«Дорогая сестрица Милечка! Давно уж я писал вам. Трудно набрать материал для письма. Всех людей сковало горе, и говорить кому–нибудь о своей жизни — значит повторять то, что происходит в жизни общей. Редко что–либо в жизни одного человека находится отличительного от общей жизни, и потому писать письмо охота, но, взявшись, не о чем писать. Здоровье мое, слава богу, по–прежнему, и нахожусь я пока на прежнем месте и занятиях. Во второй половине января я получил 15–дневный отпуск и ездил проведать родных. Были сильные морозы все время, но я отделался только легкой простудой. Жизнь родных в этом году ухудшилась. Их новопостроенные избушки сыры и холодны. Какие были собственные леса, войска вырубили прошлую зиму, а в этом году в помещичьих и казенных лесах не дают нарубить дров; они протапливают хворостом. Озябшие солдатики постоянно лезут погреться и поночевать, и иногда, как посмотришь, дверь большее время бывает открыта, чем закрыта. Всегда думается, что будет дальше и придется ли просидеть это проклятое время на местах. Дороговизна на все такая, что раньше никому и в ум не приходила. При таких обстоятельствах жизни все оставшиеся люди удручены; как тени, еле передвигаются. Все больные и слабые. Моя сестрица совсем нездорова, и некуда обратиться за помощью. Какие были доктора, уехали подальше от позиций, да и трудно поправиться там в нынешнее время. Пробыл я дома девять дней. Было бы спокойно и тепло, может, вас бы приехал в Молодечно проведать, но в такие холода пришлось просидеть все время дома. Напишите, дорогая сестрица, о своей жизни и как здоровы дядя, тетя, Нютка и все родные. Не обижайтесь, что редко пишу вам. Что пишут вам Ваня и Костя? (Родственники, находившиеся в то время на фронте. — Прим. авт.) Шлю вам и всем родным сердечный привет, желаю здоровья и всего наилучшего.
Ваш брат Алексей Веремей.
20 февраля 1917 г.
Д. армия, Северный фронт».
О положении в армии в письме нет (и, безусловно, не могло быть) ни слова. Но есть настроение. Личное. И общее. Разочарование. Растерянность. Почти безысходность. И внутреннее ожидание чего–то еще худшего. Ни автора письма, ни родственников, о которых в нем идет речь и которым, слава богу, удалось уцелеть в то кошмарное лихолетье, в живых я уже не застал. Тем не менее о том, что происходило в действующей армии в феврале 1917–го, могу судить не по учебникам истории, а тем более фильмам и книгам. В начале 60–х слышал рассказы земляка Язепа Покладка, рядового пехотинца той войны. Гниющие трупы на брустверах. Непроходящее чувство голода. Винтовки — через одного. Нет снарядов, нет патронов. Сапоги с картонными подошвами, шинели из гнилого сукна. Повальное дезертирство...
В год столетия начала той потрясшей мир страшной войны мы вспоминаем и поминаем ее участников и жертвы. Однако отношение к ней неоднозначно. Лично для меня Первая мировая — попытка наглого раскроя карты планеты кучками тогдашней политической элиты за счет мук, слез и крови своих же соотечественников, не говоря уже о других народах. И беспрецедентно преступный инструмент удовлетворения чудовищной алчности тогдашних капиталистов (дороговизна всего, сапоги с картонными подошвами, шинели из гнилого сукна — как раз из этой оперы. — Авт.). На нашей земле, по моему глубокому убеждению, Первая мировая из–за бездарности, но еще более безвольности высшего руководства, кроме колоссальных человеческих и материальных потерь, спровоцировала две революции, гибель великой империи и гражданскую войну. Которая была братоубийственной и в переносном, и в прямом смыслах. Для меня это одна цепочка, от которой кровь стынет в жилах.
В детстве я очень любил разглядывать фотографию деда по отцовской линии. Она была сделана как раз в начале Первой мировой. Папаха. Черкеска с газырями. Кинжал в ножнах. Усы. Улыбка в уголках слегка прищуренных глаз... Я гордился дедом. Дед прошел ту войну, а потом был красным командиром. Лишь в начале 70–х отец рассказал, что у деда, оказывается, было двое братьев. Тоже царские офицеры. Но о них не стоит даже упоминать. Потому что оба в гражданскую воевали на стороне белых. А потом мне приснился сон. Будто на огромном поле сошлись две кавалерийские лавы. Впереди красной — мой дед. Впереди белой — его родные братья... Почти полвека прошло с тех пор, но я до сих пор в деталях помню тот кошмарный юношеский сон. И сейчас, когда то тут то там вспыхивают локальные войны, когда кровь бурным потоком льется уже почти у наших границ, с горечью думаю: ну почему, почему история ничему не учит людей?!
dnovikov21@gmail.com
Советская Белоруссия №163 (24544). Четверг, 28 Августа 2014.
