Жизненная история женщины, о которой написал наш читатель Владимир ШЕВЧУК, — не нова: подобных судеб на нашей многострадальной земле немало. И при этом она уникальна и неповторима, ведь, говоря словами поэта, “... судьбы — как истории планет. У каждой все особое, свое, и нет планет, похожих на нее”. А еще, почитав эту историю, убеждаешься еще раз в многократно подтвержденной истине: мы крепко и уверенно чувствуем себя на этой земле, пока есть кому называть нас “сынок” или “доченька”...
Перешагнув шестидесятилет-ний рубеж и получив статус пенсионера, мы становимся мудрее. У нас появляется больше времени, чтобы оглянуться назад, пристальнее изучить свою родословную. Я тому не исключение. Пишу воспоминания о родных и близких мне людях. Особое место среди них занимает мама.
...Конец 2011 года. Площадь нашего Иваново украсила красавица-елка. Все заняты предновогодними хлопотами: покупают подарки родным и близким, продукты, чтобы изобиловал праздничный стол. Но вся эта предпраздничная суматоха для меня была окрашена в черный цвет — умирала моя мама.
Уже два месяца она была прикована к постели. В ее глазах было явное угасание жизни. Уже почти ничего не ела. С Олей (моей сестрой) мы кормили ее через трубочку. Мама сделает пару глотков и отворачивается. На ее исхудалое тело — кожа и косточки — нельзя было без слез смотреть. Она не хотела, чтобы мы ее трогали, так как каждое прикосновение к телу приносило страдания.
Уходил на квартиру с комком в горле и со слезами на глазах. А в ушах стояли ее слова:
— Сыночек, почему я не умираю? Зачем эти муки?
— Мамочка, ты обязательно поправишься. Придет весна, потеплеет, засияет солнышко, и ты встанешь. Ты же у нас мужественная женщина...
Как утопающий хватается за соломинку, так и я лихорадочно пытаюсь найти средства, чтобы хоть как-то облегчить ее страдания — привожу врачей, вводим препараты для поддержания сердца. Один раз медсестра спросила:
— Не больно?
На что мама, удивив всех, ответила:
— Я партизанка. Мне не больно...
А новогодние праздники все ближе и ближе. Что же купить маме, чем ее порадовать, чтобы хоть проблеск радости мелькнул в затухающих глазах? Кажется, все бы деньги отдал за это.
А ведь было время, когда мама искренне радовалась подаркам. Но не столько они ей нужны были, сколько внимание ее детей. Но тогда, к сожалению, в житейской суете и занятости у нас на эти, казалось, простые вещи не хватало времени. Слишком поздно мы начинаем это осознавать. Как сейчас за все это я себя корю.
На Новый год поехал проведать дочь и внука. Праздничное веселье было не для меня: все время думал о маме.
Едва дождавшись утра, помчался к ней. С порога спросил у сестры:
— Как мама?
— Плохо. Ночь была тяжелая. Гремели фейерверки, петарды, а мама, слыша все эти взрывы, спрашивала: “Оля, это опять война?”
4 января утром в 6.30 она вздохнула в последний раз и затихла. Навсегда. Хоронили маму 5 января на островлянских кладбищах. Стоял у могильного холмика, и слезы перехватывали дыхание.
Мама!
От скольких бед хотел бы уберечь,
Да не сберег.
Каким теплом тебя я мог согреть,
Но не согрел.
Какую песню мог тебе я спеть,
Да вот не спел...
К сожалению, такие простые, нежные слова мы говорим слишком поздно.
Мама прожила долгую жизнь — почти 90 лет. К сожалению, у людей этого поколения простых земных радостей, как правило, было ох как не много! Это по своей сути трагическое поколение. Оно вынесло на своих плечах все перипетии истории, которые коснулись нашей земли: польскую оккупацию, военное лихолетье, не менее трудные послевоенные годы, коллективизацию, когда приходилось работать много и тяжело за пресловутые “трудодни-палочки”. Не стала исключением и моя мама. Рано лишившись отца, она сполна испила сиротскую долю.
У маминой матери, моей бабушки Варвары Боричевской, было восемь детей. В 1923 году родилась моя мама. Назвали ее Татьяной.
Мой дед Иван после женитьбы и рождения детей задумал строить свой дом. Но средств не было. И он, подобно сотням его земляков, отправился в Америку на заработки. Заработав в далекой заокеанской стране деньги, построил в деревне Упирово большой дом. Но вскоре дом сгорел, и дед, не выдержав такого удара судьбы, умер.
Маме было тогда только два годика. Бабушке Варваре пришлось одной ставить на ноги восьмерых детей. Сестры и братья Боричевские были очень дружны между собой. Мама часто рассказывала о них, вспоминала теплыми словами. Особенно брата Алексея — дядю, которого я никогда не видел. Он был добрым и отзывчивым, любил своих братьев и сестер, особенно мою маму — самую младшенькую. Его забрали на военные сборы за несколько месяцев до нападения фашистской Германии на нашу страну, которые проходили в Брестской крепости... Алексей Иванович геройски погиб в первые дни войны. Но где похоронен, родные до сих пор не знают.
