Как научить школьников мыслить, выстраивать цепочку от общего к частному, если они перестают читать и писать сочинения? В чем ахиллесова пята современной школы? Эту тему на «круглом столе» «СБ» продолжают обсуждать (начало в предыдущем номере) заместитель Премьер–министра Анатолий ТОЗИК; заместитель министра образования Василий БУДКЕВИЧ; начальник научно–исследовательского центра Национального института образования Олег ЛИСЕЙЧИКОВ; представитель Международного бюро просвещения ЮНЕСКО в странах СНГ, заведующий кафедрой педагогики и психологии Минского городского института развития образования Юрий ЗАГУМЕННОВ, заместитель директора по учебной работе Бабиничской школы Оршанского района Татьяна ЛУКЬЯНОВА; директор СШ № 9 г. Минска Евгений ДОБРОНЕВСКИЙ; директор гимназии № 29 г. Минска Виктор ПШИКОВ; директор гимназии № 11 г. Минска Ольга БОЙКО; учитель математики СШ № 19 г. Минска Александр ФЕЛЬДМАН и заведующий кафедрой компьютерного моделирования физфака БГУ Анатолий СЛОБОДЯНЮК.
О.Бойко: Я предлагаю все–таки разработать инструмент измерения знаний, чтобы объективно оценивать школьников по всем предметам. Сегодня это бессистемная работа. Ко мне как к руководителю учреждения приходят с проверками, мониторингами, и каждый проверяющий по какой–то своей методике оценивает уровень знаний моих детей. Один зашел: вроде по математике у меня все хорошо. Другая организация пришла: уже что–то не так. Все в зависимости от того, какое задание они дали. Не могу предугадать, какой результат будет. В этом плане я больше доверяю ЦТ, потому что оно объективно, без участия человеческого фактора показывает качество образования.
Ю.Загуменнов: То качество, которое заложено в сегодняшних программах.
О.Бойко: Мои выпускники показали в этом году одни из самых лучших результатов. И я проанализировала все. Действительно, те, у кого был высокий балл и достаточный уровень, на ЦТ показали от 70 баллов до 100 по всем предметам, которые они выбирали.
«СБ»: Но нужно ли по два часа биологии и химии в классе с физическим или гуманитарным уклоном? Может, уменьшить нагрузки по непрофильным предметам? Детям в 11–м классе по 16 дисциплинам оценки надо получить. А поскольку учитывается средний балл, идет погоня не за знаниями, а за оценками...
Т.Лукьянова: Я до сих пор не могу понять, зачем и кому нужно было вводить средний балл аттестата при поступлении. Когда его ввели, некоторые родители и ученики стали искать для себя определенную образовательную схему: осваивать программу на базовом уровне без особого напряжения в обычной средней школе, получая достаточно высокий средний балл аттестата, а два–три предмета, пользуясь возможностями родителей, изучать с репетиторами.
В.Пшиков: Сегодня так и делают. Вот мы говорим, что школа должна зарабатывать. Но ведь огромнейшее количество средств проходит мимо школы. Это так называемое репетиторство. Мы создали условия для того, чтобы в 10 — 11–х классах уменьшилось количество часов на профильные предметы, а родители отдали свои деньги репетиторам. Это касается и гимназий, не только средних школ.
А.Слободянюк: И лицеев тоже.
В.Пшиков: Есть проблема? В таком случае надо действительно подумать о том, чтобы изменить количество учебных предметов в 10 — 11–х классах. Есть ли необходимость изучать такой предмет, как география, в течение года по часу в неделю? Он носит обобщающий характер. Может, стоит завершить его в 10–м классе (или даже 9–м) и предоставить возможность ученикам более глубоко вникнуть в остальные предметы? Это относится и к ряду других учебных дисциплин. Поэтому, если мы говорим о физико–математическом направлении, так давайте на нем и сделаем акцент. Создадим в школе дополнительный профиль, дополнительные факультативы, которые позволят ребенку реализовать свои способности, чтобы он не искал эти знания неизвестно где.
