Почем нынче Пегасы?

«А сколько вы платите за стихотворение? — голос очередного молодого дарования в телефонной трубке был безукоризненно вежлив. Как цилиндр могильщика. — Нет, это маловато...»

Ну и что прикажете? Возмущаться? Указывать неофиту на то, что вначале стулья, а потом — деньги, то есть вначале — талантливые стихи, способные удостоиться принятия к печати, а потом — сумма прописью?

А может, все правильно? Время деньги любит — и я деньги люблю. К тому же идеологические установки советского периода продвинутые люди заменили противоположными. Стыдно было быть богатым — нынче наоборот. Поэт–бессребреник, трибун–идеалист трансформировался в успешного гламурного собственника. Собственно говоря, стремление получать за свое творчество большие деньги существовало всегда. Просто Евтушенко в немыслимом тогда, в 70–е, замшевом пиджаке, выйдя на стадион, навзрыд читал о своей необеспеченности. Как пишет российский писатель Евгений Попов в одном из своих рассказов: «Ведь денег нынче писателям, которые считают себя настоящими, не плотют, а получают эти деньги, по мнению настоящих писателей, писатели ненастоящие, или, говоря словами поэта, «разнообразные не те». Особенно горько настоящим писателям, что писатели ненастоящие даже вовсе и не претендуют на то, что они настоящие писатели. Они весело рубят капусту, стригут купоны и летают за счет издателей VIP–классом на международные книжные ярмарки, где красуются среди других ненастоящих писателей и просто уродов».

Вообще, реабилитация денег становится навязчивой идеей постсоветских литераторов. Цитируют из статьи Корнея Чуковского «Тема денег в творчестве Некрасова», в коей доказывается, что страдалец за бурлаков на Волге был стяжателем и убежденным сторонником идеи: «Жизнь, по–моему, — искусство наживать деньгу».

Странно, но в классической белорусской литературе нет ярко выраженного поклонения деньгам, скорее наоборот: «Скурганiў бы душу чырванцом тваiм я!» — восклицает в отношении к князю — потенциальному меценату купаловский Гусляр. Среди тех, кто делал нашу литературу в начале ее становления, практически не было магнатов и денди, разве что шляхта средней руки вроде Богушевича и Дунина–Марцинкевича. Зато в белорусской литературе есть поклонение земле, жажда обладания ею же... Что в «Новай зямлi» Якуба Коласа, что в «Людзях на балоце» Ивана Мележа... Образ белоруса-капиталиста, собственно говоря, не создан до сих пор. Любимый герой современной белорусской литературы — это маргинал. От деревенской старушки, популярного персонажа писателей–«шестидесятников», до нынешнего героя — рефлексирующего завсегдатая городских кафе. Но — довелось недавно услышать от нашего известного критика реплику в адрес молодых: «Если вы способны найти деньги на свою книгу, значит, у вас действительно есть призвание к литературе». Что ж, еще в XVIII веке Самюэл Джонсон высказался: «Все, кроме завзятых болванов, всегда писали только из–за денег».

Но мы с вами знаем гениев, способных за такие утверждения и на дуэль вызвать...

Американский ученый Питер, основатель полузабавной науки иерархологии, говорит о том, что каждый человек участвует в крысиных гонках. Карьера, накопление материальных ценностей... Взамен — стресс, чувство некомпетентности, язва, гипертония... И самое главное — вовремя выйти из крысиных гонок.

Юноша, допрашивавший меня насчет гонорара за стихи (кстати, как оказалось, самого что ни на есть ученического качества), только стартовал в упомянутых гонках. Что ж, мне его призывать к благородной бедности? В идеале гонорары за литературные произведения должны быть соразмерны хотя бы средней зарплате. Если писатель год писал свой роман, а получил за него месячный заработок — это как–то криво.

Наверное, дело в том, что нам абсолютно все равно, был писатель, чьим произведением мы проникаемся, богат или беден? Потому что вначале — искусство, а потом — гонорары. Вначале — боль эпохи, потом — ее капитал. Или же его отсутствие.