Пора ехать!

Во время этой беседы Александр Ширвиндт путешествовал в пространстве и времени

Ошибочно думать, что о путешествиях лучше всего знают "новые русские". Гораздо богаче опыт у тех, кто мог путешествовать, даже когда большинство обычных граждан не имели возможности ездить за границу. Один из таких избранных - известный артист Александр Ширвиндт, путешествовавший и в советскую, и в постсоветскую эпоху. Корреспондент встретился с Александром ШИРВИНДТОМ.

- Давайте начнем с путешествий за границу, которые вы совершали в советское время. Например, ваше "открытие Америки".

- Первое путешествие в Америку... Это была туристическая поездка от Союза кинематографистов. Тогда не знали еще, где Америка находится. Тысячу раз проверяли списки. Вызывали по всем инстанциям. А после нас разбили по четверкам и во главе каждой четверки поставили главного. Это было очень опрометчивым решением: мы сразу поняли, что каждый начальник четверки имеет отношение к определенной организации.

Это было страшное испытание, потому что первый раз в жизни нам дали суточные. Дали нам что-то около двухсот долларов. Представляешь, сколько это в те годы в пересчете на рубли? Умножай на сколько хочешь. Тогда джинсовый костюм где-нибудь "на развале" можно было купить за семь долларов... И мы набрали сыра, хлебцев, сухой колбасы, чтобы ничего, не дай Бог, не потратить на еду. Все похудели. Вот диета! Я приехал, как спичка. Потому что не было сил купить яблоко, когда вместо него можно купить авторучку. Тогда же у нас ничего этого не было и в помине. И все наивно поворовывали. Например, когда летели из города в город на их внутренних линиях, клали в сумки пластмассовые вилочки, ножички, стаканчики... А уж их мыло, шампуни - это была мистика!

Я жил тогда, в ту поездку в Америку, в номере с Владимиром Петровичем Ушаковым, мужем Веры Кузьминичны Васильевой. Он человек пунктуальный и точный и расписал все наши завтраки и обеды: сыр "Дружба", хлебец, растворимый кофе - все было расписано на две недели. Утром - одна галета, намазанная половиночкой "Дружбы", и кофе. Из каких-то страшных желтых пакетиков мы высыпали сухое молоко в наш кофе. Молоко это мне казалось очень странным по вкусу. И только к концу поездки я догадался прочесть на пакетике, что за молоко я пью. Оказалось - "сухое грудное молоко". То есть Владимир Петрович в какой-то женской консультации спер эти пакетики. И на две недели я впал в детство... Словом, все наши поездки были связаны с нищетой.

- Сейчас проявляется этот инстинкт советского человека за границей?

- Конечно, проявляется, ведь никто же не миллионер... Все едут на суточные. Просто театры стали выезжать намного чаще. А ностальгия по тому, чтобы побольше поесть и поменьше истратить, - присутствует. Сейчас мы разгулялись, но все равно есть атавизмы.

Но теперь чаще всего приехал и ворчишь: "Это номер не тот! Где вы питаетесь? Тут хороший шведский стол, там похуже..." И, кроме изжоги и скуки, ничего. А когда полдня ищешь пропитание!

Но главный ужас был в том, что все мы были голодные, а отели, где мы жили, - были шикарны. Бассейны, рестораны, бары - а никуда нельзя! На крыше одного из отелей, где мы были, находился бассейн, и стоял там аппарат со льдом. Пить-то хочется, а покупать питье - ни в коем случае! Вставляешь пластмассовый пустой стаканчик, нажимаешь кнопку, туда сыпется лед и сверху - несколько капель сиропа. Потом этот лед аккуратно выковыриваешь, оставляя только сироп. И так несколько раз. Когда сиропу набирается достаточное количество, тогда наконец лед мы оставляем в стакане, ждем, пока он растает. И так приготовляется сладенькая вода - почти пепси-кола.

- Но в странах соцлагеря, наверное, разница советской жизни и жизни "там" была не столь очевидной?

- С Андрюшей Мироновым мы ездили в Болгарию с творческими вечерами в Сатиричный театр в Софии. Сказать болгарам, что мы нищие, конечно, нельзя было, но они догадывались. Друзья послали на Золотые Пески, сняв нам номеришко. У нас с собой было по двести левов, все было расписано. Но шпана же, и эти двести левов улетели через два дня. И доживали мы свой отпуск в страшной нищете. Последний день. Когда за нами должны были приехать, у нас уже ничего не было. Хоть воруй. Последние два дня мы питались исключительно попкорном. И кофе, который стоил пятьдесят стотинок. Опускаешь деньги в автомат - падает стаканчик, в стаканчик - сахар, льется кофе и сверху спускается ложечка.

