Украл, выпил, в тюрьму... Времена меняются — уголовная “романтика” остается?
Их называют “поднадзорными”. Раз в неделю с утра они недружной стайкой приходят “на отметку” в здание РУВД. Каждый — со своими претензиями в адрес окружающего мира, который, по их мнению, слишком несправедлив к некогда обычным подросткам, превратившимся в многократно судимых за кражи, грабежи, разбои, убийства и изнасилования рецидивистов. У них своя мораль, не доступная пониманию многих. И своя философия гедониста: сегодня есть крыша над головой, еда и немного денег, а завтра — как фишка ляжет.
Есть ли смысл наставлять таких на путь истинный? Или контингент, для которого вся романтика жизни состоит из трех составляющих — украл, выпил, в тюрьму, — неотъемлемая часть нашего социума и с этим надо смириться?
Сорокашестилетний Игорь теребит в руках кепочку и напоказ огорченно вздыхает: “Да я уже давно на работу устроился бы. Друзья зовут в свою фирму, по командировкам ездить. Так куда ж тут поедешь, если каждую неделю в милиции отмечаться надо? Один раз пропущу — меня на галочку поставят. Три пропуска — и опять в колонию. А я не хочу! Решил за ум взяться. Давно пора...”
Сергей Яговдик (слева) и Дмитрий Мурашко изучают личное дело очередного “поднадзорного”.
В послужном списке вполне приятного с виду, но выглядящего намного старше своих лет мужичка — две “ходки” в колонию, три месяца ареста, пребывание в ЛТП. Ни дня официальной работы, зато редкие сутки без возлияний. Сначала в 1996-м ограбили с собутыльником случайного прохожего. Без мордобоя, уверяет Игорь, не обошлось, но, перефразируя гайдаевского Лелика, “били аккуратно, не сильно”:
— Наутро просыпаюсь — все карманы в купюрах, думаю: о, как хорошо погулял накануне! Милиция в тот же день вычислила. Я не отпирался, какой смысл? На суде дали три года, отправился в могилевскую ИК-19. Помню, первое время, еще в СИЗО, было страшно. Ну как-то необычно, что ли. Все по команде делалось, свои законы, правила. Пришлось всему учиться у сокамерников. А на зоне (так большинство бывших и нынешних осужденных именуют исправительные колонии и тюрьмы. — Авт.) уже полегче, быстро влился в коллектив. Отсидел от звонка до звонка, без амнистий и УДО. Частенько режим нарушал. То на ужин не приду, то закурю на территории. Такой я человек: вроде понимаю, что нельзя, а все равно делаю...
Теорию самокритики Игорь всегда предпочитал подтверждать практикой.
И вскоре после первой “ходки” оказался на скамье подсудимых во второй раз. Снова пьянка с двумя приятелями, снова нападение на незнакомого человека.
В результате — причинение тяжких телесных повреждений, повлекшее за собой смерть потерпевшего. Из всех троих обвиняемых Игорь получил самый малый срок — 12 лет, теперь уже — особого режима в колонии в Глубоком:
— Сначала тяжело было: еду разносили по камерам, а там — 27 человек. Выходить на прогулки можно было только два часа в день да раз в неделю — баня. Вот и все забавы. Когда меня с особого режима перевели на строгий, хоть дышать стало легче. Я книги полюбил читать — Толстого, Достоевского, Джека Лондона. В школе филонил, так зато в тюрьме всю программу перечитал. Знаете, понравилось! Интересно. Жалко, конечно. У героев книжек такие судьбы, а я — на нарах лежу. А вообще, в тюрьме как-то проще, что ли. Все решают за тебя. А здесь, на воле, крутиться нужно...
Когда-то давно, еще в прошлой жизни, где не было места блатному жаргону и тюремной робе, Игорь возвращался с подработки домой к жене и дочери. Сейчас с бедовым бывшим мужем и отцом они не поддерживают никаких отношений.
