Сегодня в нем с трудом узнается гроза всех хоккеистов 80–х. В чемпионате СССР не было такого понятия, как тафгай, но Андрей Таболин был, и два этих факта друг с другом явно не стыкуются. В лексиконе Таболина и сейчас достаточно крепких слов, а раньше он их в каждом матче подкреплял делом. От его силовых приемов мало кто уходил, для Таболина не имело значения, кто перед ним — олимпийский чемпион или хоккеист четвертого звена заштатного клуба, за свою команду Андрей «наворачивал» (словечко из его лексикона) всем и каждому, не разбирая имен и чинов.
— Вы были одним из самых жестких защитников СССР... — начинаю я свой вопрос, но Таболин не дает закончить и тут же делает необходимую, на его взгляд, поправку.
— Самым жестким!
Я киваю. Он и сейчас играет без лишней дипломатии, которая в хоккее ни к чему. Когда Таболин был на льду, соперники на пятак без лишней нужды не ездили. Знали, там есть хозяин, который до двух не считает. За своих Андрей всегда стоял горой, говорит, что никогда не юлил и за товарищей готов был драться в любое время дня и ночи.
Так получилось, что, родившись в Минске и получив хоккейное образование в блестящей тогда «Юности» (Микульчик, Борщевский, Дьяконов, Шумидуб... Они все одного года выпуска), как хоккеист Андрей Таболин состоялся в Риге. Именно в тамошнем «Динамо» он долгое время был ведущим защитником, числился кандидатом в сборную СССР и давал жару даже американским профессионалам во время так популярных в те годы встреч советских команд с клубами НХЛ. Однако бескомпромиссность характера сыграла с Таболиным злую шутку. Историю своего ухода из рижского «Динамо» в 1988–м он сегодня вспоминает неохотно. Команда там была — огонь: Юрзинов и Воробьев дело свое знали туго, и динамовцы с Ирбе, Знароком, Попихиным и другими звездами в составе всегда нацеливались на медали. В тот сезон по ряду причин старт у команды не заладился, и когда на базу клуба съехался весь республиканский генералитет, Таболин молчать не стал, а выступил в своем стиле: не признавая авторитетов. В общем, это печальная история. Из команды он ушел и до «серебра» чемпионата СССР «Динамо» добралось уже без него. Андрей вернулся домой, в Минск.
С тех пор прошло 25 лет, и жизнь Таболина здорово потрепала. Но он удар держит и — вот судьба! — снова в «Динамо»! В команде, в которой начал в 1981–м и которую покинул после распада СССР, надолго пропав с радаров.
— Чем вы занимались после окончания карьеры?
— Пытался бизнесом заняться, но получилось, честно говоря, не очень. Потом были личные передряги, проблемы со здоровьем, развелся, создал новую семью. В общем, крутился.
— А детским тренером как стали?
— Когда старшему сыну исполнилось 10, привел его в «Юность» к Володе Кукушкину. Стал парень заниматься, а я подумал: кто его научит лучше, чем отец? Потихоньку подключился, натаскивал. Его, других ребятишек. А осенью прошлого года позвали в ДЮСШ «Динамо».
Мы сидим с Андреем Михайловичем в тесной тренерской и предаемся воспоминаниям. За день до этого я специально пришел на тренировку глянуть, как гроза хоккейного СССР ведет занятия с детишками. Таболин с Игорем Стефановичем работают в паре, и Андрей Михайлович отвечает за работу защитников. Улыбка блуждала по моему лицу, когда я смотрел на Таболина в действии: да, он по–прежнему суров, у такого не забалуешь.
1–й период: родом из детства
— Могу предположить, что в детстве вы были отъявленным хулиганом.
— Нет, не был. Обычным парнем был, который уважал спорт. Увлекался плаванием, имел разряд, а в хоккей только зимой во дворе играл. Раньше при домах управления создавались хоккейные команды, которые участвовали в турнире «Золотая шайба». Мы не были исключением. Именно во время этих игр меня приметил Валерий Евдокимов и позвал в свой спецкласс. Мне к тому времени уже 13 стукнуло, но в команду я вписался без проблем. Как оказалось, моя уличная подготовка была совсем неплохой. Ну и характер, конечно, без него никуда.
— Неужели вы и в детских баталиях никому спуску не давали?
