Экономика с шоком и без
Считается, что с экономической точки зрения Польша — едва ли не самая успешная страна бывшего социалистического лагеря. По данным Всемирного банка, в 1992 году ВВП на душу населения здесь составлял 1.694 доллара США, сегодня превышает 13 тысяч долларов. Если это не успех, то что? «Не для всех, — говорит бывший член Политбюро ЦК ПОРП Станислав Чосек. — Не заметили, как за бортом оказалась почти половина населения, они не получили выгоды от развития и им не помогли. Посмотрите, как нетрудно это было сделать: 500 злотых в месяц за ребенка — и какая поддержка у власти сегодня». Он имеет в виду программу «Семья 500+», с которой в 2015 году на выборах победила партия «Право и справедливость» Ярослава Качиньского, пообещав выплачивать ежемесячно на второго и каждого последующего ребенка 500 злотых. Шаг откровенно популистский и, как считают эксперты, для экономики губительный: потребует как минимум 17 млрд злотых. Но сегодня в Польше — один из самых низких в ЕС уровень рождаемости, а рабочие руки нужны. Пенсионный возраст уже повышен до 67 лет, теперь нужно увеличивать население. «Семья 500+» — первая программа поддержки семьи с 1989 года, когда пришедшая к власти «Солидарность» начала осуществлять «шоковую терапию».
Варшава сегодня.Тогда перед поляками, как и перед всеми социалистическими странами, стояла задача, которую до этого никто в мире не решал: перейти от плановой социалистической экономики к капиталистическому свободному рынку. В 1990 году первый несоциалистический премьер–министр Тадеуш Мазовецкий вместе с министром финансов Лешеком Бальцеровичем начал осуществлять план экономических преобразований, получивший впоследствии название «шоковой терапии». Контроль за ценами отменили, и они ушли в свободный полет (в 1989 году инфляция достигла 650%, в 1990–м снизилась до 250%), открыли границы для импорта, отменили субсидии для государственных предприятий, объявили злотый свободно конвертируемой валютой, запретили центральному банку финансировать государственный дефицит. В 1991 году безработица составила почти 13%, большинство государственных предприятий обанкротилось, государственные сельхозпредприятия закрыли. Перед началом «шоковой терапии» экономисты предсказывали: падение продлится 6 месяцев, сокращение ВВП составит 5%. Падение прекратилось лишь в 1992 году, ВВП сократился на 15%. Зато расцвели предпринимательство и уличная торговля, польские города превратились в рынки. Наверняка у вас есть друзья и знакомые, которые в начале 1990–х ездили в Польшу торговать — именно там рождались наши первые челноки.
К 1992 году начался рост. В 1995–м ВВП вырос на 7%, и с тех пор польская экономика безостановочно растет в среднем на 4% в год. Сегодня Лешек Бальцерович говорит: «Я не нашел ни одной постсоветской экономики, которая достигла бы лучших результатов, чем Польша. Нет никаких причин говорить, что радикальный подход не работает».
Ян СычевскийНе у всех, однако, взгляд на экономическую трансформацию столь оптимистичный, как у Бальцеровича. Тем, кто пережил это время не в высоких креслах, а, что называется, «на земле», многое видится иначе. В Белостоке мне рассказывал об этом руководитель одного из местных объединений белорусов Ян Сычевский: «Тады быў вялiкi энтузiазм, i гэты энтузiазм вельмi часта безразумны, бо здавалася так, што трэба толькi хацець — i што захочаш, будзеш мець. Апрача таго, яны думалi, што Амерыка абдыме iх i будзе даваць колькi хочаш, абы толькi злiквiдаваць гэты зненавiчаны камунiзм. Ну i што з гэтага здейснiлася? Нiчога. А нiчога не атрымалася чаму? Палiквiдавалi на вёсках так званыя дзяржаўныя хазяйства. Людзi пападалi ў обмарак — голад, няма чым палiць, няма за што купiць, грошаў няма, нiчога. Дзецi галадаюць. «Гэта не нашая справа». Рынак вырашае ўсё. I я ж памятаю, тады былi такiя прыклады: той, хто прадае маркоўку, пятрушку, зарабляе больш, чым прафесар ва ўниверсiтэце. На то палiтак кажа: «Калi так, хай прафесар iдзе i прадае маркоўку». Рынак, усё вырашае рынак. Вядома, што рабочыя вельмi хутка разачаравалiся — колькi заводаў палiквiдавалi! Ва ўсёй краiне пад 800 такiх выдатных вялiкiх заводаў закрылi. Гэта ужас проста, цяжка паверыць».