А в последний день нас пригласили русские туристы выпить с ними сливовицы. Выпили. А наутро просто не разлепляется рот. Голова гудит. И мы поперлись принимать свой завтрак - попкорн и кофе. Купили попкорн, опускаем деньги в автомат и - кофе льется, падает сахар, ложечка... А стаканчики у них кончились!.. Вот так мы питались за границей. Но все это было очень весело.

Не мы одни побирались: немцы, например, тоже попрошайничали. Помню, там был отель для русских туристов, и мы невдалеке фланировали, чтобы кто-то нас узнал и пригласил. Приходим утром туда, жара стоит. Видим на берегу навес, внизу сосиски продают, плиску - она стоила всего один лев шестьдесят пять стотинок!

- Помните до сих пор? Милые цифры?

- Конечно, помню. То есть бутылка плиски стоила около двух рублей. Потрясающе! Но все равно не было. Так вот, видим мы с Андреем такую сцену. Сидит под навесом замечательный наш турист: все купаются, он сидит под навесом. У него две бутылки плиски, одна уже пустая, другая начатая, сосиска лежит и рядом сидит немец. Рыжий. И наш немца угощает и разговаривает с ним. По-немецки наш - ни одного слова, немец по-русски - столько же. Но так как русский угощает - немец сидит, пьет и слушает. А наш, видимо, давно на море и загорел довольно своеобразно: загорал он в майке, и теперь на нем была майка из тела. А руки и шея - красно-коричневые. Он - из Магнитогорска. Говорит: "Я - сварщик". Немец: "О, я-я-, я-я!" - "Да не ты, б..., а я, я сварщик! Я варю трубы - диаметр - полтора метра!" - "О я! Я-я!" - "Да не ты, б...! Трубы!.. А когда я здесь купаюся, я потом обязательно обмываюся!" - "О я-я!" - "Да не ты!" И этот диалог, благодаря плиске, длится бесконечно... Так что на "шару" любили выпить не только мы. Вообще, "наши за границей" - об этом роман надо писать...

- А что это за история с тремя "гэбэшными" начальниками и бидэ? В театральных кругах она довольно известна.

- Это было еще когда я в театре служить не начал. Театр поехал на гастроли в Париж. А тогда и не предполагали, что такое возможно вообще - в Париж поехать, поэтому инструкции, предупреждение о провокациях - ну все как надо. Начальники были не "гэбэшные": секретарь партийной организации, профсоюзной организации и еще один начальник остановились, как высшие чины, в номере, где было бидэ. И один использовал бидэ не по назначению, решив, что это унитаз. А когда нажал - все это разлетелось веером по потолку и по стенкам. И они втроем сувенирными ложками, деревянными, в подарок привезенными, все это соскребывали. Даже опоздали на какую-то явку, говорят...

- Давайте отвлечемся от заграничных дел, пропутешествуем в те места, где вы рыбачили с Михаилом Державиным.

- Это целая история. Рыбачить мы ездили всю жизнь, это сейчас уже старые стали...

- Вы как-то сказали, что никак не можете научиться стареть. Что входит в это умение?

- Утром встаешь, вроде все нормально, бежишь. Надо добежать, скажем, до столба. Бежишь. Столба еще и не видно, а ты уже сдох. И так во всем. Это самое страшное. Необходимость сейчас обратно пропорциональна возможностям...

Ну так мы о рыбалке. Ездили часто под Астрахань. Поставили однажды палатку. К нам пришел верблюд. Так он и остался у нас. Мы подружились. Чем-то его подкармливали.

Но это когда было - тогда еще можно было палатку где хочешь поставить. А сейчас попробуй поставь палатку - разнесут в секунду. Где мы только ни были: и в Прибалтике, и на Полтавщине, и в Карелии... Помню, когда была лигачевская "война" с алкоголизмом, спиртного нигде не было. А поехать на рыбалку на три недели и там сосать лапу? И тогда под Астраханью, по личной подписи секретаря обкома нам удалось достать яблочное вино. Это что-то наподобие тормозной жидкости с сахаром. Изжога начиналась уже тогда, когда эта сладкая жуть появлялась перед глазами... Решили мы этого не повторять, когда большой компанией собрались на рыбалку снова. Мой друг взял отпуск на телевидении и целую неделю на даче гнал самогон. Причем гнал его совершенно потрясающим способом. У него была неслыханная аппаратура, масса фильтров, марганец, какие-то листья, потом туда еще что-то добавлялось. И он нагнал десятилитровую канистру потрясающего, чистейшего семидесятиградусного самогона. Я тогда был на "Волге", Державин на "Ниве", и в багажник к нему были поставлены все канистры: бензин, масло и самогон. Приехали, расположились, отдохнули, и - пора было ехать в город за жратвой.