— Так ведь вырос, считай, на улице. Я никогда не любил и не люблю проигрывать. Никому. Да и Евдокимов нас именно этому учил: выиграть любой ценой! Формировал дух победителя. В спорте по–другому нельзя, и именно этого сейчас нашим спортсменам часто не хватает. Стержня. Жесткости. Неуступчивости. По мне так: вышел на площадку, цель одна — выиграй. И делай для этого все. Надо драться — дерись. Но не просто два раза кулаком махни и на лед вались, а до конца бейся, пока, как говорят, лампочка не потухнет.
— В ваши годы имя «Юности» гремело...
— Мы выступали в первенстве СССР и никому спуску не давали. Особенно москвичам, они всегда такие ва–а–ажные приезжали. А нам было все равно, что ЦСКА, что «Спартак» — чем больше раздражитель, тем лучше. Так им поддавали, что от одного названия «Юность» их дрожь пробирала. Когда проигрывали, я с площадки не уходил, пока кому–нибудь не наверну. Это уже как закон было.
— Вы с детьми сегодня общаетесь, как со взрослыми?
— На площадке да. И только так. Я считаю, что детей надо учить играть во взрослый хоккей. Если перегибаешь палку, то чуть сбавь обороты, но сюсюкать с хоккеистами нельзя. Тем более если это парни лет 14 — 16. С них надо требовать, только тогда будет рост. А если уговаривать, просить, то это пустое дело. Не все ведь у нас талантливые. А задача тренера рассмотреть, что в парне есть хоккейного, что можно вытащить и развить. И главное, понять: есть ли у него характер? А как заглянуть ребенку в глазное яблоко, как посмотреть, что у него в душе? Есть ребятишки, которые стесняются, а есть — наглецы. Но таким по шапке дай разок и не найдешь его потом. Как рассмотреть: это дух или душок? А это важно. Если пацан может переломать себя в тяжелой работе, значит, не пропадет. Хоккей — это не удовольствие, хоккей — это работа. И это нужно понимать и родителям, и детям.
— Тяжело объяснить это ребенку и заставить его работать, когда у него и без хоккея все есть.
— Да, времена сильно изменились. Компьютеризация, телефоны... Мы постоянно были на улице, в движении, постоянно что–то придумывали. Фантазировали. А сейчас ребенок на тренировку приходит, как лунатик. «Что, — говорю, — не все танчики в компьютере подстрелил?» Эти компьютерные забавы забивают детский мозг, зомбируют его. Я, когда в мастерах играл, в день матча даже телевизор старался лишний раз не смотреть — сужается периферическое зрение и на площадке это может сказаться. Мелочей в большом деле не бывает. Как можно тренироваться, если думаешь совершенно о другом? И чем младше ребенок, тем с ним тяжелее в этом плане. Поэтому, чем раньше привить ребенку дисциплину и настроить на профессиональный лад, тем лучше будут результаты. Главное, добиться понимания, объяснить, что хоккей нужен ему, а не мне и не папе с мамой.
— Когда утеряны традиции, сделать это невероятно сложно.
— Это и есть одна из главных бед нашего спорта и хоккея в частности: мы не чтим историю, не бережем традиции. К мальчишке подойдешь, замечание сделаешь, объяснишь, как себя надо на льду вести, а он смотрит большими глазами, не понимает, кто этот дядька и что ему нужно вообще. Традиции — великая вещь. Это стержень, на который нанизываются сила и характер. Это история, без которой нет роста. Расскажи пацанам о победах, расскажи о том, кто их ковал. Пусть знают, к чему стремиться и что такое настоящий успех. А то сейчас чемпионом страны парень станет и считает, что он великий. А уж если в сборную попал, то к нему вообще без фиги не подойдешь. А что дальше? Поехали на хороший турнир, и кто вы там такие? Кто там знает ваши имена? В молодых это нужно вбивать. А доступно объяснить может только человек, который прошел хоккейные окопы и знает игру изнутри. Многие известные хоккеисты печально заканчивают свою жизнь, потому что им попросту не находится места в том деле, которому они себя посвятили. Каждый тренером не станет — это понятно, но выбрасывать вон заслуженных людей — это тоже не подход. Пусть он будет если не при команде, то при дворце. Хоть сторожем в хоккейной школе, пусть клюшечки детям обматывает. Ребенок спросит, что это за дядя, а ему подскажут: «Это чемпион мира!» У мальчишки начнет формироваться понятие, что работать надо, во–первых, для того, чтобы чемпионом стать, а во–вторых, чтобы потом не закончить, как этот дядя.