Но голос Яна Сычевского не слышен за голосами тех, кто говорит об успехах (объективно — несомненных и даже выдающихся) «шоковой терапии» тогда и польской экономики сейчас. Один из самых любимых примеров для поляков в этой связи — Украина, которая к 1992 году была практически столь же «богатой», как и Польша. Но сегодня средний украинец в три раза беднее среднего поляка, и более миллиона украинцев выехали на заработки в Польшу.
Именно с Украины начинаем разговор с бывшим в 1992, 1993 — 1995 годах премьер–министром Польши Вальдемаром Павляком, обладателем одной из самых обаятельных политических улыбок, которые мне доводилось видеть.
Вальдемар Павляк.
— Два года назад я участвовал в одном проекте с Украиной, и украинцы постоянно подчеркивали, что начинали мы одинаково, но сейчас в разных положениях. Они спрашивали: как вам это удалось? Не «что вы сделали», а «как вам это удалось». Но «удалось» — зависит только от судьбы, а тут важно подчеркнуть, что общественная база у нас была немного иная. Это был немного иной социализм. У нас было много людей, которые понимали рынок, поэтому нам было легче. Потом были очень важны действия, которые создавали общественно–рыночную экономику. Другим элементом была трехсторонняя комиссия, которую называли «совет диалога», в которую входили представители профсоюзов, работодателей и правительства и искали общий язык. Такие консультации с ключевыми партнерами в обществе очень важны, чтобы избежать ошибок. Мы были одной большой лабораторией для экономистов всего мира. Одни решения были хорошими, другие нет, но каждая страна должна смотреть, как подходят эти решения для ее людей, культуры. Важным было и отделение общественных институтов от экономики. В экономике мы принимали решения, которые хорошо служат корпорациям, группам, которые хороши для торговли. Они работали на рыночных механизмах и были частными. Мы стали открывать специальные экономические зоны, куда сначала приходили зарубежные инвестиции, а позже они открылись и для польских предпринимателей. Для того чтобы все это развивалось, нужно, чтобы общество было активным, экономика инновационной, институты правильные и эффективные. Очень важно качество законов, чтобы они не ограничивали, но способствовали инициативе. И еще одна вещь, влияние которой на экономику обычно недооценивают, но она имеет значение: хорошая религиозная инспирация. Потому что религия может способствовать, а может ограничивать идеи о развитии.
— Так почему у Польши получилось все же лучше, чем у других?
— У нас была немного иная модель социализма. Он был не такой ортодоксальный. В Польше были, например, мелкие предприниматели — ремесла, магазины, фабрики — и к тому же 75% земель находилось в собственности семейных хозяйств. Это была социальная база для рыночной экономики. И когда в 1989 году начала меняться система, относительно быстро наступило оживление. Думаю, это главный фактор, почему у нас перемены пошли быстрее.
— За счет каких средств это происходило? Кредиты, внешние заимствования?
