А предреволюционная – нравится, как и живопись «Мира искусства», и стихи акмеистов. И заказчики нынешние липнут на модерн как мухи на мед. И в искусство книги формы модерна мягко, но уверенно вернулись. И в оформлении лучших наших журналов чувствуется композиция, а еще больше – линия модерна.
Перебрасываем мостик?
Все это началось, по крайней мере, в 60-е годы. Стихи Н.Гумилева, М.Цветаевой не только перепечатывали на машинке, но и переписывали от руки. Если томик поэта «Серебряного века» прорывался в Библиотеке поэта, он сразу обретал двадцати-, тридцатикратную рыночную цену. Скромный сборник «Тарусские страницы» произвел впечатление разорвавшейся бомбы. Школьники нашего поколения с изумлением вспоминают, как сначала открывали для себя А.Ахматову, позже – Ф.Тютчева и только потом – А.Пушкина! «Возвращенные имена»? Верно. Но верно и то, что когда в 1960 году вышел впервые однотомник И.Шмелева, в восхищение приводил не написанный в традициях бытописательства XIX века «Человек из ресторана», а вполне принадлежащая эстетике модерна «Неупиваемая чаша».
А может, мы инстинктивно стремились перебросить мостик через период разрушения национальных традиций? Такое в русской истории было уже дважды. Впервые в XIII веке, во времена иноземных вторжений с Запада и с Востока. Тогда даже в богатом Новгороде, никем не разоренном и не оккупированном, примерно на шесть десятилетий прервалось каменное строительство. А когда возобновилось, зодчество вернулось строго в точку разрыва: церковь Николы на Липне 1292 года стремится повторить церковь Рождества в Перыни 1230-х годов постройки. И икона Николы Липенского из одноименного храма явно связана с иконой Николы из Духова монастыря начала XIII века. Если традиция теплится, она восстанавливает разрыв, перешагивая через время упадка, разорения, порабощения.
Второй мостик был переброшен после смерти Петра I, отвергавшего не только национальные художественные вкусы, но и то, что его подданным нравилось на Западе, – высокое католическое барокко. Когда в 1714 году царь запретил каменное строительство по всей России, кроме Петербурга, создатели шедевров нарышкинского барокко в новой столице не пригодились. Там строили европейские посредственности, создавали вымышленную Петром «Голландию». И что же? После отмены запрета в 1728 году, даже раньше – после смерти Петра в 1725 году, по всей России обращаются к прерванной традиции, а петровский Петербург остается аппендиксом русской культуры, практически не вызвавшим подражаний. Снова чужое отторгнуто, мостик переброшен, традиция продолжает жить.
Откуда пришел модерн
Модерн с его творческим методом стилизации пришел на Русь изнутри по-русски, в результате наших собственных мучений в поисках своей традиции.
Был и другой, родственный, путь: в 1892 году В.Поленов построил себе дом в только что купленном имении «Борок» (ныне почему-то «Поленово», хотя «Борком» его назвал сам В.Поленов). Дом этот подчинен и в композиции, и в эстетике основной идее «комфорта», то есть не только удобства, но и эстетизации самого удобства. «Удобство должно неизбежно быть прекрасно».
Мы видим русский дом, но – потомок дома английского. Две эстетики наконец сомкнулись. Синтез русской избы и английского коттеджа – вот что такое дом в Борке – результат столетнего взаимодействия двух великих культур. Напомним, что «комфорт» – не только «удобство», но и эстетизация удобства.
Третий путь в модерн был прост: перенесение английских форм на нашу землю: так поступали дивные архитекторы В.Чагин, В.Шене, Р.Мельцер, чьи высокохудожественные работы на Каменном острове в Санкт-Петербурге были столь убедительны, что купились даже родители модерна – англичане. На Каменном острове снимали «Шерлока Холмса».
«Старое… не борется с новым»
В России был рижский модерн, мрачный петербургский модерн, любящий других московский модерн, сытый самарский модерн, неожиданно ждущий приключений нижегородский модерн, «щирый» полтавский модерн и настороженно-боевой пограничный чернигово-сумской. Сказочно, запредельно свободный томский модерн. И Тюмень, вообще не пожелавшая иметь какой-либо модерн. Все сие означало, что модерн стал не только национальным стилем, но и стилем Империи, ибо Империя – многообразна! Англия была первой страной модерна, Россия стала величайшей страной модерна.
Л.Н. Гумилев как-то сказал за чаем: «Старое никогда не борется с новым. Борются две формы нового. А старое уходит само». Возрождение – возврат к утраченному старому, подъем после провала. Возрождение всегда отрицает предшествующую эпоху. Наше Возрождение не исчерпало свой потенциал. Взгляните на сегодняшнюю архитектуру: как только перед нами особняк, дача, небольшое деловое здание – так заказчик и зодчий пристраиваются к модерну. Ежели видим перед собой грандиозный офис частного банка или, впрочем, отделения Сбербанка, чувствуется наследие лишенного национальных признаков людоедского конструктивизма – в Москве непременно с масонской пирамидкой сверху. Все сколько-нибудь приличные церковные проекты наших дней – продолжение модерна. Русский модерн жил десятилетиями там, где его не прервали: на Псковщине, в Белоруссии… Если мы все захотим, чтобы Возрождение настало, оно настанет.
Похищенное возрождение
Размышления о русском модерне
Всем нынче нравится модерн. Покажите на улице дом начала нашего века самой простой бабушке, которая и слова-то «модерн» не знает, – с готовностью похвалит. Порасспросите самую «продвинутую», а точнее «задвинутую» на современности молодежь, выясните, не без удивления, что и им современная архитектура не нравится. И не только здешняя, которую и архитектурой-то назвать бывает трудно, но и европейская, и американская.
