«Никакой политической риторики, никакой джиги на костях героев – максимально честный рассказ о реальных событиях, где существуют пронзительные человеческие истории, понятные судьбы и абсолютно будничное понимание подвига – просто потому, что по-другому нельзя...»
Тигран Кеосаян, кинорежиссер
В прошедшем году он был признан лучшим оператором 2010 года. Престижная премия Гильдии кинооператоров России «Белый квадрат» стала первой наградой 41-летнего художника, но, по всей видимости, не останется последней. В преддверии годовщины Победы в Великой Отечественной войне мы поговорили с Владимиром о том, что события тех лет значат для него и есть ли место подвигу сегодня, в ХХI веке.
– Вы чувствовали особую ответственность, работая над фильмом «Брестская крепость»?
– Для меня этот фильм был особенным. Чувствовал ли я особенный трепет? Безусловно, чувствовал. Какую-то глобальную ответственность перед зрителем – нет, скорее перед самим собой. Для меня тема войны тоже личная, потому что оба деда прошли через нее. Один вернулся. Второй вернулся в лагеря после плена. А в плен попал во Львове 22 июня, откуда сбежал, прошел штрафбат, что сломало его судьбу и семью. В этом смысле историю в Бресте я чувствовал как личную историю. Но не то чтобы я чувствовал особенный трепет перед зрителем. Это мое личное отношение, а не вселенски обезличенное.
– А история Брестской крепости имеет к вам какое-то непосредственное отношение?
– Нет, Брестская крепость – это символ, символ начала войны. Вот проснулись – и война. Материал был интересен как своеобразная точка отсчета.
– Вы уже работали над военными фильмами. В чем отличие «Брестской крепости»?
– Я не раз работал над военными картинами, но раньше мне было проще: в тех фильмах война присутствовала лишь как одно из условий для героев. Где-то война, а вот тут, допустим, мирная жизнь. Война вносит в обстоятельства картины какие-то свои условия, но в принципе действие происходит в тылу. А такой фильм, в котором война здесь и сейчас, на передовой, без продыха, в моей кинематографической карьере в первый раз.
– Какие-то известные картины были для вас примером, когда снимали «Брестскую крепость»?
– Да, мы с режиссером пересмотрели все, что смогли и успели пересмотреть, – и наше, и зарубежное. Конечно, культовые американские фильмы – «Спасти рядового Райана» и «Список Шиндлера». Из отечественных – знаменитые «Живые и мертвые» и «Они сражались за Родину». Десятки фильмов. Но прямого аналога для нас не было. Разве что фильм Клинта Иствуда «Письма с Иводзимы». И то только потому, что там есть часть фильма, 50 минут, где мы видим непрерывные военные действия. Это довольно большой кусок. В нашей картине сложность была в том, что практически два часа действия фильма разворачиваются под непрекращающимся огнем, в других обстоятельствах героев нет. Мы думали о том, как удержать внимание зрителя эмоционально. Если бесконечно показывать стрельбу, взрывы – это скоро перестанет действовать.
– Что было самым сложным с точки зрения операторской работы?
– Как рассказать эту историю, мы долго продумывали и со сценаристом, и с режиссером. И это было самое сложное, потому что камера была рассказчиком. С технической точки зрения работа тоже предстояла сложная, было много новых фактур: много взрывов, много дыма, много компьютерной графики – других цехов, с которыми постоянно приходилось взаимодействовать. Палитра была больше, чем обычно.
– Вы думаете, в наши дни, в нашей стране возможен подвиг, подобный тому, что совершили защитники крепости?
– Несмотря на то что время циничное, нет идеологического воспитания, все же у людей есть понятие о чести и ответственности перед собой. Я думаю, это не истребить попкорнами.
– То есть вы с оптимизмом смотрите на наше поколение?
– Я не оптимист. Я стараюсь быть реалистом. У меня тоже есть дети, я вижу, как они растут, как растут их друзья. У меня три мальчика. И я бы не хотел, чтобы они пошли в современную армию. Это отдельная, моя проблема, какой-то мой цинизм: два деда были военными, а я сейчас своим мальчикам говорю, что в армию идти не надо. Но это не значит, что не нужно защищать Родину.
Здесь очень расплывчатые понятия. Если рванет на Дальнем Востоке, мы, может быть, и не обратим внимания. Когда подойдут к Новосибирску – черт его знает. Где та грань, после которой я сам возьму оружие? Она у МКАДа или у Садового кольца? Где она, я не знаю. Но я точно знаю, что встанем и защитим.