А.Фельдман: Можно высказать крамольную мысль? Я считаю, что когда в 5–й класс начинают отбирать детей в гимназию, устраивают отбор, это слишком рано. Так ребенок лишается возможности развиваться. Мы ведь не знаем, как он себя проявит позже. Масса примеров, когда ученик пробуждается в 6 — 7–м классе, а мы, получается, уже в 5–м преграждаем ему дорогу. Поэтому обучение в средней школе до 10–го класса должно быть 
одинаковым и по учебному плану гимназий. И никаких гимназий!
А.Тозик: Это тот социальный стандарт, который гарантирует государство.
А.Фельдман: Да. А говорить после 4–го класса ребенку, что он не способен учиться где–то...
Е.Доброневский: Я каждый год набираю целый 5–й класс, мы их ласково называем «недогимназисты». Это те, кому не хватило полбалла–балла, чтобы поступить. Это такие умнички! Учителя говорят: вот им можно давать факультативы.
А.Фельдман: Добавлю: хотя у нас в школе много лет было углубленное изучение математики, мы брали всех своих учеников. И считали, что нам лучше в углубленном иметь по нескольку слабых учеников, чем всех слабых собирать в одном классе. Очень много примеров, когда ученик, придя в 10–й класс, начинает со слез, а заканчивает на «отлично». Нельзя преждевременно лишать ребенка возможности развиваться!
Т.Лукьянова: Да, все дети должны учиться в одинаковых условиях до третьей ступени. А вот дальше нужен конкурсный прием.
Ю.Загуменнов: Именно так и построена система школьного образования в мире.
Т.Лукьянова: Причем нужно откровенно говорить с родителями и учащимися о том, что государство дает возможность каждому получить обязательное базовое образование — 9 лет. Если за это время учащийся не смог полноценно освоить базовый уровень, он имеет право получить среднее образование в системе профессионального образования. А на третьей ступени школы должны учиться те, кто готов продолжить обучение в вузах.
О.Лисейчиков: Выход я как исследователь вижу в том, чтобы четко определить ориентиры базовой школы и старшей ступени. Они сегодня размыты, это и с содержанием связано. В 10–й класс должны идти все, кто хочет? Или все же нет? У нас по Конституции базовое образование — обязательное, т.е. 9 классов — 
относительно завершенное образование, обеспечивающее общекультурную подготовку и профессиональное самоопределение. А третью ступень в школе необходимо ориентировать на подготовку в вуз. По своим функциям обучение здесь и связано с обобщением и систематизацией ранее усвоенного на более высоком уровне. Поэтому нельзя брать за ориентир, что все должны быть настроены на интеллектуальный труд. Необходим отбор по способностям, включая обучение в профтехшколе. И тогда мы будем говорить о том, что отдельные учебные предметы могут быть изучены за период получения общего базового образования. А на третьей ступени надо усилить временной ресурс для углубления в отдельных предметах, в объемах, превышающих в 2 — 3 раза базовый уровень. Такой подход естественным образом будет способствовать отбору более подготовленных и мотивированных на вуз учащихся. Но механизм должен быть продуман! Речь о государственном регулировании, распределении учащихся по каналам получения образования. Они в советское время были. Причем фильтр был такой, что из школы на старшую ступень попадало 60 процентов учеников, из них в высшую школу процентов 35, не больше.
А.Тозик: У нас в 1990 году было 78 тысяч выпускников. А вузы приняли на дневную форму 25 тысяч — это 32 процента от общего числа окончивших школу. Всего же 37 тысяч — с заочной и вечерней формами. А сейчас вдумайтесь еще в две цифры. В прошлом году выпускников было 64 тысячи, а на все формы обучения в вузы принято 81,3 тысячи человек.
О.Лисейчиков: Вот и девальвация высшего образования.
Е.Доброневский: Если на протяжении последних лет 10 минимум одним из критериев оценки качества образования был процент поступления в вузы, то все общество было нацелено только на это. Вот поэтому мы сейчас по ряду специальностей имеем переизбыток специалистов с высшим образованием. Сейчас мы говорим: давайте увеличим количество часов на третьей ступени для того, чтобы готовить качественных абитуриентов. А почему мы не возьмем профильное обучение непосредственно на второй ступени, чтобы готовить качественно всех? Мотивированные на вузы пойдут на старшую ступень, но при этом будет второй поток — массовый, который мы направим непосредственно в ссузы и училища. Мы начнем их ориентировать психологически. Школа — 
это же не только институт, который пичкает ребенка знаниями. У нас очень большой элемент воспитательной работы. Например, на базе нашей школы мы планируем в будущем году организовать профориентационное обучение с лицеем № 5, на их базе. И для этого не требуется дополнительных финансовых средств.