Часто всматриваюсь в эту фотографию: мужественное лицо, мечтательно-проницательный взгляд. Имя того, кто запечатлен на снимке, навечно занесено в книгу героев, защищавших Брестскую крепость. Увековечен он и в книге “Память”, посвященной Ивановскому району. Имя Алексея Ивановича свято в наших семьях. Память о нем, убежден, будет передаваться из поколения в поколение.
Мама окончила четыре класса Упировской польской школы. Учителями были поляки. Белорусским детям они прививали польскую культуру, обычаи.
Когда я работал следователем прокуратуры Ивановского района (1973—1983 годы), по просьбе мамы начал собирать справки о ее трудовом стаже. Меня удивила одна из них, выданная Псыщевским сельским Советом депутатов: “Шевчук (Боричевская) Татьяна Ивановна, уроженка д. Упирово, в весенне-осенние сезоны с мая по ноябрь 1938—1939 годов пасла коров по найму нашей семьи, за что я платил восемь злотых и два пуда зерна за сезон”. Под справкой дата — 11 января 1937 года и подпись С. Бессилко, 1911 года рождения.
Новым испытанием, которое выпало на долю мамы, стала война. Уже на третий день, как она началась, немцы хозяйничали в деревне и сразу ее сожгли. Мама и еще несколько детей спрятались от немцев во ржи. Просидев там несколько дней и ночей, голодные вернулись в деревню. Затем вместе с другими родственниками мама два года скиталась по лесам и болотам.
В окрестности деревни Тышковичи из Москвы самолетом забросили диверсионный отряд, комиссаром которого был В. Цветков. Многие местные жители, пройдя соответствующую проверку, стали его бойцами. В этот же отряд приняли и мою маму. Сначала она готовила обеды, ухаживала за ранеными. А потом с автоматом в руках стояла на подступах к лагерю.
Мама всегда с теплотой вспоминала время, проведенное в отряде. О той удивительной атмосфере уважения и доверия друг к другу, заботы и поддержки.
После освобождения района мама вернулась в свою деревню. А возвращаться, по сути, было некуда — деревня сожжена, в том числе и родной дом. Даже от дождя и холода не было где укрыться. Во дворе тети Ульяны, маминой сестры, вырыли землянку, которую я еще помню. Тесно, сыро...
Из остатков американского шелкового парашюта мама сшила себе единственное платье и подалась в город к своим боевым друзьям. Они помогли с жильем и работой. Вначале работала буфетчицей, а затем официанткой в столовой. Сохранилось удостоверение, в котором значится, что 20 октября 1944 года принята на работу в столовую официанткой Ивановского горпо.
Здесь симпатичную статную девушку, которую уважали и любили коллеги по работе, и встретил “боевой и красивый” Андрюша. 19 мая 1946 года в Ивановском ЗАГСе они зарегистрировали свой брак.
20 ноября голодного и холодного 1946 года, за печкой на “запычку”, как говорим мы на местном диалекте, родился их первый ребенок — я. Когда пришлось нести в церковь крестить, меня не во что было запеленать. Но окрестили и, что главное, даже сделали крестины. Родители не могли нарадоваться, что их первенец — сын. 1 октября 1948 года в той же старенькой хате при бабке-повитухе родилась Ольга.
К 1949 году родители заготовили необходимые материалы для строительства дома. Но летом в деревне Ополь случился большой пожар. Из-за сильного ветра он быстро распространился по деревне, уничтожив много домов и хозпостроек. Сгорели и заготовленные родителями стройматериалы. Но уже в 1950 году дом был построен. На то время он был достаточно большим: три комнаты, кухня, добротный сарай. Правда, приусадебный участок, а это 30 соток, был неплодородным — песочек.
Леса поблизости не было, только болота кругом, местами поросшие сосняком. Вот и приходилось нашим женщинам таскать на себе сучья, пеньки, чтобы зимой дети могли согреться на печке.
Вспоминаю 12 апреля 1961 года. В космосе Юрий Гагарин! Услышав это известие по радио, мы, подростки, ликовали.
В этот день мама принесла за спиной целую ношу травы для свиней. Сняв ее, уставшая, присела.
Переполненный чувствами, я прибежал, чтобы сообщить ей эту потрясающую новость:
— Мама, мама! Гагарин в космосе!
А она:
— Сыночек, принеси мне кружку холодной воды.
Быстро принес кружку, до краев наполненную водой, и опять повторяю:
— Гагарин в космосе!
А она, выпив, попросила:
— Занеси траву в сарай.
Я, уже не пацаненок, а четырнадцатилетний подросток, не смог поднять эту ношу. А мама каждый день ходила в болото за 3—4 километра и на своих худеньких плечах тащила эту неподъемную ношу.
Мама родила четверых детей. И не брала ни одного дня декретного отпуска. Сразу после родов ей отбили “дзялку” свеклы. Шла полоть кукурузу, жать серпом рожь...
В уже далеком 1964 году свой дом в деревне Ополе мы продали и купили небольшой в деревне Залесье Кобринского района, где отец работал председателем сельского Совета. Вся наша семья переехала на новое место жительства. К этому времени я уже окончил Пнюхинскую среднюю школу и получил аттестат зрелости.