Державин вызвался. Говорит: "Сейчас я залью бензин, потому что у меня пустой бак, и поеду". Взял канистру и льет. Льет, льет, и вдруг мы чувствуем запах... А у Державина какой-то стопор - не может он остановиться. Ну а когда он долил... Сначала мы его убили. А потом началась каторга. Что делать? Пустой бак был, пустой совершенно. Попытались мы самогон спасти. Фильтровали чем только могли. Использовали марлю, песок, какую-то траву... Пробуем - бензин. Нос зажимаем - бензин! Не уходит этот запах. Тут мы Державина опять убили.

Если продолжить эту алкогольную тему... Кто-то мне сказал, что запах алкоголя уничтожается, если выпьешь масло из-под шпрот. Тогда "гаишник" тебя не поймает. Я тогда был у Мишки Державина в Пестово, у нас кончилась водка, и я должен был за ней ехать. Шпроты, которые я обожаю, были сожраны, и на дне осталось только это страшное масло со шпротными хвостами. И я, сильно пьяный, ехал, а рядом был Державин, который держал всю эту жуть. А путь лежал через пост ГАИ. Вижу - "гаишник" меня тормозит, и я выпиваю всю эту бурду. И когда я к нему подъезжаю, он мне делает знак, давая понять, что тормозит машину, которая за мной... А во мне эта гадость. Что со мной было!

Кстати, с рыбалкой связана еще одна история. В Болгарии друг у нас появился, замечательный бармен, Наско его звали. Это было в Софии. Он нас подпаивал, подкармливал. И однажды повел он нас в магазин "Березка", чтобы сделать нам подарки. Мишке подарил он удилище. Удивительное, выдвижное, с кольцами...

Поехали мы на хутор, в Прибалтику, с этим удилищем. Шикарное озеро, мостки чуть ли не в середину озера и баня. Настоящая финская баня. Ну сказка. Мы приехали, разложили снасти, он закинул удочку, и вдруг она, как торпеда, уплыла в неизвестность. Взял какой-то сазан или какой-то хищник, мы даже рта не успели раскрыть. И это были слезы настоящие...

- С Мироновым на рыбалку вы не ездили?

- Нет, он червя боялся и стеснялся. Надо было за него посадить червяка, забросить, дать в руку ему удочку - и тогда он сразу засыпал... В общем, рыбак он вялый был.

- В разговоре о путешествиях нельзя не упомянуть о средствах транспорта. Скажем, о поездах.

- Самая трагическая поездка на поезде - это гастроли в Ташкент. Мы забронировали два вагона. Ехали трое с половиной суток. Провожали нас с цветами, почти торжественно. Через четыре часа по поезду уже валялась курятина, скорлупа от яиц. А потом - чем дальше, тем становилось жарче. А когда въехали в пустыню - дышать совсем стало нечем. Водка теплая, раскаленная... Все в еде, все липкое, ужас. И вот совершенно разморенный коллектив едет по пустыне. И никогда я не забуду этого: едем по пустыне, сутки почти едем, и видим - у полотна стоит пионер и отдает салют. Маленький казахский пионер в белой рубашонке, с портфельчиком, стоит посреди пустыни и отдает честь! Откуда он вырос, как гриб? Рядом - ни одного населенного пункта! Где он учился, где его пионеротряд? Мираж просто.

Приезжает поезд в Ташкент, стоят отцы города, пионеры, духовой оркестр, цветы... и никто не выходит. Ни одного человека. Постепенно начинают выгружаться старики, которые в дороге себя вели прилично, конечно: Токарская, Тусузов. И на перроне говорят: "А это аксакалы. Они должны были выйти первыми. А уж какие вышли вторые, третьи... Так что с театральной точки зрения это были гастроли условные. В основном это была проверка организма на крепость.

- И что, обратно тоже на поезде, чтобы на того пионера посмотреть?

- Нет. Все полетели.

- Давайте пропутешествуем еще дальше в прошлое, в то время, когда вы из своей, сотой, школы уходили в сто десятую, на танцы.

- Ого, чего это мы так скачем?

