Чего о нем только не говорили, чего только не приписывали: родственные связи с первыми лицами Минска, миллионные счета в иностранных банках... Мол, и конъюнктурщик он тот еще, и интриган, каких мало. Ну это же очевидно, сплетничали завистники, если весь Минск уставлен скульптурами Владимира Жбанова!
Даже его смерть дала повод для новых пересудов — не всякого скульптора хоронят на Восточном кладбище города рядом с теми, чьи имена вошли в школьные учебники. Да еще с воинскими почестями... Но когда в Музее современного искусства открылась посмертная выставка неизвестных работ Владимира Жбанова (первая персональная, кстати), любые выпады в его адрес потеряли всякий смысл. Такое количество публики эти выставочные залы видели нечасто.
Совсем скоро в Музее истории Минска откроется еще одна выставка неизвестных работ Жбанова — он ведь был фантастически плодовит. Возможно, экспозиция станет постоянной. Возможно, поскольку большинство работ — это эскизы из скульптурного пластилина. Правда, вдова Владимира Ивановича надеется, что позже ей удастся отлить их из более долговечного материала.
— Я сделаю это обязательно, — обещает Жанна Владимировна. — Денег пока маловато, но заработаю. Я научилась выживать. Да, специалисты музея пытаются ускорить процесс перевода работ из пластилина в металл. И я очень благодарна им за это.
Несмотря на два протеза в тазобедренных суставах и 15 лет жизни на обезболивающих препаратах, умирать Владимир Жбанов точно не собирался. Да и никто из тех, кто знал его близко, не ожидал такого раннего ухода. В нем было слишком много жизни, вообще, всего было «слишком» — не обладая высоким ростом и эффектной внешностью, этот шумный энергичный человек мгновенно заполнял собой пространство почти любого размера. А куда не дотягивался — мечтал установить там свою скульптуру... Конечно, о нем не могли не сплетничать. А Жбанов, казалось, был этому только рад, с удовольствием провоцируя о себе новые слухи.
Пироги
— У телевизионщиков наша квартира вызывала неизменную растерянность — никто не ожидал, что у нас такие скромные апартаменты. А Володя каждый раз удивлялся — что не так? Мол, стулья, столы, кровати — все есть, что еще нужно? Это было искреннее удивление — возможно, потому, что он, сын военнослужащего, долгое время не знал, что такое настоящий дом. Володин отец, замполит, подполковник уехал в Венгрию с семьей и единственной железной кроватью. Через семь лет вернулся все с той же кроватью. Жили они всегда более чем скромно, даже свою военную пенсию свекор по–прежнему отдавал тем, кто, по его мнению, нуждался больше, чем семья Жбановых. И Володя был таким же...
Долгое время доходы нашей семьи не дотягивали до прожиточного минимума. Муж преподавал в художественном училище имени Глебова, а я только что вышла на работу плюс дети маленькие... Питались мы тогда в основном пирогами с луком или капустой, которые я пекла. Этими же пирогами угощали гостей. Все ели и нахваливали! Только однажды Володина родственница полюбопытствовала, почему мои пироги серого цвета. И расплакалась, когда узнала, что они из муки первого сорта, — на высший сорт у нас не было денег. Зато наша еда была полезной!
В конце концов Володя записался грузчиком в универсам «Фрунзенский». Однако, чтобы приступить к работе, еще нужно было дождаться своей очереди — желающих было много, зарплата грузчика во «Фрунзенском» в несколько раз превышала Володину преподавательскую. Но очередь до него так и не дошла — в 96–м муж заболел, а в 98–м вынужден был уйти из училища со второй нерабочей группой инвалидности. Я уволилась с работы, взяла баулы и поехала торговать. А Володя начал лепить как одержимый...
Боль
Возможно, тогда, в 96–м, напомнил о себе Афганистан, где Володя служил. А возможно, после смерти матери, которую Владимир очень любил, обострился какой–то врожденный дефект... Врачи стали настаивать на срочном протезировании, пугая мужа инвалидным креслом в перспективе. Накануне у меня умер отец, я продала его дом, и мы отправились в московский институт Приорова, где оперируют артистов балета и спортсменов, там был большой выбор протезов... Уверена: если бы он соблюдал все рекомендации врачей, до сих пор был бы жив. Но он не хотел считаться со своей инвалидностью. Бывало, только к вечеру мог опомниться, что за весь день не присел. Притом что стоять ему вообще запретили. Но он постоянно был недоволен собой, постоянно. Мог за ночь уничтожить практически готовую скульптуру и к утру создать ее заново.