— За десять лет, что я провел на зоне, получил только пару писем. Не хотят они меня знать, да и я не лезу в их жизнь. Думал, конечно, начать общаться с дочкой. Но как? Что я ей скажу? Каким был дебилом все это время? Так она это и без моих признаний знает. Слышал краем уха через седьмую воду на киселе, что я уже дедушка. Вот, может, из внучка толк выйдет...
Задаю Игорю вопрос о пенсии, которая не за такими уж и горами. В ответ: “Ай, неяк будзе...” Ближайшие планы — хоть раз в жизни попробовать трудиться на официальных началах. Зачем? “Так у матери уже стыдно рубли просить, она старенькая...”
Игоря, к слову, в Октябрьском РУВД Минска считают еще более-менее перспективным “поднадзорным”: есть хоть какая-то надежда, что до следующей его “ходки” дело не дойдет. А бывают и вовсе безнадежные случаи.
Денису было тридцать два, когда он в пьяном угаре забил до смерти жену. После чего отправился в не столь отдаленные места на 15 лет. Выйдя на свободу в 2010 году, стал систематически, будто специально, нарушать надзорный режим. Виноваты в этих “проколах”, по мнению Дениса, чересчур бдительные и въедливые сотрудники правоохранительных органов:
— Захотелось выпить по пять капель — вот уже “менты” ведут составлять протокол. Покурил не там, где нужно, — снова виноват. Дома предписано находиться с 7 вечера до 7 утра. А если в гости сходить надо? Или в магазин? Не по-людски как-то придуманы все эти запреты...
За семь прошедших “свободных” лет Денис ни дня нигде не проработал. И никакого желания что-то кардинально менять в своей устоявшейся жизни явно не испытывает.
— А зачем? — искренне удивляется он и едва ли не на пальцах объясняет мне преимущества ничегонеделания: — Ну хорошо. Смотри сюда. Вот пойду я становиться на учет по безработице. И что? Сначала за одной справкой надо, потом за другой, потом в шесть утра занимай очередь на биржу труда. Оно мне надо? Пару раз сходил на собеседования. Меня спрашивают: почему в трудовой книжке нет записей с 1997 года? Я честно говорю: сидел. Все, собеседование окончено. Никто не хочет связываться с зэком. Слава Богу, есть добрые люди среди друзей. Одежду дали, обувь. Мама нам с сыном еды наготовит. Пацан у меня, кстати, хороший, спокойный. Ему уже тридцатник. Пьет только много. Где работает? Да вы что, издеваетесь? Уж сколько я ему говорил, чтобы за ум брался, — куда там! Не хочет за копейки вкалывать. Вот что ты тут будешь делать?..
Денис — один из первых претендентов на рецидив. Да он и сам это, похоже, прекрасно понимает.
Инессе — за сорок. Несколько судимостей за воровство и праздная жизнь на свободе. Молодящаяся женщина с отпечатками бурной жизни на лице — настоящая головная боль для инспекторов. Ее будни — бесконечная череда пьянок, гулянок, шатаний по притонам и игры в прятки с милицией. Среди ухажеров — только районные “авторитеты”, по мелочам не разменивается. Одного посадят — любвеобильная подруга тут же находит себе следующего. Прежний вернется с зоны — и ему кусок от общего пирога достанется. Дешевое спиртное здесь льется рекой, а дверь квартиры круглосуточно открыта для “своих”.
Инессу тоже приводят для профилактической беседы в милицию. Обычно она изображает раскаяние и готова пообещать что угодно — на работу устроиться, со спиртным завязать. Однако “внезапного просветления” хватает ровно до того момента, как она покидает РУВД. Вновь оказавшись в привычном окружении, Инесса напрочь забывает обо всем, кроме своих насущных проблем: где достать бутылку, с кем сегодня переночевать. Колония женщину не пугает: “А что такого? И там люди живут!”
