Морозный ветер дует в окно моей комнаты и колючим сквозняком ползет по голым ногам. В который раз вспоминаю, что еще не заклеены старые деревянные рамы.
«Ну уж хватит! Сколько можно откладывать? — сержусь на себя, заталкивая ноги в меховые тапки и кутаясь в толстый пушистый халат. — Для начала уберу цветы с подоконника».
Раздвигаю шторы. И пугливо, мельком, чтобы не встретиться взглядом, смотрю на окна второго этажа дома напротив. Никого нет…
«Зачем клей разводить? — решаю, приободрившись. — Через месяц-другой отдирать, да, может быть, с краской… Размочу-ка лучше в воде газеты и заделаю ими щели — надежный, проверенный способ. Главное, нехлопотно, быстро». Скорость для меня важна: с верхних этажей соседней трехэтажки наша квартира отлично просматривается даже без бинокля, а находиться под бдительным оком…
Заняться человеку нечем. Только бы в окно смотреть! Выхожу из подъезда — тюлевая занавесочка зашевелилась: Шапокляк на посту! Вывожу собаку — лицо уже прилипло к стеклу: следит старушка, как бы моя полугодовалая Марта не вздумала раньше времени, не дойдя до выгула, не дотерпев, снежок помочить. Как тогда бабушка барабанит в окно, кричит! Что кричит, не слышно из-за грохота, — кажется, стекло не выдержит, жалобно звякнет и обрушится вниз. Но я головы не поднимаю. Мне неловко, даже стыдно: понимаю, что неправильно это… под окнами… Однако собачий «процесс» уже не остановить.
Мусор выношу, в магазин собралась, гости пришли, машина подъехала — все под контролем. Дети играют у дома — старушка на балконе. С него обзор лучше. «Мама, чего эта бабка ворчит, мы же плохого не делаем?» — глаза блестят обидой. «Ничего не поделаешь, старость! А старость брюзжит и упряма», — повторяю мысленно чеховское.
…Открываю внутренние рамы — и уличные стекла мгновенно покрываются мутной испариной, которая тут же схватывается тонким матовым ледком, пряча меня от посторонних взглядов. Удобно. Однако в углу между рамами все же размещаю узкую коробочку с солью — вскоре окна станут прозрачными.
Утром, прихватив желтое пятилитровое ведерко, отправляюсь в подвал за картошкой. На крыльце привычно гляжу на окно: «Привет, бабуся!» Занавеска как пришита — не шелохнулась. «Долго спишь, Шапокляк! — улыбаюсь. — Пропустишь любопытный момент: Марта за мной увязалась. Без поводка! Заметила «ржавую» собачонку с всклокоченной шерстью и, взвизгнув, помчалась за ней…»
К десяти на работу. Не опоздать бы на автобус! Сапоги… Сумка… (Надо срочно новую купить: с моей черный кожзаменитель слезает, словно со змеи выползок, жаль, под ним натуральная кожа не выросла.) Пальто или куртку? Пожалуй, пальто… Ключ… Выхожу на крыльцо. Взгляд на бабушкино окно — никого нет.
Вчера у магазина видела мою незабвенную старушку. Прижимая к себе пустой полиэтиленовый пакет, она оглядывалась по сторонам растерянно, словно потеряла что-то. Или сама потерялась…
Я вежливо поздоровалась. «Решаете, куда пойти?» — спросила и, не дожидаясь ответа, побежала к автобусу. Спиной чувствовала: бабушка провожает меня взглядом, шепчет слабыми губами.
Мы давно знакомы. Когда-то жили в одном подъезде. Я — на первом этаже (везет же мне на первый!), Антонина Семеновна — на втором, в однокомнатной, в той же, что и теперь. Одно время с ней жили дочка Людмила и внучок. Зять умер. Молодым, еще тридцати не было. Нехорошая смерть — от водки. Помню, как ребенок постоянно звал папу и плакал. Мне на первом было слышно…
Людмила, видная и гонористая молодица, во вдовицах не задержалась — опять же за врача (покойный тоже врачом был) замуж вышла и уехала в другой город.
Сын Антонины Семеновны то ли в Магадане живет, то ли в Сибири, то ли еще где, вообщем, далеко.
Под окнами дома жильцы землю под грядки разработали, даже небольшие пленочные парники поставили. А что? Вокруг пустырь, дикий кустарник. Огород никому не мешает, глаза не мозолит. Это потом стройка рядом развернулась, новые многоэтажки выросли, а морковку с помидорами под окнами разводить городское начальство запретило, чтобы благородного вида не портили. Теперь где цветы, где бурьян…
Мои и Антонины Семеновны грядки рядом. Мы землю перекапывали, траву выпалывали, о погоде беседовали. Однажды притащила она из магазина деревянные бруски от мебельной упаковки и стала сама сооружать каркас теплички, чтобы огурчики посеять. Только и попросила помощи — пленку попридержать, чтобы ветер не сдул, пока прибивает ее гвоздиками. Все умела. Семеновна и теперь с весны до заморозков копается на участке, который через дорогу, возле гаражей, себе отгородила.
А тогда дивилась моим огородным опытам. Я то редкие для наших мест перцы с баклажанами посажу («синенькие» моим соседям вообще в диковинку были, семена их для рассады из Украины получала, из Борисполя, магазин «Семена — почтой» называется), то неведомый «индийский огурец» выращу. Слышу через открытое окно зовет Семеновна соседку: «Валя, глянь, какой метровый орган с лианы свисает!» — хохочут вдвоем и еще кого-нибудь кличут, что б показать…
Ни котов, ни собак соседка не заводила. Когда с ней жила дочка, был аквариум. Небольшой, литров на десять. На кухне стоял. Рыбки простые, малюсенькие — гуппи. Но хозяйка гордилась чрезвычайно. Словно наличие аквариума с шустрыми рыбешками делало ее гораздо значительнее по сравнению с владельцами банальных кошек.
В нашей же квартире непременно пищали подобранные детьми котята, в клетке метался воробей или снегирь, под ногами путалась черепаха, в трехлитровой банке плавал тритон с ярко-оранжевым пузом. Кормить его приходилось с длинного пинцета крошечными кусочками мяса, мухами или комарами, двигая ими перед носом тупого создания, иначе оно никак не могло сообразить, что следует немедленно хватать и глотать…
В последние лет пять Антонина Семеновна стала в церковь захаживать. Службу отстоит, когда и к исповеди, к причастию подойдет. Поздороваемся чинно, с праздником, если есть, друг друга поздравим. А чтобы поговорить… Нет, не разговаривали. О чем? И так жизнь на глазах прошла…
Форточку открываю — «Доброе утро, бабуся!» С работы возвращаюсь — «Да пришла я, пришла…» Из лесу приезжаем — «Погляди, сколько грибов собрать подфартило!» Из машины дачный урожай выгружаем — «Видишь, не зря все лето спины гнули…» Клумба у подъезда травой заросла — «Ох-ох, наведу я порядок, наведу! Ты до выходных подожди. Хорошо, Семеновна?»
Окошки молчат. Занавески застыли.
Упокой, Господи, душу…
