Выход книги «Песняры. Так было...» Владислава Мисевича — событие, которого в Беларуси ждут с нетерпением. Закулисная жизнь мегапопулярного в СССР ВИА и его руководителя Владимира Мулявина спустя годы продолжает волновать поклонников. Как организованные при филармонии «Лявоны» стали «Песнярами»? Как это было: первые встречи и первые шедевры, творческие поиски и всесоюзная слава? «СБ» продолжает публикацию отрывков из новой книги.
«Музыкантище» из спецроты
В начале 1965–го (а это почти середина трехлетней срочной службы) я познакомился с Володей Мулявиным. От общего приятеля пианиста Игоря Жуховцева не раз слышал: «Тебя надо познакомить с Мулявиным из окружного ансамбля. Такой музыкантище!» А Игорь изначально служил с Володей (соответственно и с Валерой Яшкиным, призванным годом раньше Мулявина, и Леней Тышко) в Уручье под Минском в одной роте — роте самодеятельности, как ее называли. Призванным на срочную службу профессиональным музыкантам к полной загрузке по военной части добавляли там занятия на инструментах. Тышко и Яшкин, которые всю службу прошли в этой роте, рассказывали, что житуха в ней была непростая — на халяву не проскочишь. Счастливчиков из роты перехватывали в ансамбль песни и пляски, как Вову, или в наш оркестр, как Игоря.
С чемоданчиком и без намека на усы
Ну, а встреча моя с Мулявиным состоялась, считай, случайно. В гардеробе Дома офицеров, где наш квартет играл по четвергам, субботам и воскресеньям в Голубом и более просторном Колонном залах. То ли в перерыве, то ли перед началом Жуховцев задержал меня на месте, а сам остановил спешившего куда–то молодого человека с чемоданчиком. Оказалось, это — тот самый Володя Мулявин. Большие глаза, уже наметившиеся залысины и никакого намека на знаменитые усы. Видимо, давать какие–то характеристики–впечатления сверх того — дело опасное: все равно на них будет отпечаток проведенных в одной упряжке лет и моего восхищения Вовиным талантом. Но что точно — Володя казался взрослее типичного срочника. Тем более в 1964–м парней моего 1945 года призывали поголовно, а с ними — военнообязанных постарше. Так попал на службу Мулявин 1941 года рождения, а после закрытия военной кафедры — и многие консерваторские ребята. Ну а пока Игорек представлял нас друг другу, я понял, что чемодан — это самодельный усилитель (потом узнал, что Вова частенько носил его с собой с репетиции на репетицию).
Деревенский мужичок так зажигал!
Мулявину как руководителю предстояло определять творческое будущее коллектива. Наверное, на стыке всех этих фактов и появился эксперимент с белорусским языком, а потом и с белорусским фольклором. Да, пока еще только эксперимент. Но и не заинтересоваться этой темой Володя не мог. Уже не один год он жил в Минске, конечно, оценил красоту и мелодичность «мовы», самой манеры пения. Я вот, к примеру, сразу для себя отметил: запоет белорус — и его безошибочно узнаешь среди других славян по каким–то тонкостям, которых и словами не передать. Кстати, самым большим открытием в допесняровском познании белорусской культуры оказалась телепередача, которую я увидел еще в казарме на единственном черно–белом телевизоре. На экране деревенский мужик мастерски играл на скрипочке. Да, мой отец играл на мандолине и скрипке, но такое музицирование казалось доступным только городскому человеку. А этот мужичок так зажигал! Я подумал тогда: что–то тут по–другому, народ — совсем не такой, сохранил мягкость даже после войны, где белорусы столько горя хлебнули. Видимо, сопоставлял подобные факты и Мулявин, потому и захотел здесь жить. Вот на такой благодатной почве в репертуаре нашей бригады появились пока что на птичьих правах (мы же петь права все еще не имели) прекрасная лирическая песня «Ты мне вясною прыснiлася» уже классика Юрия Семеняко и Володина обработка народной «Чаму ж мне не пець?» Первая, эстрадная, — прекрасный городской романс, который возник на сплаве с деревенским мировоззрением, а фольклор осовременился рок–звучанием. Оказалось, обе вещи — на десятилетия!
Родной свист
Ну а первой по–настоящему популярной обработкой стала «Касiў Ясь канюшыну». До сих пор ни один концерт без нее не обходится. И «Яся» едва ли не чаще всего в «Песнярах» переаранжировали: появлялись новые лица или новая аппаратура — жди свежей версии. Например, «косьбу» во вступлении заложил Володя Мулявин, движение руками и гитарами изображать договорились на репетиции, а вот свист от взмаха появился попозже. Его предложил имитировать Леня Борткевич буквально сразу после своего появления в «Песнярах». Даже удивительно, как мы сразу не додумались: весь сам текст подсказывал! Правда, с этим «неканоническим» свистом Мулявин здорово рисковал. Фольклористы и без того сразу скривились на крамольный рок–н–ролльный ритм, а уж это — просто красная тряпка! Но в залах — «скандёж». А на сцене указом для Вовы были не критики, пусть и самые маститые, а только публика. Так свист и прижился, даже спустя 45 лет он как родной в «Касiў Ясь канюшыну». Вроде мелочь, а без нее вряд ли о песне вспоминали бы не то что сейчас, а даже через пару лет. Скажем, когда мультфильм «Ну, погоди!» выходил. И ведь одна короткая сцена, когда волк едет на комбайне под «Яся», но она на несколько поколений вперед продлила память об ансамбле.
