Ее, а также всего одного стихотворения хватило для того, чтобы имя человека сохранилось в веках
Попытайтесь вспомнить что-нибудь из творчества белорусского поэта Павлюка Багрима. Думаю, это будет нелегко. Максимум на ум придет одно стихотворение «Зайграй, зайграй, хлопча малы...». А ведь больше и не надо. Почему? Да потому, что только это единственное стихотворение приписывают перу Павлюка Багрима. Мало того, написано оно им было в 15-летнем возрасте! Однако этого было достаточно, чтобы имя поэта стало хрестоматийным и вносилось в большинство учебников по белорусской литературе.
В то же время в родном Крошине, что в Барановичском районе, Павлюка Багрима знают в первую очередь как… кузнеца. В художественно-кузнечном деле он преуспел не меньше, чем в стихотворном, хотя и здесь оставил о себе память, как говорится, в единственном экземпляре. Речь идет о знаменитой «крошинской жирандоли» — ажурной люстре из чугуна и бронзы. Сделана она была по заказу Петра Святополк-Завадского, который владел Крошином в конце XIX — начале XX века. О чем имеется соответствующая надпись. Другой же «автограф» подтверждает, что люстра «по бостонскому образцу» выкована именно Павлюком Багримом «в Крошине над Щарой в
К сожалению, на своем единственном дошедшем до наших дней стихотворении Павлюк Багрим никакого автографа не оставил. Сохранилось оно только благодаря памяти Игната Яцковского — новогрудского адвоката, который в 1854 году в Лондоне, где жил в изгнании, издал мемуары под названием «Повесть моего времени, или Литовские приключения». В своих воспоминаниях он и процитировал стихотворение (или его отрывок) «Зайграй, зайграй, хлопча малы...», которое слышал во время проверки приходской школы при местном костеле специальной комиссией на предмет поиска революционной крамолы. Да уж, можно лишь позавидовать памяти адвоката, хотя имя юного поэта Яцковский перепутал, назвав его Петраком. Чиновники же поэтический талант 15-летнего Павлюка не оценили: забрали тетрадку со стихотворными «Печальными элегиями» на проверку, да так и не вернули. Самого же стихотворца отправили в рекруты. Тем самым сбылось его пророчество, которого Павлюк боялся: «…У рэкруты б не забралi і ў маскалi не аддалi…»
Главный же свидетель поэтического дара Багрима ксендз Войцех Магнушевский, возглавлявший приходскую школу, вскоре скончался. На этом и закончились волнения в Крошине, вызванные недовольством крестьян порядками нового пана и подогреваемые, как решили чиновники, прогрессивными взглядами ксендза и стихами Павлюка Багрима. Некоторые источники даже называют тот бунт «крошинским восстанием 1828 года». Так что ж это был за «сярдзiты пан», без которого «забыўся» бы герой легендарного стиха?
Звали его Станислав Гедройц-Юрага. Отставной поручик и обедневший шляхтич в 1822 году женился на старой деве Антонине Радзивилл, дочери Матея — известного драматурга и композитора. Возможно, из-за денег — приданое у невесты было богатое. Породнившись со славным магнатским родом, Станислав начал обживаться в Крошине. Приданое ему досталось действительно неплохое: у имения отсутствовали какие бы то ни было долги, иски и запреты. Но нужно отдать должное и Юраге. Вероятно, это он построил в Крошине деревянный двух-этажный усадебный дом, внешне напоминавший виллу, чем и отличавшийся от типичных шляхетских дворов того времени. Возник он на месте старинного замка Радзивиллов, владевших имением с XVII века. Наиболее богатым его убранство было при последних хозяевах — Святополк-Завадских, прежде всего Петре и Константине, отце и сыне. К Святополк-Завадским Крошин перешел таким же образом, как некогда и к Станиславу Юраге: князь Евгений Роберт Святополк-Завадский женился на Теофилии, дочери Антонины и Станислава. Кстати, свидетелем у них на свадьбе был небезызвестный Томаш Зан — патриот, геолог, поэт и фольклорист. При Петре в доме имелась мастерская — хозяин усадьбы был художником. В костеле висело несколько икон его работы. Кроме того, Петр Святополк-Завадский собрал образцовую библиотеку (в ее «читальном зале» засиживался Ромуальд Зенкевич, собиратель белорусского фольклора), а также коллекции старинного оружия, среди которого была сабля польского короля Яна Казимира, охотничьих трофеев, фарфора и всевозможных художественных ценностей.