...Ну, тебе видней. Было раздельное обучение: мальчики отдельно, девочки отдельно. Были вечера, когда пытались сделать случку. В гимназическом зале устанавливали патефон. И по одну сторону стояла мужская школа, по другую - женская. И танцевали шерочка с машерочкой - мальчик с мальчиком, девочка с девочкой. А я был уже тогда разболтан и осмеливался пригласить кого-то из другой школы. А потом крики, улюлюканья: "А Ширвиндт-то, гляди, с девкой танцует!" Так что это было очень рискованное действие.

- А "коммуналка", где вы жили...

- Нормально. Шесть семей в семикомнатной квартире. Нам говорили, что коммунизм - будущее человечества, а начинался он с "коммуналок". Там была масса прелестных вещей: и помощь, и поддержка. Хотя социальный срез нашей квартиры был полюсный. Дама, что жила напротив, - из библиотечной сферы, рядом с ней - семья совершенно слесареобразная, художник со своими холстами, две полубиблиотекарши... Ну кардиограмма! И уживались, крыс друг другу не подбрасывали. Ведь сейчас разобщенность дошла уже до полного кошмара. И двор был со своими законами, с главарями, которые защищали "своих интеллигентиков". Потом, конечно, они сами тебя размажут, но от чужих защитят.

- А вы были в главарях или в интеллигентиках?

- Сначала интеллигентик, а потом, к классу пятому-шестому, стал шпаной.

- Вы жили в одном доме с Фаиной Раневской.

- Да. Вот когда уходит какая-нибудь мощная фигура, появляется миллиард ближайших друзей, знакомых, собутыльников, соучастников. Иногда читаешь о ком-то, уже ушедшем, которого знал, и хочется броситься к перу или к телефону с опровержением. Так и с Раневской. И главное, все говорят: "она мне сказала". Или "я помню, мы шли" - вот это самое страшное. Никуда никто не шел.

- Это наследники Виталия Вульфа - он, кажется, всех качал в колыбели и всех провожал в последний путь. И еще проводит.

- Белла Ахмадулина замечательно сказала о своем опасении: "Чтоб в нашу безответную посмертность пытливо не проник Виталий Вульф" (смеется). По-моему, гениально!..

Со мной Фаине Георгиевне приходилось пересекаться физически, поскольку мы рядом жили. Иногда она мне звонила. Помню, в последние годы, когда она болела, она мне позвонила: "Шура, мне врачи прописали дышать воздухом. Проволоки меня по двору на автомобиле". Причем она не мучалась над шуткой ночами, как некоторые. Она просто так жила, так мыслила - парадоксально. Она такой была, Папанов такой был, Тусузов. Кстати, сколько я Тусузова помню - ему всегда было девяносто пять лет. Я лет двадцать с ним работал, и ему все девяносто пять лет. Он обожал изучать некрологи. Покупал "Советскую культуру", находил нужное, говорил: "О, семьдесят три года, пацан, а умер". И тут же шел прощаться. И Папанов говорил: "Ребята, не страшно умереть. Страшно, что Тусузов будет стоять в почетном карауле".

- А довоенная дача в Ильинском? Что вспоминается?

- Там первые бомбежки были, которые я видел. Сразу вырыли траншеи, сверху клали бревна, и как только налет - всю дачу загоняли туда, а мы выглядывали и смотрели на трассирующие пули.

- Я тоже однажды такую "красоту" наблюдал - когда Белый дом обстреливали, мы с сестрой выбежали на балкон и любовались небом, усеянным следами от пуль.

- Да, и мы наблюдали - летают самолетики, пули... А было это шестьдесят четыре года назад... Ужас.

- И все же если бы спросили, какое путешествие самое яркое, о чем бы вы вспомнили?

- Вот, скажем, на творческих вечерах актерам присылают разные записки из зала, на которые все хотят отвечать искрометно и остроумно. Я всегда думал, что так и надо. А опытные отвечальщики меня научили, что вот, например, я встречаюсь, условно говоря, с редакцией газеты. И на одну записку мне удалось необыкновенно остроумно ответить. И - чуть ли не аплодисменты. И я эту записку кладу в карман! До следующей встречи, с другими людьми. А потом эту записочку можно подложить к тем, которые поступают из зала, и вновь "сымпровизировать". Среди таких вопросов есть вечный: "ваша любимая роль", похожий на твой вопрос "ваша любимая поездка". И вот самые наивные начинают рассказывать о каких-то ролях, а умные отвечают: "Еще не сыгранная". Так вот любимая поездка - еще не совершившаяся.