2–й период: как молоды мы были
— Боевые ребята в вашей группе есть?
— Надо работать. Ударить — дело не хитрое, нужно ведь при этом учитывать, что будут отвечать.
— А откуда у вас такая манера игры сформировалась? Как вы стали тафгаем?
— Раньше весь хоккей мужицким был. Я себя показал уже в первой игре за рижское «Динамо». «Лужники». 10 тысяч зрителей. Играем с ЦСКА. Мне — 18. Виктор Жлуктов после той встречи спрашивал, что за смертник в «Динамо» появился? Это я его к борту припечатать хотел, да малость не рассчитал: Жлуктов от столкновения ушел, а вот борт едва устоял. В 18 я еще зеленый был, и многие мне в ответ тоже пытались навернуть. Но я их всех по именам запомнил и уже через год вернул должок с процентами. Я ведь не просто кому–то наворачивал. Я народ колол.
— Это как?
— Так встречал, что продолжать игру ребята уже не могли. Мои приемы были нокаутирующими. Со многими я дрался. С Валерой Васильевым, например, а он считался защитником настолько жестким, что в матчах с «Динамо» Анатолий Тарасов не рисковал выпускать против него Анатолия Фирсова или Валерия Харламова — от греха подальше. Были и другие, кто пытался давать мне отпор, но, честно говоря, я соперников в этом плане для себя не видел. Всегда защищал своих ребят, если их не по правилам атаковали. Хотя этикета в хоккее тех времен было гораздо больше.
— А вам не хотелось выскочить на площадку во время игр нашего нынешнего «Динамо» с «Витязем», например, когда заокеанские тафгаи наших бьют?
— Хотелось — это не то слово. Меня аж трясло всего! Как такое может быть? Почему никто не дает отпор? В моем понимании, если бьют игрока на площадке, это значит, что бьют всех, кто причастен к клубу: и тренера, и болельщиков, и руководителей. Ледовая площадка — это боевая арена. И команда в психологическом плане должна быть готова ко всему. Этому я и учу своих ребят.
— То есть своего Андрея Таболина минскому «Динамо» сегодня не хватает.
— Это не мне судить. Но с такими наглецами, как бойцы «Витязя», я в свои годы разбирался быстро и очень жестко.
— Ваш друг Олег Знарок, с которым вы вместе играли в Риге, тоже любил соперникам навернуть?
— Да, Олег мог за себя постоять.
— Когда Знарок попал во всем известную заварушку в кафе, вас рядом не было?
— К сожалению, нет. Олег один остался, к нему отец приехал, и вместе с невестой они пошли в ресторан. Попали в историю, дрались. Если бы кто–то из хоккеистов рядом оказался, то бой получился бы совсем другой.
— Знарок, кстати, и тренером остался таким же: жестким и с железным характером.
— Думаю, ему это помогает. Когда я слышу сегодня разговоры о том, что нам нужны в хоккее новые методики — финские, американские, шведские или чешские, мне становится грустно. Зачем нам это, оно ведь чужое да в придачу еще и хуже того, что у нас было. В СССР хоккей был на таком уровне, что ему не было равных в мире. Система подготовки была приспособлена к нашему менталитету, а потому давала результат. Сегодня советскую школу развалили, увлеклись западными тенденциями, но они нашему духу чужды.
— В жизни вы свою боевитость никогда не использовали?
— Нет. В быту я не агрессивный: извините, простите... Правда, когда меня допекают, я начинаю повышать голос. В этот момент те, кто меня хорошо знает, предпочитают отойти подальше.
3–й период: мужики остаются мужиками
— Вы помните свой 1980–й? Вам 16, вас пригласили в минское «Динамо».
— Тренер Виталий Стаин вводил молодежь в команду плавно, но стабильно. Потихонечку подключал к тренировкам, по чуть–чуть к играм. Тогда работа с молодежью велась хорошо. Мы оббивались потихоньку в профессиональной команде, хотя раньше пробить себе дорогу было гораздо тяжелее, чем сейчас. Старики свое место отдавать не хотели никому. В итоге выживал тот, кто сильнее. В 28 лет в те времена для игрока уже звенел звоночек: мол, готовься, на твое место есть кандидаты из числа молодежи. Но место это нужно было выгрызать с кровью. В игре ведь, как и на тренировках, есть масса способов нанести травму, которая выведет тебя из строя, а то и вовсе заставит закончить карьеру. Но страшно не было. Это была хорошая закалка. Если молодой проходил эти жернова, то уже ничего не боялся. У меня учителя хорошие были. Как меня учили, так и я учить пытался. Когда в 1988–м вернулся в Минск, ко мне в пару молодого Олежку Хмыля поставили. Объяснял ему, как надо, где надо и что надо. Олежка открыто нигде на меня вроде бы не жалуется, так что уроки, надо полагать, усвоил.