Мама начала работать к колхозе имени Суворова, а затем за 60 рублей убирала большой сельский клуб...
Дети выросли, выучились, разъехались. Мои сестры и брат обосновались в Минске, я был ближе к маме — работал следователем в Ивановской прокуратуре. Был прокурором Дрогичинского района и в конце трудовой деятельности — прокурором Ивановского района.
В 1998 году умер отец. Его похоронили в Залесье. После его смерти мама продолжала жить там. Пенсия была мизерная. И пока позволяли силы, держала хозяйство — свиней, кур. Ее домик мы благоустроили, сделали погреб, сарай, гараж.
А когда здоровье стало подводить, мама продала дом и переехала в Иваново. Этот небольшой домик стал для меня по-настоящему родным. И в первую очередь потому, что каждый раз, переступая его порог, я слышал мамин голос:
— Володька, ты к нам пришел, и у нас праздник.
Я знал, что она всегда меня ждет. Поэтому каждое утро я спешил к ней.
— Как спал? Кто звонил?
— Звонил Слава. У него все хорошо.
— Надо было мне дать трубку. Хоть голос сыночка услышала бы.
Да, мама очень хотела слышать родные голоса. Сейчас, когда ее уже нет, я это особо остро понимаю. Мои дети тоже нечасто балуют меня звонками. А их голоса ох как хочется слышать!
— Поешь, Володька. В холодильнике все есть. Да посиди со мной, поговори.
Она хочет услышать обо всех детях и внуках.
— Как хорошо было раньше, — говорит мама. — Все родные росли и жили в одной деревне, постоянно общались, помогали друг другу. А сейчас “рассыпались” по свету и никто никого не знает. Скучно жить. И тебе, Володька, скучно...
Она каждый раз провожала меня, стоя у окна. И каждый раз махала на прощание рукой.
Мамины руки. Я помню их с того самого момента, как стал осознавать себя. За лето они покрывались загаром, который не отходил и зимой. Им столько выпало работы в жизни! Я помню, как они сновали в мыльной пене, стирая наше белье. Я вижу, как сильной рукой своей мама подводила серп под жито, а потом с неуловимой ловкостью, таким истинно женственным движением руки и серпа откидывала колосья, чтобы связать их в пучок. Никогда не сотрется из памяти, как мамины маленькие руки крепко, по-мужски держали косу. Я помню руки ее, не сгибающиеся, красные от студеной воды, когда она зимой полоскала белье возле колодца. Я помню, как мгновенно могли руки мамы продеть нитку в иголку, как с одинаковой ловкостью они управлялись с ухватом, отправляя в печку тяжелые чугуны, и почти незаметным движением завязывали узелок на оборвавшейся нитке за ткацким станком. Нет ничего на свете, чего бы не сумели мамины руки, что было бы им не под силу.
Но больше всего я запомнил, как нежно гладили эти руки, чуть шершавые и такие теплые, мои волосы...
Уже прошло больше года, как нет мамы. И каждый раз, покидая этот дом, вижу ее в окне, машущую на прощание рукой.
В последние годы мама часто просматривала письма, поздравительные открытки, награды и просила:
— Володька, прочитай.
Я читал, понимая, что ей хочется еще и еще вернуться в свою пусть трудную, но такую прекрасную юность.
И сейчас, без нее, который раз перечитываю документы, подтверждающие мамино участие в Великой Отечественной войне, в том числе и наградные: мама была награждена медалью “За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.”, медалью “Партизану Отечественной войны II степени”, орденом Отечественной войны II степени.
Она любила заглядывать и в свой “кухар”, который сопровождал ее всю жизнь, при переездах с места на место. В нем хранились вытканные и вышитые ею рушники, скатерти, покрывала, сорочки. Все это она регулярно просушивала, бережно складывала и просила, чтобы и после ее смерти мы все это сохранили.
Прошло почти два года, как нет с нами нашей любимой мамы. А я по-прежнему каждый день иду в этот маленький домик. Я не могу долго оставаться в этом пустом доме. Но назавтра ноги снова несут сюда. Открываю ворота, двери дома, вхожу в мамину комнату. А там — тишина. Никто меня не встречает, не говорит ласковые слова. Ком подкатывает к горлу. Умом понимаю, что такова жизнь и иначе быть не может. Но сердцу не прикажешь. Оно ноет, болит. И снова и снова хочу слышать: “Володька, ты пришел, и у нас в хате праздник. Поешь что-нибудь, сынок”. Эти мамины, такие до боли знакомые слова, сегодня воспринимаются совершенно по-другому. И только сейчас я понял, как мало человеку надо для счастья — слышать бесконечно родной голос.
Мне хочется обратиться к читателям “Народной газеты”: пока вы дышите, пока ходите по нашей прекрасной земле, пока радуетесь солнцу, — цените и берегите своих матерей. Почаще заглядывайте им в глаза. Старайтесь исполнять их желания. И помните: настоящая мать человеку дается однажды.
Мама! Да святится имя твое.
Владимир ШЕВЧУК