Ю.Загуменнов: Нужно менять настроение в обществе в отношении ссузов. За рубежом два абсолютно равных полноценных направления. Причем второй путь не исключает получения высшего образования. Если мы добьемся, что сразу на 2–й или 3–й курс вуза будут поступать, — тем более.
В.Будкевич: Об этом и речь. Нам важно найти механизм, как разводить эти потоки после 9–го класса. Нужно говорить о ранней профориентационной работе. Не так, как мы проводим в 11–м классе дни открытых дверей, которые проходят чисто формально. Мы должны повернуть профессиональную школу лицом к школе, минимум на второй ступени. Третья ступень, я с вами солидарен, — это уже разговор на равных педагога и ученика, осознанный выбор профессии, предполагающий высшее образование. Поэтому после завершения научно–исследовательской работы, которую проводит Национальный институт 
образования по различным вариантам проведения аттестации за 9–й класс, будет окончательно определен механизм зачисления учащихся в 10–й класс средней школы.
Е.Доброневский: Даже если сейчас мы просто проанкетируем родителей и учеников, кто за введение этого барьера по среднему баллу аттестата для дальнейшего обучения в 10–м классе, мы получим ответы «за» и «это правильно». И я вам могу даже назвать рубеж — 6 баллов. Почему? Это то, что учитель искусственно не натянет, соответственно мы исключаем вопросы коррупции и т.д. И в результате действительно отбираем мотивированных детей, которые хотят учиться, и получаем результат.
В.Пшиков: Когда мы были в лицее в Хельсинки, я спросил: а какой у вас проходной балл? 8,7. Вот вам показатель. И никто не ставит вопрос: по блату или без? Набрал — проходи. И при этом ребенок изучает несколько учебных дисциплин, значительную часть он выбирает сам. Сам определяет стратегию своего дальнейшего развития. А мы все время ведем за руку и мучаемся.
В.Будкевич: Мы не можем резко повернуться. 70 — 80 процентов выпускников идут в вузы, а мы им сейчас скажем: «Вводим в 10–й класс отбор. Вы прошли, а вы — нет». Тут нужен независимый эксперт. Не может учитель или педколлектив, который учил 9 лет, оценивать объективно.
Т.Лукьянова: Василий Антонович, не может весь педагогический коллектив сделать ошибку, если ребенок 9 классов окончил со средним баллом свидетельства 5 баллов. Вы же понимаете, что это — ничего. И он идет в 10–й класс! Я знаю совершенно точно: когда на третью ступень приходят учащиеся абсолютно неподготовленные к тому, чтобы учиться, они просто два года сидят, мешают другим, не дают возможности учителю продуктивно работать с мотивированными учениками.
Е.Доброневский: Этот момент очень важен для нашей системы, если мы хотим качество обеспечить, тогда школа — не камера хранения.
В.Пшиков: Сегодня вузы принимают фактически всех. А затем мы сталкиваемся с проблемой кадров, которые должны обеспечить качественное образование в школе. Их нет. Если гуманитарный блок мы еще кое–как можем закрыть, то физико–математический профиль уже сегодня вымывается.
