Павел Якубович: «Знамя юности» — это лучшее, что случилось в моей жизни»
Наверное, невозможно было в семидесятые—восьмидесятые годы встретить человека, который не читал статей Павла Якубовича в “Знамени юности”. Не наслаждался остротой его пера, тонким журналистским вкусом, не поражался его смелости и принципиальности. Его фельетоны, юмористический отдел “Пятница” и спортивные обзоры стали визитной карточкой газеты. Его имя работало на издание как товарный знак, брэнд, за которым у газетных киосков выстраивались очереди. Нынче признанный мэтр белорусской журналистики и главный редактор крупнейшего республиканского издания — газеты “Советская Белоруссия” хранит о “Знаменке” самые теплые, почти трогательные воспоминания.
– Павел Изотович, вы помните тот момент, когда появились на пороге редакции “Знамени юности”?
– Помню только ощущение. Тревога, неуверенность и огромное желание себя проявить. “Знамя юности” в то время – самое продвинутое, популярное, профессиональное издание. А я только уволился из армии, где отслужил тринадцать лет. В журналистском багаже – работа в дивизионной газете “Боевой призыв”. Многотиражка – замечательная школа, потому что все приходилось делать самому. Самому составлять макеты, писать материалы, их редактировать, относить в типографию, которая располагалась в соседней комнате. И корректором был сам. И редактором. Так что руку набил здорово, но для республиканской газеты этого оказалось недостаточно.
– Многие молодые журналисты считают вас своим учителем. А у кого вы брали свои первые мастер-классы?
– Когда я пришел в редакцию, здесь работал очень сильный журналистский коллектив. Возглавлял его Валерий Николаевич Гришанович, человек очень живой, веселый. Как бы сейчас сказали, креативный. Он закончил факультет журналистики МГУ, что для того времени было большой редкостью. Среди пишущей братии – Коля Сидорович, Валера Холод, Юра Вельтнер, Саша Андреев, Оля Сверкунова, Леня Павлючик. Что ни имя, то журналистская личность. Надо мной взяла шефство замредактора Ядвига Юферова, ныне первый заместитель редактора “Российской газеты”. Это был абсолютный и непререкаемый авторитет, этакая общая редакционная мама. Меня определили в отдел пропаганды к Ирине Гуринович и вменили в обязанности освещение спортивной тематики. В небольшом кабинете кроме меня и Гуринович сидела очень тонкая и ироничная дама — завотделом культуры Таня Тюрина, которая утром входила в кабинет со словами: “Какой маразм!” К этому “маразму” относилось все: и что встретилось ей по пути в редакцию, и что происходит в редакции и вообще в “стране и мире”. Это была такая богемная форма, в котором мы все тогда жили…
– С чего начинался ваш рабочий день?
– Поначалу мы пили кофе. Для меня это священнодействие было неожиданным, потому что я пришел из простых, лапидарных армейских взаимоотношений: “Так точно”, “Есть”, “Никак нет”. А здесь – утренний кофе, сигареты. До летучки трепались о том о сем. Но готовились к ней тщательно. Ведь предложенная в номер проходная тема могла вызвать добродушный, но в то же время язвительный смех. С первых часов в “Знаменке” я понял, что за кулисами благодушия и демократизма в редакции царит серьезный творческий взаимоконтроль. Все простят коллеги, кроме легкомысленного отношения к очередному номеру. А дальше случилось так, что школа армейской журналистики, совершенно не щадящая ни себя, ни других, стала приносить плоды. Сначала стал публиковаться в каждом номере, а потом начал предлагать и по нескольку материалов. Редакционные вельможи надо мной подтрунивали, называя многостаночником, и упрекали, что я один “съедаю” существенную часть гонорара номера. Однако скоро все увидели, что на самом деле я все больше сокращаю время на утренний кофе…
– Как появились ваши знаменитые фельетоны и “Пятница”?
– Журналист должен стремиться к двум вещам: достойно зарабатывать на жизнь и неутомимо делать себе журналистское имя. Довольно скоро благодаря своему усердию я стал заметным сотрудником, членом редколлегии. Специально под меня создали отдел, который назывался “Отдел новостей и фельетона”. Целое учреждение! Во вторник выходил мой судебный очерк – на полосу, как тогда говорили “правдинского” размера. В среду я готовил выпуск “Спортивная среда”. В нем обязательно комментарий о футбольном матче, в то время они игрались по воскресеньям. Поскольку оперативность была упущена, то я стремился сделать материал аналитическим. Мог поразмышлять о вещах, выходящих за контекст футбольного тура, что привлекало к газете серьезного читателя. В четверг у меня был большой “подвальный” фельетон. В пятницу – “Пятница”. Кстати, в газете этот раздел был и до меня. Я же, решив потягаться со знаменитыми “12 стульями” в “Литературной газете”, просто вывел эту рубрику на новый уровень. В субботу – “Субботний фельетон”, а в воскресенье соответственно – “Воскресный”. Позже меня приглашали в Москву, поработать в популярнейшем журнале “Крокодил”. Но даже посулы в виде “квартиры в пределах Садового кольца” не смогли удержать в Первопрестольной. Я пробыл там ровно месяц и вернулся в “Знаменку”. В Минске было чище и лучше…
– Сегодня жанр фельетона практически не встречается на газетной полосе. Может, пора его вычеркнуть из учебников по теории журналистики?