— Вначале очень важно было избавиться от старых кредитов. Когда я был премьером, мы проводили операции по сокращению долгов, уменьшению кредитов на 50%. То, что осталось для выплат, было растянуто на долгий срок, были у нас специальные облигации. Окончание выплат по этим облигациям было в 2008 — 2009 годах (смеется). Мы разложили эти долги на долгий период, и это дало передышку экономике. Вначале важным элементом было поддержание слабого курса злотого по отношению к доллару, это дало большой импульс экспорту, а позже важно было поддерживать определенный курс злотого по отношению к доллару, марке, швейцарскому франку — валютам, в которых Польша торговала. Эти механизмы оказались относительно эффективными, но не обошлось без проблем: цены для населения выросли, не все люди были довольны этими переменами. Часть из них оказались в труднейшем положении, потому что не смогли вписаться в новые рыночные реалии. Но, в общем, Польша достаточно хорошо справилась.
— В других бывших социалистических странах мне говорили о том, что когда они открыли свою экономику, пришло много иностранных компаний, которые покупали предприятия и сразу их закрывали. Так, например, в Чехии почти полностью исчезла собственная сахарная промышленность. В Словакии даже атомная электростанция принадлежит итальянской компании. Было что–то подобное в Польше?
— Такие случаи в Польше тоже есть. Это было неприятное открытие хищнической стороны капитализма. Иностранные фирмы де–факто покупали рынок, их не интересовало производство. Но этот процесс не был массовым, нам удалось удержать равновесие. Нам это удалось потому, что у нас сохранилась общественная и частная собственность поляков. Ни в каком секторе не было монополии какой–либо международной корпорации. У нас есть свои фирмы, которые участвуют в глобализации, тут очень важно удержать хорошие пропорции. Потому что иностранные компании дают хороший импульс, принуждают к конкуренции, но мы не можем позволить, чтобы их было слишком много.
Базар на стадионе в Варшаве в начале 90-х был символом польского капитализмаА вот что говорит о времени, когда польская экономика открывалась внешнему миру, профессор Витольд Кежун: «Начинается сознательная ликвидация конкурентов. Siemens покупает польское предприятие ZWUT, которое тогда имело монопольное право на поставки телефонов в Советский Союз. Немцы дают работникам выходное пособие за девять месяцев. Все довольны. После чего разрушают здание, всю аппаратуру вывозят в Германию и берут на себя все отношения с Россией. Ликвидируется предприятие им. Мартина Каспшака по производству интегральных микросхем, диодов, транзисторов, а также нашего изобретения, синего лазера. Выкупаются польские цементные заводы, сахарные заводы, предприятия хлопчатобумажной промышленности, замечательный завод по производству бумаги в г. Квидзынь. А мы полученные деньги проедаем.
Звучит больно, но почти во всех бывших социалистических странах (да простит меня Кшиштоф Занусси за этот термин) было именно так. Именно об этом Ян Сычевский говорил: «У Беластоку быў завод, якi прадукаваў устаноўкi з металаў, яны мелi экспарт да 18 краiн свету, узровень тэхналагiчны быў супер! Лiквiдавалi. Былi другiя заводы таксама — палiквiдавалi ўсё. Нiчога не засталося».
Посмотрите на другие знаменитые польские бренды. Многие из вас еще помнят косметику Pollena, духи «Быть может» и «Пани Валевска», замороженные овощи Hortex. Что с ними стало? Pollena больше нет, духи «Пани Валевска» недавно отметили 40–летие, польские женщины их по–прежнему любят, как и духи «Быть может», которые продолжает выпускать компания Miraculum, оставшаяся в польских руках. Но это, скорее, исключение. Hortex продолжает морозить, но принадлежит теперь европейской инвестиционной компании. Когда–то пылесосы марки Zelmer были пределом мечты польских хозяек, а теперь подразделение немецкой компании Bosch und Siemens поставляет свою продукцию в 27 стран мира. Компания Pudliszki, которая с 1920 года выпускала так любимый в Польше кетчуп, принадлежит американской Heinz. Символ польского шоколада — основанная в 1845 году марка Wedel, переименованная в советское время в «22 Июля» (в честь Июльского манифеста, объявившего Польшу социалистическим государством), теперь принадлежит южнокорейской LOTTE. Выпускающая приправы фирма Kamis (ее продукция есть и в наших магазинах) стала частью американского концерна McCormick&Company. Международный концерн Nestle купил другой известный польский бренд приправ Winiary и выпускает продукцию под этой маркой, подчеркивая ее «польскость». Пиво Zywiec, Lomza, Tyskie, Zubr и Lech уже не польское. Даже водка Wyborowa и Zubrowka, вкусом и качеством которых поляки всегда гордились, полякам больше не принадлежат.