А.Тозик: У нас в 1990 году был 1 млн. 508 тысяч учеников. А выпускалось 4,7 тысячи учителей. Сегодня же учеников 910 тысяч, а выпускаются 10 тысяч педагогов. И получаем заколдованный круг. По идее, под сегодняшнее количество учеников нам надо готовить 3 — 3,5 тысячи специалистов для школ, а у нас только на бюджете 4,5 тысячи, да еще почти 5 с половиной тысяч получают диплом за свой счет — это отдельный большой разговор. Надо сказать, что за счет собственных средств мы ни одного не учим, половину еще за счет бюджета доплачиваем. Поэтому говорить, что у нас платное образование, — это не совсем точно. И, может, если бы мы те средства, которые сегодня тратим на подготовку 10 тысяч, направили бы на 3,5 тысячи, обеспечив должный уровень стипендий, комфортабельными общежитиями, необходимыми условиями для образования, был бы больший толк? И ведь, Виктор Васильевич, то же самое можно и по учителям сделать. 20 лет назад у нас на 1,5 млн. учеников было 123 тысячи учителей, а сегодня на 900 тысяч учеников — 132 тысячи... Я вижу, что сегодня не нужно лезть дополнительно в бюджет, еще чего–то просить. Если то, что страна выделяет, использовать с позиции здравого смысла, мы решим все проблемы и обеспечим учителю необходимые условия для работы и достойную зарплату.
О.Бойко: Повышение зарплаты — это важная часть. Наша гимназия одна из первых перешла на финансовую самостоятельность и поэтому не случайно вошла в пилотный проект по подушевому финансированию. Что за этим следует? Если в прошлом финансовом 2012 году в общем и на зарплату, и на «коммуналку», и на все расходы я должна была вложиться в 6 млрд. рублей, то только по пилотному проекту в этом году наша школа получила 8,6 млрд. рублей за счет того, что у нас подушевое финансирование (затраты на одного ученика в год по такой схеме — 9 млн. рублей). Плюс к этому бюджетные деньги. Итак, на сегодня в нашем распоряжении 11,5 млрд. рублей. На новый механизм финансирования планируется перейти только с сентября. Но я уже увидела плюсы. С января мы настолько укрепили материально–техническую базу, как не могли себе позволить за 5 лет. Но пока я не могу финансовые потоки свободно распределять между статьями расходов. Все, что удалось нам сэкономить по всем статьям, за исключением капитального и текущего ремонтов, директор получит право с 1 сентября (если начнется реализация пилотного проекта) отдавать учителям. Сегодня же, несмотря на достижения в работе, средняя зарплата по моей гимназии за последний год — 3,5 млн. рублей. То есть все получают практически одинаковую зарплату. В моих руках только 2 процента от фонда заработной платы, когда я могу поощрить лучших. А с 1 сентября у меня будет 35 процентов. И я учителей готовлю морально к тому, что зарплату, премию, надбавку — их надо заслужить, а не просто получить. Сейчас мы работаем над детальной разработкой критериев оценки работы как администрации школы, так и педагогов. Думаю, благодаря этому проекту мы повысим зарплату, и в конце года я вам смогу сказать, как у нас это получилось.
В.Пшиков: Великолепная вещь — подушевое финансирование. Но здесь хочу затронуть такой вопрос. В Минске 250 учебных заведений. Вот как сделать так, чтобы каждый ученик в каждом из них получал то качественное образование, которое ему необходимо? У меня начинается летний сезон — головная боль. Потому что выстраивается огромнейшая очередь из желающих попасть в гимназию. А соседние учебные заведения — пустые. Директор может спокойно пить чай–кофе. При этом у меня 1,5 тысячи детей, в близлежащих школах, если их сложить вместе, — меньше будет. Но моя заработная плата не зависит ни от качества, ни от результатов моей работы.
В.Будкевич: Подушевое финансирование в этом плане дает возможности: к вам будут приходить дети, за ними деньги. Не безгранично, конечно. Но в другой школе будут полупустые классы. И встанет вопрос о ее закрытии, зачем нам полупустая школа? Ей можно дать статус базовой. А потом и вовсе закрыть...
В.Пшиков: Она может стать нашим филиалом.
В.Будкевич: Не дает школа качество, значит, нужно делать выводы: одному директору — два учебных заведения, школу и ее филиал, а другому — до свидания. Я это так понимаю. Мы сегодня пришли к тому, чтобы дать школе финансовую самостоятельность. Благодаря этому проекту мы хотим дать директору большие полномочия, чтобы он мог распределять премии, персональные надбавки, реально, а не виртуально оценивать качество работы каждого учителя.
В.Пшиков: Я это однозначно принимаю.
Е.Доброневский: А может кто–то сформулировать: хорошая зарплата учителя — это сколько?