— Как так случилось, что в 18 лет вы рванули в Ригу и именно там состоялись как хоккеист?
— Меня не только в Ригу звали, выбирать было из чего. А как случилось? Я рано женился. В 18 лет уже стал папой. А тут еще — армия, институт... Семью надо было кормить. В нашем «Динамо» тогда сменились тренеры. Стаин ушел, а его пост занял Борис Косарев с Владимиром Сафоновым в роли помощника. Меня интересовали перспективы. С этим вопросом я и обратился к тренерскому штабу. Внятного ответа не получил. Такая неопределенность и сорвала меня с места. Собрал сумочку.
— Почему в итоге Рига?
— Ближе всего к дому.
— Тяжело на первых порах пришлось?
— Доказывал. Владимир Юрзинов и Петр Воробьев — это специалисты с большой буквы. Да хоккейное дело в Риге было поставлено, не в обиду Минску будет сказано, на совершенно другом профессиональном уровне. Меня в команду Воробьев позвал, но чтобы остаться, нужно было приглянуться Юрзинову. Помню, вышел на площадку, мы — 1:2 горим. Я активно парочке человек навернул... Юрзинов подозвал, пообщались. «Оставайся», — говорит. Так и пошло. Пробивался через тернии к звездам. Я наворачивал, мне наворачивали... В Риге, кстати, жил возле универсама «Минск», что было символично. Мои друзья в том рижском «Динамо» — Олег Знарок, Женя Попихин, Андрей Матыцын... Но я белорус кровью, куда это деть? В Минск в любом случае вернулся бы. Но так уж вышло, что пришлось это сделать раньше, чем планировал.
— Вас ведь в минское «Динамо» Крикунов позвал? Строил новую команду, и такие ребята ему были нужны.
— К Васильичу я очень хорошо отношусь, с большим уважением. Я уехал играть в Ригу, а он приехал доигрывать в Минск. Разминулись, получается. Наслышан, что хоккеистом он был настоящим, «духовым», росточку невысокого, но навернуть любил. Как тренер тоже сразу было видно: он знает, чего хочет. А что жесткий... Главное, чтоб результат был. Мне как–то вопрос задавали: говорят, Воробьев, мол, перегибает палку, очень жесткий. Я отвечаю: кто говорит? Покажите мне этих людей. И ответьте мне на вопрос: сколько лет этот тренер в хоккее и сколько у него воспитанников? Он молодежь поднимает почти с нуля, выводит их на мировой уровень, он в тренерском деле собаку съел! Сейчас для хоккеиста полная свобода, кайф. Это раньше было 10 команд в высшей лиге и попробуй туда пробиться. Конкуренция смертельная! А теперь тебе и КХЛ, и ВХЛ, и заграница... Не устраивает Воробьев — иди к другому. Если ты хороший хоккеист, конечно, и кому–то нужен.
— О пресловутых колесах Крикунова, которые он заставлял таскать игроков на тренировках, до сих пор слагают легенды.
— Ну, колеса — это не его придумка. Это Петр Воробьев в рижском «Динамо» ввел. Только воробьевские колеса отличались от колес крикуновских: в Риге использовали шины от «рафика», а в Минске — от МАЗа. И на них еще пять человек сверху сажали...
— Андрей Михайлович, совсем забыл вас спросить: а почему у вас прозвище такое странное — Будильник?
— Это Юрзинов придумал. Будильник — потому что я на площадке будил всех, кто зазевался или, не дай бог, уснул. Чуть глазки прикрыл — тут я: так наверну, что больше спать не захочется!
Таболин улыбается своей совсем не голливудской улыбкой, в которой на самом видном месте зияет щель от выбитого да так и не вставленного зуба, и еще долго рассказывает о своих хоккейных буднях. Его одногодок Олег Микульчик, который считался одним из главных бойцов российского хоккея после распада СССР, в одном из интервью, отвечая на вопрос, что, мол, вы такой мощный тафгай, ответил:
— Тафгай? Я знаю только одного тафгая — это Андрей Таболин.
Он вернулся.