Лешек Бальцерович.Зато немецкое, кажется по названию, пиво Bierhalle на самом деле польское. Для лучшего проникновения на европейские рынки иностранцами прикинулись и многие новые польские бренды. Вот, например, в минском торговом центре «Галерея» есть магазины марок Reserved, Cropp, House, Mohito. Все эти бренды, а еще Sinsay, принадлежат польскому концерну LPP со штаб–квартирой в Гданьске. В Лодзи расположена штаб–квартира концерна Redan, которой принадлежат марки Top Secret, Troll и Drywash, которые можно встретить в торговых центрах по всей Европе. Так, может, не так это и важно — кому на самом деле принадлежит тот или иной бренд, если он дает работу полякам? И разве это не признак того, что Польша удачно вписалась в глобализацию?
— Польша — относительно сильная страна, у нас хорошая диверсификация секторов, — продолжает свой рассказ Вальдемар Павляк. — Например, на границе со Словакией создан европейский автомобильный кластер, большое производство автомобилей. Важно, чтобы это были разные типы автомобилей, не один сегмент рынка: это необходимо для равновесия во времена кризиса. На севере есть иностранные и польские инвестиции в производство частей и моторов для кораблей. В других регионах другие специализации. Например, Польша — крупный производитель мебели. А вот производство телевизоров, экранов LCD идет с участием крупных международных производителей. Две трети экранов и телевизоров на европейском рынке произведены в Польше. И это разные фирмы — от европейских до корейских и китайских. У них здесь свои заводы, они экспортируют по всей Европе. Размер страны позволяет иметь уравновешенное развитие с большим количеством специализаций. Я продвигаю идею, чтобы наши специальные экономические зоны двигались в направлении кластерных инициатив, чтобы каждая зона занималась своей специализацией в своем регионе.
— Никаких проблем?
— Как и в жизни: где–то лучше, где–то хуже. Такие волны есть и в политике, и в экономике. Сейчас экономический рост начинает замедляться.
— Почему?
— Есть глобальные причины: кризис 2008 года не полностью закончился, структурные проблемы остались. Нужно принимать во внимание проблемы политического характера: есть конфликт между правительством, партией и Конституционным судом. А ведь один из элементов, о которых мы говорили, это хорошее право, которое помогает, а не мешает компаниям и людям. Сейчас конфликт вокруг суда создает ситуацию, в которой правила игры могут быть сильно изменены долгосрочно, а это поставит под вопрос привлечение инвестиций: долгосрочные инвестиции в ситуации правовой и политической неуверенности оказываются проблематичными.
Пока Вальдемар Павляк рисует картину вполне благостную, в которую хочется верить (есть даже соблазн взять ее в качестве образца, к которому нужно стремиться), профессор Витольд Кежун добавляет мрачных красок: «Сумма государственного долга и частных долгов превышает уровень национального дохода. И долг растет, потому что 20 лет мы имеем отрицательный баланс во внешней торговле. Мы живем в соответствии с философией, сформулированной премьером Туском, — «Здесь и сейчас». Нет никакого стратегического плана». Неужели действительно нет, спрашиваю у бывшего премьера.
— В начале трансформации такими стратегиями были вступление в Европейский союз и НАТО, чтобы обеспечить безопасность экономическую и военную, — разъясняет Павляк. — Эти цели реализованы. Они имели стратегические последствия для нашей экономики, ведь нам нужно было приспособиться к режимам, стандартам ЕС.