Сейчас ни от замка, ни от возникшей 150 лет назад на его месте усадьбы практически ничего не осталось. Лишь слегка угадываются остатки замковых валов, по иронии времени пережившие более молодой усадебный дом. Его же после одного из боев Первой мировой войны в 1915 году охватил пожар. Тогда он полностью сгорел и больше не восстанавливался. На месте дома усадебного сейчас располагается сельский Дом культуры, впрочем, довольно симпатичный, до сих пор «возглавляемый» неизменным Лениным. Вождь мирового пролетариата был единственным, кого я встретил, отправляясь гулять по парку. Неподалеку «выстроились» валуны. Уже замшелые, утонувшие в траве и листве, они ровным полукругом обрамляли «подозрительную» полянку. Воображение так и подсказывало, что не иначе это какой-нибудь вход в старинный склеп. Но все «испортил» местный житель, к которому я обратился за разъяснением. Парень указал на другой вход в подземный склеп, бывший еще и каплицей и представляющий собой сейчас 8-метровой высоты холм. Здесь некогда покоилась Антонина Юрага, урожденная Радзивилл, а также представители древнего рода Святополк-Завадских, происходивших от самих Рюриковичей. Вход же в гробовницу, как называют его местные, колхоз заложил кирпичами, спрятав содержимое от посторонних глаз. Хотя, как мне рассказали, останков владельцев усадьбы к тому времени там уже не было.
С холма-склепа открывается живописный вид на озеро, возникшее на запруженной реке Щаре, остров с беседкой, костел на том берегу. Это культовое сооружение уникально тем, что стены его частично выложены надмогильными памятниками с соседнего кладбища. Надписи по-польски хорошо читаются и сейчас. Вот только одну надпись прочитать уже не удастся никогда — во время постройки костела, в 1920-х годах, в его фундаменте оказался памятный валун с высеченными на нем все тем же Павлюком Багримом словами из стихотворения Антона Одинца «На камне в Крошине». Правда, сейчас на месте одного валуна появился другой — уже в честь Игната Домейко — ученого с мировым именем, ректора университета в Сантьяго и национального героя Чили. Дело в том, что Домейко со своим другом детства Одинцом в 1884 году приезжал в Крошин, чтобы поклониться могиле сестры Антонины Язерской. Затем по просьбе хозяина усадьбы Петра Святополк-Завадского гости посадили два дуба. Сейчас на том месте дуб можно встретить только один, но памятная табличка возле него говорит о том, что посажен он именно Одинцом и Домейкой. В тот же день гости встретились и с Павлюком Багримом, который потом в честь визита высек на валуне стихотворные слова.
Но давайте заглянем в костел. Ведь и люстра-жирандоль, и легендарное стихотворение Павлюка Багрима находятся именно здесь. Поэтическое творение 15-летнего паренька висит у самого входа, и прочитать его можно на трех языках — польском, белорусском и английском. Покрашенная в черный цвет жирандоль сразу бросается в глаза. Во время вечерних служб она освещает интерьер костела, напоминая прихожанам об их знаменитом земляке…
Вернувшись с солдатских скитаний в родной Крошин, Павлюк Багрим пошел по стопам отца: посвятил себя кузнечному делу. Для местных крестьян он делал бритвы, серпы, лопаты. Как-то по заказу Святополк-Завадского изготовил складной ножик, который Петр не мог отличить от заграничного оригинала. Семейная кузница Багримов на берегу Щары не сохранилась. Предполагается, что она будет восстановлена, а пока на ее месте только памятный камень, освященный еще в 1993 году.
Зато прямо за костелом сохранилась могила легендарного поэта и кузнеца. Предполагают, что на старом кладбище можно встретить и выкованные им ограды. Там действительно встречается несколько ажурных кованых. У костела заканчивается и улица имени Павлюка Багрима — главная достопримечательность села Крошин под Барановичами.