Простодушие
Однажды знакомый разыграл Володю на 1 апреля — сказал, что городу нужна новая скульптура и будет конкурс. Муж воспринял это буквально и тут же сделал эскизы двух работ — даму с собачкой и фотографа... Но через три года накануне праздника города Комаровский рынок действительно решили украсить скульптурой. И Володины эскизы пришлись кстати. К слову, тогда рассматривались не только его работы.
Сплетничали о его «особых» отношениях с бывшим мэром Минска Михаилом Павловым. А ведь он с ним тет–а–тет ни разу не встречался. А когда говорили, что он делился с чиновниками своим гонораром... Да я не представляю того чиновника, кто отважился бы что–нибудь взять у Володи тайно. Он же был человек непредсказуемый, первым разболтал бы обо всем на каждом углу! Когда выпивал, ему как воздух нужно было общение. Жбанов выходил из мастерской и отправлялся искать собеседника. Сколько раз я говорила — мол, ты понимаешь, что портишь свой имидж? И сколько раз слышала в ответ: «Плевать мне на ваш имидж!» Но как он работал, когда сутками не покидал мастерскую, кто это видел?
Маскарад
У Володи была типичная «итальянская» семья. Когда я попала к ним впервые, была в шоке: нормально никто не разговаривал, все кричали. Отец — замполит, мама — машинистка... Хотя, думаю, дело было все же не в их профессиях, а в темпераменте. Этот темперамент мой муж унаследовал в полной мере. Он никогда не сидел на месте спокойно, ему нужно было все знать, везде быть, во всем участвовать...
Вообще–то только благодаря матери Володя стал скульптором. Поначалу он подал документы в военное училище. Потом передумал и решил поступать в театрально–художественный институт на актера. И успешно дошел до третьего тура! Вот тогда его педагоги из художественного училища, которое Володя окончил, позвонили его матери и настоятельно попросили «повлиять», не позволить загубить талант (Володину дипломную работу даже напечатали в республиканской газете). И ей это удалось — через неделю не менее успешно он выдержал экзамены на скульптора...
Но театр из него никуда не девался. К каждой из своих работ подходил как к театральной постановке: любая деталь была там неслучайной, всему придумывалась своя история... А иногда он устраивал нам карнавал. Причудливо наряжал, сооружал какие–то шапки, маски. Не в Новый год, просто по настроению.
Награда
Часто приходилось отвозить мужа на завод, где обрабатывают восковые модели будущих скульптур. Просто стоять и наблюдать мне быстро наскучило, и я стала ему помогать — ну не зря же художественное училище окончила... В общем, скоро Володя доверил мне обрабатывать восковую форму скульптур самостоятельно. Кстати, этого он никогда ни от кого не скрывал.
Но когда я собралась поступать в театрально–художественный институт, он договорился с преподавателями, чтобы меня как можно раньше завалили на вступительных экзаменах. Я узнала об этом через несколько лет... Позже он говорил, что жалеет о своем поступке. Говорил, что боялся меня потерять. Но если человек действительно хочет быть художником, ему ничто не помешает, так? На кого же мне обижаться?
Я его просто любила... Нет, я не ждала и не предвидела, что он так себя проявит. «Даму на скамейке» в Михайловском сквере ему ведь предложили установить в те годы, когда денег не было ни у кого. Ну и гонорар соответствующий. Пришел посоветоваться со мной: «Мне надо отказаться, правда?» И посмотрел на меня такими глазами... Понятно же, у нас семья и лекарства Володины недешевы, но как можно отказаться от такого? Конечно, я поддержала этот проект. И Володя... заплакал: «Да я готов был бесплатно согласиться!» Собственно, с этой «Дамы» все и началось...
Фото из домашнего архива.
Советская Белоруссия №121 (24504). Суббота, 28 июня 2014 года.