За название так и не рассчитывались
В июле 1970–го возникла неожиданная проблема. На гастролях в Пинске Володе Мулявину позвонили из филармонии, поинтересовались подготовкой к Всесоюзному конкурсу артистов эстрады. А потом сообщили: в Министерстве культуры республики (чуть ли не сам министр Михаил Минкович) подумали, что ехать на всесоюзный конкурс с таким названием — курам на смех. Почему, собственно, «Лявоны»? Слишком простонародно, что ли. Чуть ли не дурачки! (В народе говорили даже, что переименовывали нас потому, что Лявон — это по–русски Леонид, что могло напоминать о Брежневе.) В общем, «шапку» надо сменить! Володя напомнил, что была «Лявонiха», а в ней появились «Лявоны». Но вопрос ставили ребром: или мы едем с другим названием, или не едем вообще. Конечно, вариант не ехать не обсуждался. Володя созвал всех, рассказал о ситуации, мол, это звоночек, все пошло по–серьезному. И поручил Лене Тышко и мне искать название. Где? Да хоть в библиотеке! Почему выбор пал на Леню? Потому что белорус, знает язык, понимает его нюансы. А на меня... Наверное, чтобы точно нашли: я за дисциплину отвечал. В сборнике Янки Купалы Тышко выловил стихотворение «Песняру–беларусу». Там и зацепились за слово «песняр». Все! Другие варианты и не рассматривались! Нам и хотелось, чтобы название отражало национальный колорит (тут повезло с обоими «именами»). Ну и чтобы любого из артистов могли назвать одним словом: «Там пошел «лявон»! или «А вы не «песняр»?».
Устроил новый вариант и Мулявина, и дирекцию филармонии. Ведь они, чтобы помочь нам справиться с задачей (или поторопить), даже конкурс объявили с денежной премией в 30 рублей! Варианты там были в духе «Веселые голоса», «Орлы», «Полесские зубры» даже. Правда, обещанные призовые «изобретателю» нового имени Лене Тышко так и не перепали. Может, забыли заплатить?
Гурченко в оркестровой яме
В советское время считалось: высокий результат на серьезном конкурсе — гарантия успешной многолетней работы. Это теперь проще заплатить, а тогда информация обновлялась медленнее, не было так называемых конкурсных артистов, количество звезд не зашкаливало. Значит, разговор шел о талантах, о подготовке, о придирчивом подборе. Ну а коль ты лауреат — иди на сцену и держи экзамен перед залом! А конкурс принес четыре «железобетонные» гастрольные программы на всю жизнь: Роман Карцев и Виктор Ильченко (правда, вместе со Жванецким они и раньше светились на серьезных сценах), Евгений Петросян (он уже лет с девятнадцати работал конферансье в оркестре Утесова), Лев Лещенко (артист, в Москве хорошо известный ко времени состязания) и «Песняры». Уже в те дни интерес был громадный. Помню заключительный концерт после фестиваля: в зале сидел весь московский бомонд. Вместе с другими зрителями оказалась в оркестровой яме, к примеру, уже известная лет пятнадцать Людмила Гурченко. Нам это недавно рассказал наш давний друг Юрий Маликов из «Самоцветов», который только–только после консерватории тоже оказался на этих «ВИП–местах». А знаете, почему они там теснились? Мест не было, а билеты даже звезде уровня Гурченко было не достать! Так что интерес к новой музыке, к свежим именам утолило в какой–то степени телевидение. И финал конкурса, и этот концерт по его итогам смотрел, как нам казалось, каждый. Во всяком случае, узнавать стали сразу.
Перед первым сольником высадили дубовые двери
Первый сольник после московской победы «Песняры» отыграли не в Минске, а в Гомеле — во Дворце железнодорожников. В принципе, гастроли по всей Гомельской области планировались до конкурса, правда, еще для всей бригады Мицуля, в которой мы состояли. Вот и поехали все вместе, но приоритет теперь уже был на нашей стороне. Настолько, видимо, что дубовые двери гомельского зала просто высадили. Казалось, творится что–то невообразимое! Прежде с такими проявлениями ни мы, ни кто–либо из бригады не сталкивались. Исступленные зрители на концертах? Ну, это из кинохроники, которая предваряла художественные фильмы. Помню, звучала композиция The Beatles под беснующуюся толпу, мол, их нравы. А пару лет спустя в Праге советские дипломаты рассказывали на приеме в посольстве, как сходила с ума толпа на концерте The Rolling Stones. Но это же там, у них, а тут вдруг Гомель отличился!
(Продолжение следует.)
