гвардии подполковника в отставке Сергея Соболева — и попадаешь в самый настоящий музей. На стенах — десятки убранных в рамки фотографий членов нескольких поколений его семьи, другие реликвии. Вот дед Даниил Шахов — георгиевский кавалер, взявший в плен австрийского генерала. А вот фронтовые награды, полковничьи погоны отца, аккуратно сброшюрованные по годам его пожелтевшие письма с фронта жене Екатерине — их около 300. В этой трогательной экспозиции обращает на себя внимание неброский карандашный рисунок: суровый взгляд, капитанская «шпала» в петлицах — такую форму носили в первый период Великой Отечественной войны. Невольно защемило сердце, ведь и в моем семейном архиве есть подобный отцовский портрет…
Сергей Соболев: Этот скромный фронтовой рисунок — факт всенародной борьбы с безжалостным врагом.— Рисунок сделан на Ржевских рубежах, — рассказывает Сергей Васильевич. — Отец сражался там девять месяцев, был комиссаром батареи, затем 400‑го дивизиона, потом 52‑го гвардейского гаубичного артполка. Видите, в углу дата: 1 апреля 1942 года. А вот кто автор, пока не удается выяснить. Отец рассказывал, что один из «академиков» (так в дивизии называли московских добровольцев‑ополченцев, присланных то ли Союзом художников, то ли Академией художеств Москвы). Прибыло их человек десять, и все вскоре погибли...
А Василий Васильевич прошел всю войну и затем еще долго служил в армии. В трагическом 41‑м сражался на главном, московском направлении, дважды с боями прорывался из окружения. Что это значило, помимо опасности погибнуть в открытом бою? Соболев‑младший пересказывает эпизод, услышанный от отца: в их расположение вышли остатки разбитой немцами советской дивизии. Командира и комиссара решением трибунала расстреляли перед строем, остальных заставили пройти по могиле. После войны приговор отменили, расстрелянных реабилитировали, но в 41‑м в ход порой шли самые жестокие меры, чтобы заставить людей не дрогнуть…
А оставшиеся в живых бойцы и командиры 133‑й стрелковой дивизии, в которой служил комиссар Соболев, проходя через Москву, отобедали кашей на ступенях Большого театра и проследовали на наиболее опасное волоколамское направление, где прикрыли фланг знаменитой Панфиловской дивизии. Потом — те самые девять месяцев на реке Угре на Ржевском выступе. Там, где будущий маршал Георгий Жуков — тогда командующий Западным фронтом — скрепя сердце, изо дня в день с ходу бросал в атаку батальоны пополнения, чтобы не дать немцам перебросить под Сталинград ни одного полка, ни одного танка. И тем самым, возможно, спасший город на Волге.
Не подкачала 133‑я стрелковая дивизия: за массовый героизм и мужество в марте 1942 года она была преобразована в 18‑ю гвардейскую. О том периоде Василий Соболев, впоследствии кавалер пяти боевых орденов, писал жене к концу войны: наконец пришла медаль «За оборону Москвы», и она мне особенно дорога… Но заплатить за ту победу пришлось по высшей мере. Низинный восточный берег Угры далеко вглубь простреливался немцами с высокого западного берега, они выкашивали пулеметным огнем атакующих и любого, кто поднимал голову…
— Отец, как и многие фронтовики, не любил обо всем этом вспоминать, — продолжает Сергей Соболев. — На мои расспросы только махнет, бывало, рукой: «Ничего там хорошего не было, на войне». Однако на склоне лет оставил несколько ученических тетрадок воспоминаний и размышлений. О самом драматическом рассказал лишь маме. От нее узнал, что первой офицерской шинелью у отца стала шинель умершего от ран лейтенанта. В окружении, в тесной землянке. А о многом пережитом окруженцами и участниками тех боев просто невозможно говорить.
Однако вернемся к фронтовому портрету, написанному без малого 80 лет назад. Сергей Соболев настойчиво пытался установить автора. Ведь большинство ополченцев погибли, даже не успев отправить весточку домой. Вот и хотелось бы передать рисунок или копию наследникам художника, которые, быть может, до сих пор ничего не знают о его судьбе. Однажды, показалось, разгадка найдена. Из Москвы откликнулся внук одного из ополченцев‑«академиков», показал его рисунки и коллег. Некоторые по манере письма очень подобны отцовскому портрету. Увы. Или предполагаемый автор погиб незадолго до даты, указанной на портрете, или не совпадали другие факты…
— Этот скромный фронтовой рисунок — факт всенародной борьбы с безжалостным врагом, — говорит Сергей Соболев. — Поэтому я обратился с письмом к Государственному секретарю Союзного государства Григорию Алексеевичу Рапоте с просьбой оказать содействие в размещении рисунка в экспозиции Ржевского мемориала. Возможно, экспонат «заговорит», привлечет внимание поисковиков, и автор, погибший за Родину, будет установлен. В любом случае такие реликвии наглядно свидетельствуют о боевом братстве наших отцов во имя Великой Победы. Хотелось бы в торжественной обстановке передать ее из рук в руки, найти то место на реке Угре, где воевал отец, и просто постоять, склонив голову…
Не журналисту решать, насколько выполнима эта просьба. Но, думаю, ее бы поддержали многие и многие наследники боевой славы участников Великой Отечественной войны. Такие, например, как полковник в отставке Владимир Мелюшко. «СОЮЗ» рассказывал, как его отец Иван Мелюшко, удостоенный в 41‑м ордена за оборону Москвы, в 45‑м участвовал в Параде Победы на Красной площади столицы. Общеизвестно, что и отец Госсекретаря Союзного государства боевой летчик Алексей Рапота воевал на Ржевских рубежах. В одном из интервью отметивший, кстати, что невыносимая тяжесть многомесячной битвы пала в первую очередь на тех, кто сражался на земле: пехотинцев, артиллеристов, связистов… Постоянный Комитет Союзного государства очень тонко уловил эту общественную потребность увековечить подвиг Советского солдата, инициировав создание мемориала на Ржевской земле. Что же, как не лики героев, помещенные в этот пантеон нашей воинской славы, может быть лучшей памятью о них...
bibikov@sb.by
