Людмила на недостаток мужского внимания не жаловалась. Более того, на зависть приятельницам и беду соседей некоторое время в своей минской однокомнатной квартире она проживала сразу с двумя ухажерами: неконфликтным Петром Хомиевым, который официально приходился ей «бывшим», и вспыльчивым Иваном Шумилиным, который именовался «нынешним». Правда, большого счастья любовный треугольник никому из них не принес. Фигура эта оказалась крайне неустойчивой и опасной.
Сквозь старенькую входную дверь и худые бетонные стены «хрущевки» крики и ругательства неслись чуть ли не через день. Поклонники–соперники поколачивали друг друга. Соседи, бывало, даже милицию вызывали. Когда однажды в «шумной» квартире наступила тишина, кто–то из жильцов, будто в шутку, предположил:
— Может, уже поубивались?
И оказался прав: один из претендентов если не на руку и сердце Людмилы, то на ее кров и ложе отправился в последний путь, а другой основательно сел на нары.
В суде
— В тот день мы смотрели телевизор, выпивали, закусывали: я, Людка, Хомяк, ну то есть Хомиев, сосед Серега и знакомая Алла. Потом Люда и Серега вышли на кухню, Алла ушла домой, мы с Хомяком остались вдвоем в комнате. Я переключил программу, и тут у него начался психоз: глаза безумные, кричит, что никому не нужен, что покончит жизнь самоубийством. Потом схватил нож с табуретки, которая стояла между нами, и начал на меня замахиваться, — вспоминал в суде Иван Шумилин. — Я успел кое–как выбить из его руки нож, а потом попытался ногой оттолкнуть под диван. Хомиев схватил меня за грудки и раз пять ударил кулаком в лоб. Подобрав с пола нож, не целясь, я замахнулся. Уже потом понял, что попал ему в шею.
Этот единственный удар оказался роковым. Неосторожное убийство или превышение пределов необходимой обороны? Виновники криминальных трагедий, пытаясь выгородить себя и избежать ответственности, частенько стараются предстать перед следствием жертвой. Только зачастую рассказы их неубедительны. Особенно когда на теле потерпевшего несколько десятков ран (выходит, так шибко защищался, что вошел во вкус и не смог остановиться). Однако в этом случае удар всего один. Возможно, это и правда была самооборона. Выяснить, что произошло на самом деле между двумя соперниками, предстояло суду.
Людмила, слушая сожителя, в его версию не верила. Не мог Петя ни с того ни с сего за нож схватиться. Мысли уносили ее в прошлое. Она думала о Хомиеве, с которым прожила около 5 лет.
К моменту их встречи с мужем она разошлась, дети — двое сыновей — остались жить с отцом. Ей тогда было очень жаль себя. Она и жалела, все чаще прикладываясь к стакану. Родственников у бывшего детдомовца Хомиева не было, свой угол он продал, поэтому поселился в квартире новой подруги. Жили нормально, особенно не ругались. Он усердно халтурил: то грузчиком на рынке, то на строительстве коттеджей, то еще где. А потом, когда подался куда–то на заработки и съехал, в жизни Людмилы появился очередной поклонник — Иван Шумилин.
Глядя в зале суда на него, сидящего за металлической решеткой, Люда вспоминала лишь постоянные ссоры, скандалы, обиды. Пил–орал–избивал, пил–орал–избивал — замкнутый круг, в котором ничего не менялось месяцами. А вот Людмила изменилась: похудела, подурнела. Лицо и тело постоянно покрывали ссадины и кровоподтеки. Однажды сыновья заметили на ее шее порез. Она тогда отшутилась: дескать, Шумилин баловался и нечаянно порезал, хотя на самом деле угроза была вполне реальной. Если бы нож вонзился в горло чуть глубже...
В жизни
Устав от постоянных скандалов, мать Шумилина выставила скандальную парочку за дверь, и им пришлось переехать к Людмиле. Однако вскоре Иван, будучи осужден в четвертый раз, отправился в колонию за неуплату алиментов, а на пороге ее однокомнатной квартиры однажды вновь появился Петр Хомиев. Появился и остался. В отсутствие Шумилина он прижился в спальне, а по возвращении сидельца спокойно переместился на диванчик в кухню.
Жизнь втроем Люду и Хомиева вполне устраивала, не радовала она лишь Шумилина, который в порыве ревности начинал выяснять отношения.
— Уматывай отсюда подобру–поздорову, — не раз кричал разъяренный ревнивец.
Но Петр уходить не торопился.
— Людка меня не выгоняет, поэтому буду жить здесь.
Когда «нынешний» кавалер поднимал руку на хозяйку, за нее заступался «бывший» — и между соперниками завязывалась драка.
— Многие свидетели говорили про агрессию, несдержанность, жестокость обвиняемого, — отмечает старший следователь прокуратуры Фрунзенского района Минска Андрей Мурашко. — Одна из подруг Людмилы рассказала, что однажды у них в гостях она имела неосторожность эмоционально высказаться в его адрес, так тот вдруг схватил сковороду и ударил ее по голове.
Во внезапный приступ агрессии погибшего, на чем настаивал обвиняемый, суд не поверил. Рассудив, что если для кого и были характерны вспышки гнева и несдерживаемой ярости, так это для Шумилина. Не поверил и в то, что между соперниками в тот роковой день произошла ссора, в процессе которой Хомиев с ножом набросился на противника. Ведь ни те, кто находился в квартире, ни жильцы с верхнего этажа криков и шума драки не слышали. К тому же на теле обвиняемого медики не зафиксировали свежих побоев, одежда его была цела и невредима. Вызвала большие сомнения история про то, что Хомиев схватился за нож первым. Людмила и остальные свидетели единогласно утверждали, что свой нож Шумилин всегда держал при себе, хранил в ботинке (возможно, сказался опыт прошлых судимостей) и на стол не выкладывал.
Больше всего походило на правду, что, услышав в очередной раз отказ покинуть квартиру, Шумилин не стал скандалить, а выхватил припрятанное оружие и ударил соперника. За преднамеренное убийство суд приговорил его к 13 годам лишения свободы.
Копившаяся ревность, отравлявшая изо дня в день существование троим людям, вырвалась наружу, лишив жизни одного, свободы другого, любви третьего. Любовь и геометрия с ее треугольниками — вещи несовместимые. Только поняла ли это Людмила?
Рисунок Олега КАРПОВИЧА, "СБ".