Ю.Загуменнов: В Финляндии в середине 90–х годов встал вопрос повышения качества школьного образования. И был принят закон, что зарплата учителя должна быть не ниже средней зарплаты по стране. Уже в 2000 году они были первыми по результатам исследования PISA, которое проходит раз в три года.
В.Будкевич: Привожу вам теперь наши цифры. Средняя зарплата учителя — 83 процента от средней зарплаты по стране. То есть нам не хватает сегодня около 20 процентов. Скажите, это будет справедливая зарплата?
Е.Доброневский: Справедливая.
В.Будкевич: Эти 20 процентов мы ищем. И за счет оптимизации в том числе... Сколько в Минске школ, где наполняемость классов менее 20 человек? А в Кобринскую гимназию прихожу, в классе — 12 человек. Но расходы идут такие же, как на класс, в котором 24 человека учатся. У нас ставки даются на класс. Значит, класс должен быть максимально заполнен.
В.Пшиков: Зарплата обязательно должна быть хорошая. Не надо обсуждать ее. Нужно просто делать ее достойной. У меня конкретное предложение по оптимизации: уберите управление образования в том формате, в котором оно сегодня существует. Уберите! Я иду на комплектование, уже стыдно об этом говорить, мы месяц готовим документы...
О.Бойко: Таблицы! 50 страниц всяких таблиц.
В.Пшиков: Зачем? Вместо того, чтобы прийти и выстроить диалог: «Какие проблемы? Какие вопросы?» Что–то надо — мы предоставим информацию. Но зачем ежедневно подавать огромнейшее количество отчетов, разного рода справок? Учитель должен заниматься своими функциональными обязанностями. Вот в прошлом году мои гимназисты завоевали 3 из 5 медалей на международных олимпиадах по физике — 2 золотых и 1 серебряную. Поэтому и говорю возмущенно: «Я не могу тратить время на всякие безделушки, мне надо тратить время на детей». Я каждое утро их встречаю, каждый день провожаю, если не болен, каждый день прохожу десятки раз по коридорам — это то, что должен директор школы: поздороваться, спросить, поинтересоваться. Ведь многие свои профессиональные вопросы решаешь, когда встречаешь ребенка в школе: почему у Миши или Вани плохое настроение, какие проблемы? Не обязательно ведь проводить эти совещания массовые. У меня нет приемной. Любой ребенок может в любое время спокойно зайти в мой кабинет. Если ему плохо, он может даже посидеть, отдохнуть у меня. Из этого ведь и складывается авторитет школы: когда ребенку комфортно в хорошем смысле слова, когда он чувствует поддержку во всех вопросах, уважение к себе, тогда и идут туда родители. Как только мы заговариваем о количестве часов, о том, какие у нас проблемы, то к нам перестают идти и дети, и родители. Это важная составляющая.
А.Тозик: В большинстве стран уже нет урочно–почасовой оплаты, а есть штатно–окладная система. Что вы думаете по этому поводу? Когда мы не вбиваем, как когда–то в колхозе, все в трудодни, а учитель приходит, как врач, на работу с... по... и директор решает, кому и что целесообразнее делать.
Ю.Загуменнов: Я как раз смотрел статистику по странам: в среднем 36 часов рабочая неделя учителя. Чем наполняются эти 36 часов — это другой вопрос.
В.Будкевич: Такая же система оплаты и в вузе. Школьный учитель сегодня получает оплату труда за час. Ставка — 18 часов при 36–часовой рабочей неделе. Это вызывает недопонимание...
А.Фельдман: Да, будто бы учитель дал уроки — и свободен, ему больше нечего делать.
В.Пшиков: Меня это всегда поражает. Все думают, что учитель работает 18 часов. А сколько иной работы, которая никак не оценивается? И методическая работа, и подготовка к занятиям, и родительские собрания, в конце концов.
В.Будкевич: Готовы ли вы сегодня перейти на штатно–окладную систему, которая будет учитывать в том числе эту работу? Но тогда надо отдавать себе отчет в том, что учитель, скорее всего, должен будет находиться в школе иное количество времени. И иной подход будет в должностях, а не как сейчас — 2,5 ставки на класс. У вас, например, будет одна должность учителя на класс. И вы будете определять и нагрузку, и классное руководство. Кому–то, может, только классное руководство поручат или только уроки вести, или работать с одаренными детьми... Можно ли это обсуждать?