— Это было трудно?
— Трудно, но стоило того, потому что если польский продукт получал европейский сертификат качества, то мог продаваться по всему миру. Этот стандарт очень ценится. Даже если мы экспортируем в Китай, европейский сертификат и там имеет большое значение. А вот сейчас мы в таком периоде, когда трудно найти стратегические цели, потому что все свои желания мы исполнили, трудно думать о новых. Дошло до поляризации на политической сцене, потому что два лагеря остро воюют между собой, и для поляков открытие такой новой цели — большой вызов. Я неоднократно предлагал, чтобы наша страна стала представителем региона. Подчеркиваю: представителем, а не лидером. Представителю можно действовать, если он хорошо понимает ситуацию соседей и уважает их независимость. Быть лидером очень трудно, потому что в нашем регионе каждая страна имеет собственные амбиции, свои ожидания и не примет никакого руководства другой страны. Польша могла бы быть представителем этого региона.
— В одном из своих интервью вы сказали, что Польша экспортирует продуктов больше, чем Россия оружия. Вы ведь тоже участвуете в этом процессе?
— Польша — крупный экспортер, мы больше получаем долларов за продукцию сельского хозяйства, чем Россия за экспорт вооружений. Это хороший пример. У меня есть ферма, и у моих сыновей. Знаете, это хорошая защита от непогоды в политике. Держаться реального хозяйства — очень хорошо во время неуверенности.
«Ага, — думаю я, прощаясь с экс–премьером, — значит, неуверенность все–таки есть». Уточняю в Белостоке у Яна Сычевского после того, как он с горечью рассказал о «курацыi шокавай»: «Но сейчас ведь ситуация лучше?» Вроде как соглашается: «Цяпер сiтуацыя стала крышку лепш, але яна скамплiкаваная таму, што цяпер нашай краiнай упраўляе чужы капiтал. А што гэта значыць? Думаю, амаль кожнаму вядома, што гэта значыць. Бо ёсць фiлiялы, ёсць агромныя грошы ў унii Еўрапейскай, але гэтыя грошы у нас перарабляюць чужыя фiрмы. Дарогi будуюць чужыя фiрмы — аўстрыйскiя, нямецкiя. А рабочыя, канешне, палякi, таму што калi безрабоцiца, то паляк iдзе на любыя ўмовы. Калi голад, выбiрае памiж нiзкiм заробкам i голадам. Будзе старацца працаваць. Многiя палiтыкi кажуць, што трэба прыступаць да адбудовы прамысловасцi. На хрэн жэ вы панiшчылi ўсё? Што, безразумныя былi зусiм? Калi адбудовываць прамысловасць, то пытанне: з чаго? На дарогi далi, бо гэтыя дарогi iм служаць. Каб адбудовываць прамысловасць на сучасным узроўнi, трэба мець агромныя грошы. А гэты бюджэт робiцца пусты, бо «500+» i ўжо не вытрымоўвываюць». Так мы снова вернулись к дорогам, которые для меня символ современной Польши, к началу этого рассказа о том, как взаимосвязаны политика и экономика и как популизм «Права и справедливости» подрывает основы экономики. «А теперь эту программу придется продолжать, — сказал мне другой собеседник. — Потому что без нее уже никакие выборы не выиграешь».
Но хотя бы за бывшего премьер–министра Польши Вальдемара Павляка я спокойна: он занимается реальным делом и защищен от политической (а вместе с ней и от экономической) непогоды. Император Диоклетиан, которого через восемь лет после того, как он удалился из Рима, попросили вернуться на престол, категорически отказался, сказав, что если бы сенаторы видели, какую он вырастил капусту, то не приставали бы к нему с такими глупостями.
sbchina@mail.ru
В следующем материале вы прочитаете интервью с всемирно известным польским режиссером Кшиштофом Занусси о роли интеллигенции в трансформации страны и о том, испортила ли власть Леха Валенсу.