“Я книги полюбил читать — Толстого, Достоевского, Джека Лондона. В школе филонил, так зато в тюрьме всю программу перечитал. Знаете, понравилось! Интересно. Жалко, конечно. У героев книжек такие судьбы, а я — на нарах лежу. А вообще, в тюрьме как-то проще, что ли. Все решают за тебя. А здесь, на воле, крутиться нужно...”
Старший инспектор уголовно-исполнительной инспекции Октябрьского РУВД Минска Дмитрий Мурашко и его коллега Сергей Яговдик, которым по долгу службы приходится работать с “поднадзорными” рецидивистами, говорят, что случаев, подобных этим трем, на самом деле большинство. Хотя бывают чуть ли не экстраординарные явления:
— Один из наших подопечных половину жизни провел в местах лишения свободы. Не успевал стать на надзорный учет, как уже фигурировал в новом уголовном деле. А потом вдруг что-то щелкнуло в его мозгах: как я живу, для чего?.. Бросил пить, устроился на работу, начал приносить домой деньги. И брата своего на путь истинный наставил своим примером. Сейчас их квартиру, которая еще несколько лет назад имела статус одного из районных притонов, не узнать: хороший ремонт, ухоженные домашние животные. У братьев и подруги сердца есть. Причем одна из них раньше тоже частенько прикладывалась к бутылке, а теперь ведет добропорядочный образ жизни. Идиллия, одним словом. Сыграл свою роль моральный выбор: или опуститься на самое дно, или попытаться выплыть.
А есть паразитирующие особи, которым вполне комфортно провести дома несколько месяцев, встретиться со старыми приятелями, отпраздновать освобождение — и снова в колонию. Профилактические беседы и угрозы в таких случаях ни к чему не приводят. Эти люди просто не знают, что можно жить по-другому. Их никто и никогда этому не учил.
А ведь сотрудники ОВД прилагают немало усилий, чтобы помочь ранее судимым адаптироваться в обществе. Выдают направления в отдел трудоустройства, в центр социальной поддержки населения. Регулярно проводятся ярмарки вакансий для их трудоустройства. Также периодически организуются мероприятия с привлечением ранее судимых лиц, которые встали на путь исправления. Кроме того, проводятся лекции врачей-наркологов, психологов, представителей предприятий и организаций. Вот только явка на них, по понятным причинам, всегда добровольная.
А как раз таки с доброй волей к нормальной жизни, желанию не повторять прежних ошибок, победе над своими слабостями у этого контингента большие проблемы.
КОММЕНТАРИЙ СПЕЦИАЛИСТА
Татьяна Ушакевич, главный внештатный психолог Комитета по здравоохранению Мингорисполкома:
— Многие, знакомые с творчеством О. Генри, наверняка помнят рассказ “Фараон и хорал” про бездомного бродягу Сопи, который из кожи вон лез, чтобы совершить какое-нибудь правонарушение и отправиться в тюрьму. Потому что там, за решеткой, не нужно было думать, как заработать деньги, заплатить за жилье, обеспечить себя едой и одеждой. Подобного рода мысли посещают большинство бывших осужденных, отсидевших длительные сроки. У них в голове нет картинки позитивного будущего, нет “карты маршрута” своих действий на свободе. Отметиться в РУВД, стать на учет на бирже труда — этого недостаточно, чтобы период адаптации прошел безболезненно. Нельзя просто сказать такому человеку: веди себя хорошо! Он не знает, что такое хорошо. И первое же серьезное препятствие на его пути становится поводом для того, чтобы выпить, забыться, уколоться. А дальше — по накатанной: совершить преступление и снова оказаться в колонии среди привычных людей, где вся жизнь подчинена строгому распорядку и ты ни за что не несешь ответственности.
За несколько месяцев до выхода на свободу наши осужденные получают психологическую помощь в колонии, им объясняют, как действовать, чего ожидать. Предупреждают о соблазнах. Но это все — теория. А на практике человек оказывается на свободе один на один со своими страхами. Если у него нет родственников или толковых друзей, шансы на социализацию минимальны. В идеале такой категории граждан нужны обязательные консультации специалистов в течение первого года на свободе.