О.Бойко: Можно и нужно.
В.Пшиков: То, что этим нужно заниматься, — однозначно. Судя по реакции моих учителей, когда человек много вкладывает в работу, особенно это касается начального, среднего звена, поскольку маленькие дети, приходится задерживаться, разговаривать с родителями, индивидуально работать, учитель хотел бы видеть, что его оценили. И он согласен работать 36 часов, по крайней мере, он почувствует, что не зря. Я как–то беседовал со своими педагогами. Все «за» за редким исключением. Потому что человек так увидит характер своей работы. Он в чем–то будет отражен. Иначе получается: я его заставляю, обязываю, а как это компенсирую?
В.Будкевич: Хорошо, скажите, а как быть с каникулярным периодом, когда нет уроков? Я встречал много школ, где, к сожалению, руководитель не может организовать рабочий процесс на каникулах, просто не подготовлены еще отчасти к ситуации, когда нужно 36 часов каждого расписать, что кому делать.
В.Пшиков: Если руководитель не может, значит, это неавторитетная школа. В таком случае в ней неинтересно ребенку находиться. Давайте из этого исходить. Если в школе созданы нормальные условия, ребенка загонять не нужно. А если нет? Он и в учебное время не придет.
А.Фельдман: Авторитет учителя — это, конечно, не только его хорошая зарплата. Когда ученика в течение года бесконечно отвлекают от уроков на различные мероприятия — это проявление неуважения и к учителю, и к школе, и к родителям, которые посылают ребенка учиться. Министерство образования должно бы дать какое–то указание, чтобы такого не было! Кроме того, учитель может стать хорошим учителем, если он имеет добротную методическую литературу. Сейчас она малодоступна. Например, российская методлитература. Вот я принес два журнала, один из которых продолжаю выписывать, а второй перестал, потому что дорогой. Журнал «Математика» выходит сейчас раз в месяц и полугодовая подписка стоит 626 тысяч рублей. Может, имеет смысл создать какой–то центр методической литературы, куда бы учитель приходил что–то почитать, даже купить по льготной цене и какие–то статьи отксерить...
Е.Доброневский: Почему кадры плохо– или слабоквалифицированные в основном идут в школу работать? Нет заинтересованности. И вопрос зарплаты — это только один маленький аспект, который затронут. Мы сетовали, что отменили профили: мол, мы еще пожнем плоды. А еще мы их пожнем, когда педагоги советской школы, которые еще нас учили, уйдут на пенсию. Потому что нет той мотивации у молодых специалистов. Они в школу не идут, потому что видят все то, что мы здесь перечислили. У меня сейчас работают двое педагогов 1937 года рождения. На комплектовании у меня спросили: «Евгений Сергеевич, это кто?» Я говорю: это не мертвые души, они живы–здоровы, и я готов привести молодых, чтобы они посмотрели на их отношение к труду. Это та мотивация, которая была заложена тогда еще... Знаете, приходит устраиваться в школу молодой специалист и в возрасте. Тот, который советской закалки, спрашивает: «Какие условия труда? У меня кабинет будет? А доска как? А мел пишет? А в кабинете есть телевизор, у меня много того–сего?» Его, главным образом, интересуют условия труда. Приходит молодой специалист: «А какой график работы? А сколько будет часов и сколько я буду получать?» Ни один педагог советской школы не спросит про зарплату — это считается неэтичным.
В.Будкевич: Вот мы говорим: кадры! Кто сориентирует на профессию учителя, если не сам учитель своей работой? Что, ученик видит в школе работу врача? Или инженера? Или летчика? А мы ждем, что кто–то пойдет, возьмет мотивированного абитуриента и приведет в педвуз.
В.Пшиков: У нас в гимназии работает учитель, которому уже 83–й год, — Геннадий Станиславович Кембровский, и он мне как–то сказал: «Школьная жизнь и дети — это моя личная жизнь». Вот такой подход. И мы должны показать обществу, что именно таким должен быть учитель.
Советская Белоруссия №92 (24229). Четверг, 23 мая 2013 года.