— Традиционный советский фельетон был направлен на укрупнение типичного факта и в сатирических формах предлагался читателю, чтобы тот смог самостоятельно разобраться в том, сколь негативно то или иное социальное явление. Расцвет фельетона относится к тем годам, когда слово “гласность” существовало только в специальных учебниках по теории журналистики и политологии. Говорить в газете разрешалось только о небольших фактах, которые не затрагивали бы государственные устои. Но когда стало можно говорить обо всем, отделы фельетонов закрылись. А ведь писать фельетоны – тонкое ремесло. Мастера этого жанра — как краснодеревщики – штучные. Но на смену им никто не пришел, жанр исчез. Я убежден, что если появится автор с интересным взглядом и очень богатым набором возможностей, способный работать фельетонистом, он станет именитым журналистом. Я был бы рад, чтобы кто-то в нашей газете стал писать фельетоны. Хотя, если что-нибудь подстегнет, сам вернусь к этому жанру…
– …который предполагает не только критический, но и нестандартный, острый взгляд на вещи? Приходилось ли сотрудникам редакции расплачиваться за свое “инакомыслие” и неординарность?
– Атмосфера, царившая в редакции в те годы, была уникальной, творческой, в чем-то даже немного вольнодумной. Сюда приходили писатели, поэты, художники. Велись разного рода дискуссии, обсуждения, потому-то она была на плохом счету у ЦК партии. 70-е годы – вершина застоя, когда любое телодвижение, не одобренное сверху, встречалось с угрюмой настороженностью. К моменту моего прихода была дана команда: “Журналистов из “Знамени юности” в “Советскую Белоруссию” не брать!” Хотя до этого лучшие журналисты из “молодежки”, повзрослев, уходили именно туда. В это время тираж “Знаменки” составлял около 900 тысяч экземпляров. Я помню, когда уважаемый директор типографии Дома печати прибегал ко мне, потому как наивно полагал, что эти тиражные дела зависят от моей творческой активности. Он говорил: “Угомонись. Ваш тираж гоним всю ночь”. Получалось, что они едва успевали печатать партийные газеты – “Советскую Белоруссию”, “Звязду”, “Сельскую…”
– Сегодня в редакции мы иногда спорим, что такое журналистика? Одни говорят, что это – творчество, другие – ремесло. Рассудите нас, пожалуйста.
– Это и то и другое. Журналистика существенно отличается от писательского труда. Но журналист без хорошего литературного слова превращается в безликое приложение к диктофону или компьютеру. И если журналист хочет иметь собственный голос, свою тональность, то не должен далеко уходить от литературы… И еще. Газете необходимы
“звезды”. Иначе один номер станет похож на другой, одна газета – на другую. Один из способов проявить себя на газетной полосе – авторская рубрика. Признаюсь, когда я в “Народной газете” вел “Колонку Павла Якубовича”, мне было нелегко. Многие, в том числе и коллеги, были против. Еле выстоял… Работа с авторской рубрикой – это самая тяжелая часть журналистики. Но я предлагаю в “СБ” каждому автору вести свою рубрику, колонку – только так можно вырасти в “звезду”.
– Что значит “Знамя юности” в вашей жизни?
– Это прежде всего мощный корпоративный дух. Не случайно же в 70-е годы нас называли “знамя-юноши” и “знамя-девушки”. И мы, ощущая себя единой семьей, очень гордились своим титулом. Наверное, ни в одной другой газете ни тогда, ни сейчас не было такого чувства братства, солидарности. Я очень люблю нашу газету. Хотя, признаться, неоднократно наши отношения со “Знаменкой” проходили испытания… В период перестройки, когда в редакции началась чехарда с выбором редакторов, мне даже предложили возглавить ее. Я был изумлен, поскольку мне никто никогда ничего не предлагал. Чаще показывали на дверь. Поблагодарив, я отказался. Нельзя войти в одну воду дважды… К людям, которые до меня или после работали в этой газете, я отношусь с огромной нежностью. Помогу и поддержу, если нужно. Для меня “Знамя юности” – это важный пароль. “Знаменка” – это, возможно, лучшее событие, которое случилось в моей жизни.
